Диссертация (1149009), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Все они в прошломсочувствовали революции. Исчезли и те, чья утопия выражала себя нарелигиозном языке: многочисленные сектантские коммуны - Новый Израиль,духоборы, молокане, субботники…А также многие другие коммуны, основанныена социалистических принципах и экспериментировавшие с личной жизнью,художественными, педагогическими практиками.Всеэтоговоритонесостоятельностиикрайнемидеологическойпредвзятости попыток отождествить или связать феномены утопии и диктатуруСталина. Сложно не согласиться с Борисом Гройсом: «Сталинский рай каквоплощенное будущее исключал всякую перемену...
Само время исчезло…Возможно, мы... окончательно освободились бы от сталинизма, если бы сновастали утопичными»14.Понимание бытия, необходимое для социального анализа кардинальнымобразом отличается от продиктованного той или иной идеологией. Вместопродуцируемого последней «бытия вообще», мы всегда должны иметь ввидуконкретно историческую или конкретно значимую форму общественного бытия,то есть реально функционирующего и потому реально определяющего жизненное 1314Там же с.70Кабаков И., Гройс Б.
Диалоги. М., 1999. С. 7118 устройство. Главным образом это касается экономической и политическойструктур общественного бытия, выступающими его ключевыми детерминантами.Определяющая роль той или иной структуры при детерминации может меняться взависимости от особенностей того или иного способа производства и механизмаприсвоения прибавочного продукта.Бытию и действительности свойственны процессуальность, они меняются, итолько поняв законы и принципы этих изменений, мы можем приблизиться кпониманию «каковы вещи на самом деле» по выражению английского поэтаУильяма Блейка, во многом предвосхитившего марксистское учение обидеологии15.
Каждая из стадий исторического бытия неизбежно обволакиваетсяпредставлениями, трансцендирующими это бытие. Эти представления несогласуются с существующим жизненным устройством, и в этом смысле они,пожалуй, и в самом деле «нереальны», так как при данном социальном порядке ихсодержание реализовано быть не может, жить и действовать в соответствии сними, если не невозможно, то крайне проблематично: даже при крайней степенисубъективной убежденности носители данных представлений в повседневнойжизни объективно вынуждены идти на многочисленные компромиссы.Карл Мангейм в своей работе «Идеология и утопия» приводит важный длянаших будущих рассуждений о религии пример представлений о христианскойлюбвикближнему,существовавшихвобществе,основанномнакрепостничестве16.
Даже если такое представление совершенно искренне принятьв качестве мотива индивидуального поведения, последовательно строить своюжизнь в духе христианской любви в обществе, основанном на ином(эксплуататорском) принципе, невозможно. Отдельный человек, как утверждаетМангейм, «если он не намеревается взорвать эту общественную структуру —неизбежно будет вынужден отказаться от своих благородных мотивов»17. В 15К такому выводу приходит, например, Nicholas M. Williams - автор книги Ideology and utopiain the poetry of William Blake Cambridge University Press 200716Мангейм К. Идеология и утопия//Утопия и утопическое мышление: антология зарубежнойлитературы.
- М.,1991, с.11517Там же с.115-11619 этом случае христианству уготовлена роль того самого ложного сознания,пресловутого«опиумадлянарода»,лишьпримеряющегочеловекассуществующим status quo и увековечивающего конкретную стадию бытия. То естьроль идеологии, которую оно довольно успешно выполняло на протяжениимногих веков.Однако история знает и другую роль христианства. Оговорка Мангейма«если» совсем не случайна. Ведь первой исторической формой утопическогосознанияМангеймназываетименнохристианскийхилиазмпозднегоСредневековья и Реформации, когда «свободно парящие или направленные напотусторонний мир чаяния внезапно обрели посюстороннее значение, сталивосприниматься как реализуемые здесь и теперь и наполнили социальныедействияособойяростнойсилой»18.«ЦарствоНебесное»христианскойэсхатологии оказалось тождественным утопическому «нигде», вступив в прямоепротивостояние с крепостническим «здесь».
Тот факт, что христианство,изначально,бывшее, безусловно, трансцендирующим по отношению кналичному бытию, одновременно принимало две противоположные формы —идеологии и утопии — демонстрирует внутреннюю противоречивость его учения,существование в нем двух противоположных тенденций, в разной степенивыраженных на различных исторических этапах.
С легкой руки недавноскончавшегося Роже Гароди19 обозначим эти тенденции как константинианский иапокалиптический полюса христианства. В настоящее время в разных регионахземного шара снова наблюдается обострение этого противоречия внутрихристианства — одной из наиболее распространенных и разветвленныхрелигиозных традиций.
