Диссертация (1148826), страница 26
Текст из файла (страница 26)
О форме и сущности эссе. С. 57.Валери П. Об искусстве. С. 151.187Изер В. Процесс чтения: феноменологический подход // Современная литературная теория.Антология. С. 219.186118однако художественное произведение, в отличие от разговора, само по себе естьявление неестественное: «Выражение подлинного чувства всегда банально. Чеммы подлинней, тем мы банальней. Ибо необходимо усилие, чтобы избавиться отбанальности»188. Литература и есть такого рода усилие, которое преобразуетестественное состояние отсутствия мысли в неестественное состояние мышления.Как показал Барт в «Мифологиях», не бывает непосредственного чтения – в егооснове обязательно лежит какая-нибудь теория, которая, правда, не всегдаосознается читателем. «Литература начинается тогда, когда ее ставят подвопрос»189. Иными словами, когда она становится предметом рефлексии, а чтениепревращается из простого считывания в критический акт мысли.
Лукачсравнивает литературного критика с Иоанном Крестителем, уходящим впустыню, чтобы проповедовать о Том, Кто некогда придет. «А если Он не придет:не останется ли Креститель без полномочий? А если Он все-таки появится: нестанет ли Креститель лишним вследствие этого пришествия»190? В этом же,согласно Лукачу, заключается парадокс и обреченность критики, которая является«тоской по ценности и форме, по мере, порядку и цели», т.
е. по ВеликойЭстетике. Как только она придет, критика самоустранится, так как станетненужной и превратится в тавтологию. Однако «путь и конец экзистентны»,отмечает Лукач, и это является достаточным основанием для любого предтечи.Наоснованиипроведенногоанализаможносделатьвывод,чтолитературная критика – в том виде, в котором она сложилась к середине ХХ в., –является не чем иным, как «расширенным актом чтения».
Любое художественноепроизведение нуждается в определенном умственном усилии, в интеллектуальнойработе, иными словами, взывает к философии, и не только по причине своейусложнившейся формы, но и потому, что в принципе не существуетнепосредственного чтения – в его основе обязательно лежит некая теория, тольконе каждый читатель отдает себе в этом отчет. В ХХ в. представления о литературе188Валерии П. Об искусстве. С.
110.Бланшо М. От Кафки к Кафке. М.: Логос, 1998. С. 18.190Лукач Д. О сущности и форме эссе. С. 62.189119существенно изменились: сама она больше не приравнивается к фиктивномупространству, читатель занимает в художественном процессе место, неуступающее по своей значимости авторской позиции, а чтение превращается изпростого считывания в критическую рефлексию. В этом контексте новая теория,понимаемая как философский акт чтения, смогла предложить адекватнуюстратегию взаимоотношений с литературой.
Открытый этой теорией горизонт,превышающийрамкилитературоведения,даетвозможностьфилософскипомыслить художественное словотворчество и выстроить спекулятивную модельлитературы такой, какой она предстает, с одной стороны, в перспективефилософской герменевтики, а с другой – с позиций структурализма.§ 3. Экспликация антропологического и семиотического пониманийязыка в дискурс о литературе3.1 Герменевтическая концепция литературыС учетом той конститутивной роли, которую философская герменевтикаотводит языку в деле устроения человеческого универсума, кажется вполнезакономерным и даже как будто бы само собой разумеющимся обращение кхудожественнойлитературекаксмыслотворящемутопосуязыка.Идействительно, Гадамер в последний период своего творчества сосредотачиваетвнимание главным образом на произведениях поэтического искусства, видя в нихне столько результат усилий одаренного автора, сколько проявление гения самогоязыка. Вслед за поздним Хайдеггером, стремившемся расслышать «голос бытия»в образчиках высокой поэзии, будь то стихотворения Георга Тракля или ЭдуардаМёрике, будь то гимны Фридриха Гёльдерлина, славящие эллинский образ жизнии мысли191, Гадамер выбирает в качестве материала для собственных191См.: Тракль Г.
Песнь Отрешенного. Хайдеггер М. Язык поэмы. СПб.: Летний Сад, 2014;Хайдеггер М. По поводу одного стиха Мёрике // Хайдеггер М. Работы и размышления разныхлет. М.: Гнозис, 1993. С. 243–257. Хайдеггер М. Разъяснения к поэзии Гельдерлина.
СПб.:Академический проект, 2003; Heidegger M. Gesamtausgabe. Bd. 52: Hölderlins Hymne„Andenken“. 2. Aufl. Frankfurt a. M.: Vittorio Klostermann, 1992; Heidegger M. Gesamtausgabe. Bd.53: Hölderlins Hymne „Der Ister“. 2. Aufl. Frankfurt a. M.: Vittorio Klostermann, 1993; Heidegger M.120размышлений о языке, о силе слова, стихи Райнера Марии Рильке и ШтефанаГеорге, Готфрида Бенна и Пауля Целана, Хильде Домин и Эрнста Майстера192.Однако такая герменевтическая «практика» не имеет ничего общего сдильтеевской методикой истолкования художественных произведений какреконструкции замысла автора.
