Диссертация (1148857), страница 26
Текст из файла (страница 26)
Одним словом, возникает необходимость исследовать абсурдкак самостоятельную категорию западной культуры прошлого столетия. Кстати, исами по себе абсурдные стратегии поведения вполне могут быть неплохим средством навигации в быстро меняющемся мире.Признавая противоречивый характер социокультурной ситуации в Европепрошлого века, мы, однако, не можем связать его с абсурдом. Точнее будет сказать, что это имеет отношение к одному из проявлений абсурда, а именно – к нонсенсу.
Абсурдность, с нашей точки зрения, представляет собой некоторую глубину: в логическом измерении это более глубокий уровень языка, в экзистенциальном – более глубокий уровень сознания. В свою очередь, западной культуре прошлого столетия, если учитывать сложившиеся внутри нее проблемные поля, напротив, словно бы недостает глубины. Абсурд, в силу своей экзистенциальной насыщенности, как раз мог бы выступать средством преодоления кризисных ситуа-121ций, однако в западном социокультурном пространстве он всё чаще реализуется вформе нонсенса, а не в форме, скажем, опыта недвойственности.Различение между абсурдом и нонсенсом достаточно успешно применяетсяв гуманитарном знании. Так, например, оно имеется в «Логике смысла»Ж.
Делеза. К разграничению двух понятий прибегают и исследователи литературного текста. В. Ю. Чарская-Бойко отмечает, что литературный абсурд высвечивает ложные идеи, воспринимаемые в социокультурном пространстве вполне естественными и необходимыми, а нонсенс, являясь замкнутой на себе игрой ума, таких целей не преследует, а потому «можно говорить о том, что категория нонсенса – явление исключительно литературное, а абсурд – еще и философское, этическое, психоаналитическое».138 К похожим выводам приходит и Е. А.
Шкурская,указывая, что «нонсенс является естественной формой образного мышления, игровой абсурд не соответствует формализованному логическому мышлению».139Учитывая продуктивность использования двух терминов в гуманитарныхисследованиях, мы попытаемся обосновать их применимость к социокультурнымпроцессам.Слово «нонсенс» в буквальном переводе означает «бессмыслица», «бессмысленность», однако вряд ли это можно считать верным. Бессмыслица должнаполностью себя оправдывать, т. е.
быть чем-то таким, что совсем, окончательно,ни в одной своей части не имеет смысла. Ранее уже было отмечено, что, кромеопыта недвойственности, никакое другое проявление человеческой деятельностине отвечает этому требованию. Человек – существо, обреченное действовать осмысленно: всё, что он делает осознанно, имеет смысл; всё, что он делает неосознанно, тоже имеет смысл, но имплицитный. И если бы какая-либо культура действительно смогла создать бессмысленный культурный объект, это было бы еебольшим достижением и чем-то по-настоящему выходящим из ряда вон.
Нечто138Чарская-Бойко В. Ю. К вопросу о концепции абсурда и нонсенса в европейской традиции // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. № 110. СПб., 2009. С. 216.139Шкурская Е. А. Лингвистическое сопоставление нонсенса и абсурда // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Т. 61. № 7. 2011. С. 16.122может быть бессмысленным лишь в том случае, когда оно находится за границейприменимости к нему какой-либо интерпретации.Нельзя представить ничего, что бы имело отношение к человеческой деятельности, но не имело бы смысла, однако смысл можно модифицировать и исказить. Собственно, нонсенс и есть ситуация смещения и искажения смысла; это некая патология.
Нетрудно заметить, что нонсенс, как он здесь определяется, практически совпадает с тем, что подразумевается под абсурдом в рамках традиционной стратегии истолкования. Взятый в культурном измерении, нонсенс выражается в объектах – в самом широком применении этого слова – социокультурногопространства, которые, будучи однажды созданными, начинают служить либо побочным, по сравнению с изначальным замыслом, целям, либо вовсе противоположным. Как правило, такая подмена всегда замаскирована, скрыта, не опознаваема. Это может происходить как неосознанно, когда субъект не замечает, чтопроизвел нечто несуразное или имеет таковое в своем культурном опыте, так ивполне сознательно, когда нонсенс намеренно применяется в целях манипуляциик объекту манипуляции.
В любом случае нонсенс должен быть незаметен хотя быдля одной из сторон, иначе он был бы нежизнеспособен, не имел бы практического смысла и воспринимался бы просто как несоответствие, т. е. как он есть.Нонсенс играет в социокультурном пространстве примерно такую же роль,какую играют софизмы и паралогизмы в логическом. Софизм суть намеренноложное умозаключение, которое имеет видимость правильного. Еще Аристотельблестяще продемонстрировал логическую несостоятельность софистических умозаключений. Как известно, Стагирит разделяет софизмы на две группы: связанныесо свойствами слов (таковых он насчитал шесть)140 и имеющие отношение к логической форме умозаключений (их было выделено семь).141 Применительно к проблематике абсурда и нонсенса софизмы интересны, прежде всего, тем, что, не будучи истинными, они кажутся правдоподобными.
Жизнеспособность софистических умозаключений обеспечивается за счет использования более глубоких, по140141Аристотель. О софистических опровержениях. 165 b 25–28.Там же. 166 a 20–28.123сравнению с его логико-дискурсивной частью, пластов языка. Еще более показательны в этом отношении паралогизмы – непреднамеренные логические ошибки.Язык в своем реальном, «живом» воплощении содержит множество неясностей,двусмысленностей, а также различных спонтанных качеств. Это означает, что человеческое мышление не может быть описано посредством формальнологических операций, т.
