Диссертация (1148857), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Однако нельзя сказать, что родиной абсурда является трансцендентное. Во-первых, мы никогда не можем бытьуверены в его существовании. А во-вторых, даже если оно и существует, оно неможет быть абсурдным само по себе, но лишь как превосходящее границы нашегоразума. В то же время мы не можем онтологизировать абсурд даже на уровнепсихики, не приписывая его вещам. Первичный доязыковой слой психики не абсурден, он просто есть; абсурдно лишь языковое выражение его феноменов. Те жесинестетические переживания являются вполне естественными для тех, кто ихиспытывает, и внутри себя они не противоречивы. Цветной слух со стороны синестета – такое же перцептивное свойство, как видение цвета и слышание звука отдельно друг от друга – для обычного индивида. Синестезия является просто нехарактерным – притом только для взрослого человека – примером чувственноговосприятия.
Она, как и всякий феномен, предшествующий языку и семантике,становится абсурдной лишь в тот момент, когда входит в конфликт с логическойстройностью знаковой системы. Именно семантическая система языка квалифицирует феномены, которые выходят за пределы ее порядка, в качестве абсурдных.Всё это будто должно приводить нас к заключению, что абсурд – чисто языковой феномен. Действительно, мы знаем абсурд в языке и узнаём об абсурде изязыка.
Тем не менее, мы не можем сказать, что абсурд является исключительноследствием видоизменения знаковой организации. Разумеется, такое возможно,когда человек в достаточной степени овладевает языком. Однако, узнавая об абсурде из языка, мы не можем сделать вывод, что сам язык «узнаёт» об абсурде исходя только из своей структуры и без участия доязыкового слоя психики.
Уже отмечалось, что в определенных случаях для возникновения абсурдных высказываний необходимо, чтобы знаково-семантическая организация столкнулась с чем-то,116что является внешним и недоступным для нее, что устроено отличным от нее образом. Языковой абсурд должен иметь за своими пределами нечто вроде первичной материи. Таковой «первоматерией» оказывается доязыковой слой психики,поскольку он изначально складывается без участия языка и семантики. В любомслучае, даже если намеренно составляется абсурдное высказывание, предполагается, что оно апеллирует к внешним по отношению к семантике и сигнификациифеноменам: интуиции, образному мышлению, несемантическим ассоциациям,эмоциональномупереживаниюязыка и т.
д.Видоизменениезнаково-семантической организации в абсурдном высказывании всегда имеет целью показать, что язык не описывается одной только знаково-семантической организацией.Таким образом, правильнее всего будет сказать, что абсурд рождается не вязыке и не в доязыковом слое психики, а в их взаимодействии.117ГЛАВА IIIАБСУРД КАК ФЕНОМЕН ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ XX ВЕКА§1. Генезис абсурда в культуре Европы XX века3.1.1. Абсурд и нонсенс как социокультурные феноменыВ предыдущих двух главах настоящей работы было произведено многостороннее рассмотрение феномена абсурда. Мы проанализировали различные подходы к исследуемому явлению, проследили динамику его толкования в истории философии, попытались показать, как абсурдность обретает в художественном творчестве прошлого столетия самостоятельный статус, и на основании всего этоговыделили два измерения абсурда: логическое и экзистенциальное.
В первом случае абсурд, функционируя строго в качестве явления дискурсивного плана, в известной степени доступен для изучения: например, можно показать лингвистические механизмы его возникновения на различных уровнях. Однако при всей очевидной практической значимости подобных исследований они совершенно не затрагивают сущностный аспект абсурда, подобно тому как исследование мозга мало что сообщает о многообразии внутреннего опыта сознания. Мы предположили,что, хотя человек и узнаёт об абсурде из языка и знает его, прежде всего, как разновидность языковой логики, существо абсурда не может быть понято до тех пор,пока он в качестве предмета исследования – хотя бы в порядке гипотезы – не будет выведен за пределы языка.При всей своей уязвимости позиция, при которой абсурд выводится из-подюрисдикции языка в экзистенциальное поле, основывается на вполне ясных и рациональных предпосылках.
Прежде всего, когда в рамках традиционной парадигмы рассматриваемый предмет истолковывается как нарушение тех или иныхнорм: логических, семантических, эстетических, культурных, – он с необходимостью будет ускользать из поля зрения, поскольку в каждом таком случае будетисследоваться не абсурдность как таковая, а всё та же рациональность, взятая вотрицательном значении.
Именно это всякий раз имелось в виду, когда в данной118работе настойчиво повторялась мысль, что абсурд находит свое исполнение и завершение именно в экзистенциальном измерении, т. е. если он и может быть рассмотрен как самостоятельное начало, то только в качестве находящегося за пределами дискурсивного пространства. В каком-то отношении данная интенция выходит даже за рамки абсурдистской проблематики, поскольку она предполагаетисследование одной проблемы, суть которой заключается в следующем. Известно, что основой всякой рассудочной деятельности является языковая организациясознания.
