Диссертация (1148823), страница 18
Текст из файла (страница 18)
81)212. Контекст, который задаетДемокрит причине, связывая ее с необходимостью, и полностью исключая ее из209Там же. С.214.Там же. С.216.211Guthrie W. A History of Greek Philosophy: Volume 2. The Presocratic Tradition from Parmenidesto Democritus. Cambridge University Press, 1979.212Лурье С.Я. Демокрит. Тексты. Перевод.
Исследования. С.226.21087определения случайности, очерчивает область ее использования – разумнуюдеятельность человека.Итак, в дошедших до нас фрагментах Демокрита мы не встречаемопределения a‡tion, без сомнения, важного в философии Демокрита понятия.Можно предположить, что в качестве понятия оно было интегрировано им, скореевсего, из научной среды и уже понималось как «причина».
Область, которуюочерчиваетДемокритвиспользованиипричины,становитсясвязаннойисключительно с разумной сферой. Хотя причина на первый взгляд теряет своеисходное понимание, связанное с непосредственным переходом границ, мерычеловеком в отношении космического миропорядка, близкие этому пониманиюконнотации остаются, приобретая отвлеченный, универсальный характер.Обэтом говорит хотя бы то, что содержательно a‡tion (a„t…a) в первую очередьраскрываетсяу Демокрита в отношении к понятиямнеобходимости,сущностьa‡tionсвязанаслучайности иисключительновразумнойдеятельности человека, имеющей целью поиск и объяснение происходящих вмире явлений, их связи, при этом само объяснение носит для Демокританеобходимый характер, и обуславливается только разумом.
Демокрит оченьблизко подходит к аристотелевскому уму как первопричине, изгоняя случайностьнеразумность из мира и занимаясь поиском причин в мире, он доходит донеделимого – того, что можно увидеть только умом – атомов, но на этом оностанавливается, не объясняя, например, причину движения атомов, и варистотелевском смысле – не считая нужным искать первые начала и причины.88Глава 3. Проблематика начала и причины как философскихтерминов в учениях Платона и Аристотеля§1. Начало и причина в философии Платона1.1 Релевантностьприменениятермина¢rc» как онтологическогопринципа заданного Аристотелем к учению ПлатонаНачиная с Дж.
Барнета, для многих историков античной философииперестал вызывать сомнения тот факт, что ¢rc»как необходимый принципгреческой философии не может быть применен к учениям ранним греческихфилософов, и что его осмысление возможно только в контексте перипатетическойтрадиции. Однако касается ли это только философов досократиков? Ведь впервых двух книгах «Метафизики», в своемисторическом экскурсе ученийпредшественников, речь у Аристотеля идет о включенности в поиск начал ипричин сущего всей предшествующей ему философской традиции. Возникаетвопрос: как это повлияло на понимание Платона последующей философией, иможно ли говорить о том, что в учении Платона начало (¢rc») присутствовалокак философский термин, принцип?Первый, как мы уже сказали, кто дает нам свою интерпретацию ученияПлатона, критикуя и одновременно включая ее в контекст собственнойфилософской системы – Аристотель.
Все последующие в истории философииобращения к учению Платона, его интерпретации неизбежнокритику его Аристотелем. Ноимеют в видунасколько значима эта критика для нашегопонимания Платона? Так, например, для Г.-Г. Гадамера: «Философия Платона,если ее хотятинтерпретировать философски, с необходимостью должнаинтерпретироваться, преломляясь через Аристотеля»213. И речь здесь идет не отом, что Аристотель правильно или неправильно понял Платона, собственно,значимостьинтерпретациивтомисостоит,чтотекстможетбытьинтерпретирован в различных, а порой даже противоположных смыслах.213Гадамер Г.-Г. Диалектическая этика Платона. Спб., 2000. С.