к. включает в себя компоненты, превосходящие логику иидеал истинности. Другими словами, наличие софизмов и паралогизмов в определенной степени предполагается самим языком: они возникают и обретают своюжизнеспособность, поскольку языком положена возможность их существования.Некоторые из выделенных Аристотелем свойств софизмов (амфиболия, омонимия, отождествление нетождественного, игра с произношением слов и ударением)активно используются в абсурдистских языковых построениях. Это, в свою очередь, предполагает, что сами по себе они не «хороши» и не «плохи» – конструктивным или деструктивным может быть только способ их использования.
Подобным же образом абсурд и нонсенс, представлены ли они в языковом срезе или социокультурном, зачастую полностью тождественны как таковые, но прямо противоположны по способу функционирования. К примеру, в логическом измеренииабсурд «насыщается» из одного источника с софизмами и паралогизмами. Онтакже задается самой логикой языка и задействует элементы, выходящие за пределы логико-дискурсивной части языка, но не ставит своей целью ввести коголибо в заблуждение и не обязательно возникает в результате неосознанного заблуждения.
Абсурдные высказывания нельзя считать истинными или ложными,поскольку они не имеют означивающей функции. Абсурдистский способ выражения может только «намекать» об истинном положении дел, но не говорит о немнапрямую. В то же время, когда под видом обычного высказывания скрываютсяабсурдистские элементы, это неизменно свидетельствует о том, что перед наминонсенс.3.1.2. О критериях различения абсурда и нонсенса в культуре124Определение нонсенса как ситуации смещения смысла, когда тот или инойкультурный объект, будучи знаковым образованием, отсылает или к не связанному с ним содержанию, или вовсе к несуществующему содержанию, предполагаетуказание критериев, позволяющих отличить его от абсурда, поскольку и абсурдпо своему «внешнему виду» представляет собой аномалию, отход от нормы.
Однако установить границу между абсурдом и нонсенсом не так легко, посколькусама эта граница в значительной степени абсурдна по ряду причин. Прежде всего,один и тот же культурный объект, в зависимости от контекста, в который он помещен, может функционировать и как нонсенс, и как абсурд. Скажем, строка«Воробей летит из револьвера» из поэмы А. Введенского абсурдна, т. к. она связана с более глубоким измерением языка, а для ее «восприятия» от читателя требуется владение символическим аппаратом культуры, подключение интуиции, ассоциативных рядов и т. п.
В то же время образ воробья, летящего из револьвера,вполне можно представить себе в рекламе какого-нибудь энергетического напитка, и это уже будет структурой нонсенса, поскольку данный образ, сам по себе несвязанный с качествами товара, будет контрабандно использоваться для достижения практической цели продать напиток, символизируя собой уверенность истремительность и обещая своему реципиенту яркие субъективные переживания.Незаметный, мягкий обман – отличительный признак нонсенса, и реклама – хороший пример для иллюстрации нонсенса.
Именно в силу того, что рекламныйдискурс в значительной степени ориентирован на подмену, всем известная фундаментальная работа Р. Барта, страдает в своем главном положении – отождествлении рекламы и мифологии. Вполне справедливо рассматривать миф как заблуждение, но совершенно точно он не имеет значения намеренного обмана. Пространство повседневности современного человека Запада, действительно, в значительной степени мифологизировано, но отнюдь не потому что его со всех сторонокружает реклама. Миф предполагает выстраивание символических отношений сдействительностью, а символ, в отличие от знака, обладает чрезвычайной, неисчерпаемой содержательной насыщенностью, которая обусловливает значительноеколичество движений в социокультурном пространстве. Поэтому, если «заглу-125шить» мифологизирующий источник, то, что называют культурой, по большомусчету прекратит свое существование.Продолжая разговор о рекламном дискурсе и художественной практикеобэриутов, следует также сказать, что зачастую нечто логически несуразное может восприниматься участниками культурного процесса совершенно естественным и непротиворечивым.
Так, например, рекламные образы, в силу своей непрерывной воспроизводимости, стали настолько привычными, что их «сообщения»воздействуют на человека напрямую, минуя всякую рефлексию. Меж тем, еслиубрать всё визуальное, аудиальное и пр. наполнение рекламы и перевести ее содержание в чистый нарратив, то обнаружится, что в сюжетном, повествовательном и дискурсивном отношениях реклама представляет собой нонсенс.
С другойстороны, и верное в формальном отношении высказывание может являться абсурдным, чему пример – надписи («Мы не пироги», «Поэзия это не манная каша!») на афишах обэриутского творческого вечера «Три левых часа» в 1928 г.142Данные высказывания логически верны, хотя вполне естественным образом воспринимаются в качестве абсурдных в силу того, что, сохраняя семантику и синтактику, они нарушают прагматические аспекты языка. Схожего абсурдирующегоэффекта достигает и название утраченного романа А. Введенского «Убийцы выдураки». Можно заметить, что стратегия обэриутов, при совпадении целей, коренным образом отличается от стратегии маркетологов, поскольку абсурдистскиеэлементы обэриутских рекламных плакатов никак не маскируются и имеют своейцелью вызвать интерес у публики, пробуждая воображение, а не усыпляя ее способность к рефлексии, как это делает реклама сегодня.Можно было бы сказать, что нонсенс и абсурд тождественны по форме, норазличны по своему содержанию и тем целям, которые они преследуют, если быразличение формы и содержания не было бы прерогативой исключительно субъекта.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