Языку свойственна дуальность, связанная с системой логических противоположностей. Соответственно, дискурсивное мышление всегда будет функционировать между полюсами, заданными бинарной логикой языка. Теоретическиинтересным представлялось исследовать, можно ли мыслить антиномистически, вобход всякой дуальности.Второй предпосылкой для экзистенциальной трактовки абсурда было, какни странно, его обыденное определение, согласно которому, абсурд суть бессмыслица. Когда ведется речь о бессмысленности абсурда, всегда имеется в виду,что он лишь нарушает правила логики и рациональности, а не является в прямомсмысле их отсутствием. Мы попытались обойтись без двусмысленности и исследовать, можно ли, действительно, вообразить себе полное отсутствие смысла вкаком-либо из проявлений человеческой деятельности.
Прежде всего, анализ привел нас к выводу, что связывание абсурда с теми или иными модусами иррациональности является бесперспективным в теоретическом отношении всё по той жепричине: абсурд предстает в этом случае всего лишь аномалией, вторичным явлением. А если не удается ухватить его субстанциальное начало, то становится неясным, почему его обособляют в виде отдельного понятие. Всякий раз, когда многочисленные исследователи абсурда ассоциируют данный предмет то с иррациональностью, то с гротеском, то с хаосом, то с нелепостью, то с парадоксом, возникают вопросы, зачем нужно умножать сущности и почему бы не говорить простооб иррациональности, гротеске, хаосе, нелепости и парадоксе.
Данное направление исследования представляется нам непродуктивным, и, основываясь на антиномистическом характере абсурдистских языковых конструкций, мы предприняли119попытку рассмотреть абсурд внеположным, во-первых, оппозиции рассудочное /иррациональное, а во вторых, вообще любой противопоставленности. В дальнейшем было установлено, что в таком виде абсурд полнее всего реализуется в экзистенциальном измерении, а именно в опыте недвойственности, при котором всознании человека останавливаются все процессы и, таким образом, снимаетсяпроблема корреляции между субъектом и объектом.
Именно так абсурд перестаетбыть всего лишь аномалией, обретает самостоятельность и без эквивокаций может называться бессмыслицей. Поскольку состояние недвойственности зачастуюобнаруживает религиозно-мистические черты, – такие важные для опыта сознания отдельного человека, но совершенно не состоятельные в научном плане, – мыпопытались представить философские основания абсурда в экзистенциальном измерении. Сравнив учение Плотина, считавшего данный опыт самым важным извсех, с описаниями М. Хайдеггера и Ж.-П. Сартра, связывавшими его с гнетущими состояниями ужаса и Тошноты, мы сделали вывод, что такая трансформация воценке обусловливается социокультурными изменениями, происходившими наЗападе, начиная с Нового времени. Главными тенденциями, наметившимися вуказанный период, были инфляция трансцендентного содержания и чрезвычайный рост дискурсивных практик, достигшие своего максимального значения впрошлом столетии.
Именно они, по нашему мнению, являются причинами распространения структур нонсенса в современной культуре. Рассмотрим эти явления более детально.Культуру XX в., а вслед за ней и современную, нередко называют абсурдной, предполагая ее поверхностный, лишенный смысла, ложный характер.
Какправило, во всех таких случаях подразумеваются связанные с ней хаотичность ибеспорядочность, отсутствие внятных оснований, утрата унифицирующих и придающих деятельности внутри социокультурного поля осмысленность ориентировнаподобие «Великого Нарратива». XX в. стал временем колоссального мировоззренческого слома: за это время человечество пережило две мировых войны, произошли революционные изменения в науке, технике, искусстве, экономике, политике и обществе в целом. Эти изменения происходили быстрее, чем человечество120успевало обдумывать и упорядочивать новый опыт, и повлекли за собой значительное преобразование жизненного уклада, что порою может восприниматьсявесьма болезненно.
Само «культурное время» за последние пару столетий сильноускорилось, что является причиной трансформации личностных, межличностных,этических, эстетических, символических и пр. границ. Размягчение границ делаетсуществование индивида максимально некомфортным, поскольку границы вкультуре выполняют регулирующую и регламентирующую функции.
Когда онидостаточно ясны и отчетливы, индивиды с такой же ясностью и отчетливостьюосознают свое место и свою роль в социокультурном пространстве. В обратномслучае, когда границы становятся всё более гибкими, пластичными и прозрачными, представители общества – как на индивидуальном уровне, так и на коллективном – встают перед необходимостью переопределять себя и каким-либо образом интерпретировать сложившееся в культуре положение вещей. И зачастую этаинтерпретация заключается в признании социокультурной ситуации, а вместе сней – и самого существования индивида, лишенной смысла, закреплении за нейрасхожего выражения «театр абсурда» при полном забвении того, что у этого выражения есть автор.