С другой стороны, литературные штудииГадамераотличаютсяприоткрывающих виотонтологическихизбранныхшедеврахпрочтенийистину,Хайдеггера,хранимуюязыком,ипонимаемых философом как приобщение к бытию. Сколь бы оригинальными нибыли хайдеггеровские разборы поэтических произведений, они носят в каком-тосмысле тоталитарный характер, претендуя на окончательность и бесспорность,раз речь здесь идет о бытийном свершении истины. Гадамер же в своихокололитературных опытах при всей их убедительности держится более скромно,постоянно оговариваясь, что предложенная интерпретация порождена лично егоотношением с поэтическим текстом, и тем самым не только допускает, но иинициирует другие интерпретации.Поворот Гадамера от языка к литературе, пожалуй, не такой заметный ирадикальный,какимкажетсязнаменитыйповоротХайдеггераотэкзистенциальной аналитики к тематизации языка, но в чем-то они схожи: как иХайдеггер, отказавшийся после «Бытия и времени» от систематической формыфилософствования, Гадамер, написав «Истину и метод», где заложил основысвоего универсального герменевтического учения, также больше не пыталсязаниматьсяспекулятивнымипостроениями,асконцентрировалсянадоказательстве своей теории делом.
Если вспомнить о Витгенштейне, которыйпредпочел завершенности и научной строгости своей ранней концепциибесконечнуюпроцессуальностьязыковыхигр,илиоГуссерле,эволюционировавшем от логических исследований чистых структур сознания кGesamtausgabe. Bd. 75: Zu Hölderlin. Griechenlandreisen. Frankfurt a. M.: Vittorio Klostermann,2000.192См.: Gadamer H.-G. Gedicht und Gespräch. Essays. Frankfurt a. M.: Insel Verlag,1990, илиGadamer H.-G. Gesammelte Werke. Bd. 9: Ästhetik und Poetik II: Hermeneutik im Vollzug.Tübingen: Mohr Siebeck,1993.121первореальности жизненного мира, то и переориентацию гадамеровскийфилософии можно расценивать как общую тенденцию мысли ХХ в.
Но неисключено, что подобное растворение теории в практике продиктовано самимпредметом – языком, который не укладывается в жесткие рассудочные схемы.Отсюда берет начало не только интерес Витгенштейна к повседневномуиспользованию речи, но и – на несколько ином уровне – увлеченность Гадамералитературой. И хотя выбрав истину в противовес методу, он не желаетконструировать никакой специальной эстетической теории, из того, как онпонимает взаимодействие с произведением искусства, можно попробоватьнабросать (пускай и эскизно) герменевтический проект литературы.То, что поздний Гадамер избирает предметом анализа главным образомпоэтические произведения своих современников, не означает, что литератураограничиваетсядлянегоисключительностихотворчеством.Еговыборобусловлен тем, что в поэзии – в отличие от прозы, где идейно-содержательнаясоставляющая, хитросплетения сюжета, образы персонажей и т.
д. частозаслоняют собой языковое измерение, которое только и позволяет имсуществовать, – ничто не мешает воспринимать языковую работу в еенепосредственнойблизости.Поэзия,помыслиГадамера,этоязыквэкстраординарном смысле, язык, отрекшийся от своей многофункциональности ипредстававший в чистом виде. Поэтическое слово – как единство звука изначения – разворачивается в свободной стихии родного языка, именно поэтомуоно не переводимо на другой язык.
«Роман можно перевести – и мы спрашиваемсебя, почему он поддается переводу и почему мы, например, не зная русскогоязыка, видим лестницу Достоевского настолько отчетливо, что я могу с любымпобиться об заклад, куда она ведет. Как этого достигает язык? Очевидно,взаимосвязь звучания и значения здесь несколько больше смещена в сторонузначения, однако это по-прежнему поэтическое слово.
Оно осуществляется не изза чего-то другого, к примеру, благодаря подтверждению информации или новомуопыту, а сбывается само собой. Его самоосуществление предполагает, что оно неотсылает к иным инстанциям. Но то, что отличает поэтическую речь, это122высочайшее осуществление очевидности (δηλοῦν), которая и является главнойзадачей говорения»193.Язык, которым говорит стихотворение, не представляет собой нечто иное,чем язык повседневного общения или язык научного трактата. Будучи языком, он,по определению, рассчитан на понимание.
Другое дело, что именно встихотворнойречисвершениепониманияотчетливопредстаетнекакдискурсивно-логическая операция, а как исключительно языковой феномен, каксобытие языка, которое делает читателя своим соучастником. Приобщаясь встихах к смыслопорождающей работе, которую творит сам язык, человекпроникается ощущением превосходства слова, его околдовывающей силой, еговсемогуществом.
Язык здесь осознается не в своих второстепенных функцияхсредства передачи информации или способа установления социальных контактов,а как подлинный субъект говорения: это не мы пользуемся языком впрагматических целях, а он использует нас в качестве своих провозвестников.Если во всех других языковых практиках эта сила самого слова нивелируется,скрываясь за содержанием, то в поэзии она разворачивается во всей своейполноте, потому что не выдает себя за что-то другое. Поэтическое слово есть то,что оно есть. И эта его открытость вместо того, чтобы изобличить своюуязвимость, изобличает нашу, заставляя забыться и капитулировать передвластью языка. «Художественное произведение, что-то нам говорящее, это какочная ставка. Иными словами, оно говорит нам что-то такое, что вместе соспособом, каким оно сказано, оказывается неким обнаружением, то естьраскрытием сокрытого. Отсюда наша затронутость.
„Так правдиво, так бытийно“только искусство, и больше ничто из известного нам. Все перед ним бледнеет.Понимая, что говорит искусство, человек недвусмысленно встречается, такимобразом, с самим собой. Но как встреча со своим собственным существом, каквручение себя ему, включающее умаление перед ним, опыт искусства есть в193Gadamer H.-G.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