Фундаментализм и консерватизм представляют первый,константинианский полюс. Дискурс социальных перемен, теология освобожденияи возрождающийся дух хилиазма— второй. 1819Там же с. 129Главным образом в работах 1960-х — начала 1970-х («От анафемы к диалогу», «Завозрождение надежды», «Альтернативы»)20 Таким образом, идеологии провозглашая «неадекватные» существующему(трансцендентные бытию) цели, на самом деле реализует совсем иные.Посредством идеологии неосуществимые в данном социальном устройстве идеи истремления становятся социально безопасными за счет их вытеснения за пределыобщества и истории.
Идеология представляет консервативную тенденцию.Утопия, также как и идеология, трансцендентна наличному бытию, однаковыражает принципиальное несогласие с имеющимся состоянием вещей истремится преобразовать существующую действительность, приблизив ее к своимпредставлениям, не отступая от своих целей. То есть утопия, хотя быпотенциально, но всегда революционна. Вышеописанные определения (утопия какнеосуществимое и поэтому несерьезное, либо осуществимое, но неизбежновместосчастьяприводящеектоталитарномукошмару),получившиераспространение как в обыденной жизни, так с некоторых пор и в гуманитарномсообществе,непригодны для научного анализа утопии как общественногоявления, поскольку они неизбежно навязывает оценку прежде, чем мы приступаемк исследованию вопроса.
Только выйдя за пределы «материка» идеологии, можноразглядеть очертания заветного «острова».1.2 Особенности критики утопического в различных традицияхсоциально-философской и политической мыслиДовольно часто критики утопии указывают на ее «искусственность»,навязчивое стремление к тотальной рационализации жизни (главным образомпосредством механизации или автоматизации) и утверждаемый ею статичныйидеал совершенства.
Такой подход можно найти у авторов, придерживающихсясамых различных идейных позиций. Возможно, эти упреки отчасти справедливыдля утопии как литературного жанра, сложившегося в Новое время. Однако нам21 интересно иное понимание утопического, не как устаревшего литературногожанра, а как интенции в сознании человека.сознанияспроцессуальнымхарактеромОсмысляя связь утопическогобытия,мыубеждаемся,чтораспространенное суждение о парализующей статичности утопического идеала несоответствует реальному положению дел. Все намного сложнее и интереснее.Стратегия маргинализации и криминализации утопического, о которойговорилось выше, является краеугольным камнем современного либеральногодискурса. Отметим еще одну особенность.
В работах авторов либеральныхвзглядов (например, у Карла Поппера) утопия представляется далекой от реальнойжизни рационалистической конструкцией, продуктом абстрактного мышленияинтеллектуалов. В либеральной мысли существует тенденция трактовать утопиюкак побочный продукт идеалов Просвещения.
Утверждается, что в идеегосподства Разума (утопический проект видится наиболее последовательным иполным воплощением ее в жизнь) заложена потенциальная опасность дляобщества и свободы человека. В самом деле, проблема отношения власти ирациональности была одной из самых важных для философии XX века, когдазаветная для эпохи Просвещения мечта достичь свободы с помощью разумаобратилась в господство самого разума, узурпировавшего место свободы.Однако справедливости ради, отметим, что эта проблема была наиболееглубоко разработана отнюдь не либеральными авторами из числа неопозитивистовили сторонников прагматизма, а теоретиками Франкфуртской школы20, чьепонимание утопии было едва ли не противоположным пониманию данныхавторов: в утопии подчеркивалась ее социально-критическая функция, в нейвиделасьдействительностандартизированномугуманнаяобществуальтернативаобезличенномуразвитой индустриальнойицивилизации,апологетами которой выступали философы вроде Поппера.Эти же «искусственность» и холодная рациональность, приписываемыеутопическим проектам, находилась в центре внимания русских религиозных 20В частности, в таких работах как «Диалектика Просвещения» М.Хоркхаймера и Т.Адорно,«Затмение разума» М.
Хоркхаймера, «Одномерный человек» Г.Маркузе22 мыслителей, начиная с Ф.М. Достоевского с его проблематикой «хрустальногодворца» из «Записок из подполья» или «другой земли» из рассказа «Сон смешногочеловека» и заканчивая мыслителями Серебряного века. Здесь также наблюдаетсяявное смешение в понимании утопического, вызванное не в последнюю очередьисторическими обстоятельствами: «старая» или «просветительская» утопия с ееобожествлением научно-технического прогресса вызывала все больше недоверияи скептицизма, новое осмысление утопического еще не появилось. Удивительнымобразом, в этой критике «старой» утопии, гораздо более глубокой, чем у автороввроде Поппера, зачастую открываются истины утопии «новой» - с ееозабоченностью коренными экзистенциальными проблемами и стремлением кцелостному человеку-творцу, противостоящему растущей инструментализациижизни и отчуждению человеческих отношений.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