29.89Поэтому, несмотря на всю критику Аристотелем Платона, учение самогоАристотеля мы можем истолковать и как последовательно платоническое, и каккритику Платона. А дело в том, говорит Г.-Г. Гадамер, что«Аристотельспроецировал Платона на уровень понятийной экспликации. И предметом егокритики является тот Платон, который изображается в этой проекции» 214.Конечно, Платон – замечает Г.-Г.
Гадамер – «это нечто большее, чем способенсконструировать из него Аристотель и понятийный анализ»215. С Аристотелемпринципиально меняется подход к языку философии: в речи не должно бытьдвусмысленностей, она должна быть логичной, построенной на силлогизмах,быть доказательной. Как опять-таки говорит Г.-Г. Гадамер: Аристотель «берет вкачестве терминологически зафиксированного то, что у Платона вовсе необязательно подразумевается терминологически»216.Диалоги Платона лишь нацелены на выявление значения какого-либо словас тем, чтобы дать ему определение, и которые, как мы знаем, ничем незаканчиваются – мы с интересом следим за многозначностью определяемыхпонятий: что такое прекрасное, добродетель, мужество.В конце концов, в«Теэтете» им рассматривается фундаментальный вопрос философии – что такоезнание, поскольку «философия, – собственно, – и есть приобретение знания»(Theaet.
288d)217, но и здесь мы вынуждены констатировать, что у нас нетопределения знания, как нет и определения прекрасного «самого по себе». Исобственно, определения чего-либо «самого по себе» и не может быть у Платона,ведь определение хочет определить так, чтобы перестать быть словами, и указатьна то, что оно определяет. Но это определяющее не может выйти за пределыслов, которыми оно определяется. Собственно, то, что мы хотим определить как«само по себе» у Платона есть идея. А то, что мы выводим, определяем, – этолишь мнение (докса), идея же – это то, что мы схватываем как целое, узнаем в214Там же. С.28.Там же. С.29.216Там же. С.33.217Здесь и далее текст «Теэтета» цитируется в переводе Т.В.
Васильевой по изданию: Платон.Теэтет // Платон. Собрание сочинений в 4 тт. Т. 2. М.: Мысль, 1993. С. 192–274.21590этом данном, понимаем. Схватить в данном случае значит умозреть этот эйдос.Для Платона невозможно довести ясность языка до такой степени, чтобыполучить в конце определенное, единственное значение. По-своему Платонрешает эту проблему, т.к. философская речь требует своего lÒgoj oÙs…aj и это –его апелляция к математике, именно математика может быть языком чистыхсозерцаний, уводящим нас от двусмысленностей, многозначности. Правда, здесьесть одно «но»: математика сама конструирует свой предмет, поэтому ипрекрасный космос «Тимея» носит лишь правдоподобный характер. Собственно,вопрос языка философии – это вопрос формы философской мысли исоответствующей ей речи, того, как мы можем выразить эту «происходящуювнутри души беззвучную беседу ее с самой собой» (Soph.
257b)218. В своихдиалогах Платон, скорее, спорит, ведет дискуссию. Речь, которую «душа ведетсама с собой», в диалогах разворачивается вовне, вовлекая в этот разговорпредшественниковисовременников:в«Филебе»Платонавключаютсяпифагорейцы, в «Теэтете» он сталкивает Протагора и Парменида, в «Горгии» онтребует, чтобы Горгий сказал ему: что же это за такое искусство – красноречие, в«Софисте»онобращаетсяопять-такикПарменидуикучениям,противоположным ему, пытается определить, кто же такие софисты. Онкритикует (kritik» в одном из значений имеет смысл – искусство (tšcnh)разбирать, различать), но его критика отличается от критики Аристотеля тем, чтоон вовлекает предшественников и современников в диалог, а не включает их всобственную философскую систему.
Для Аристотеля рассмотрение Платона и,вообще, предшественников есть рассмотрение их в контексте заданного им делафилософии – поиска начал и причин сущего, где этот поиск есть метод егоисследования (mšq-odoj, как путь вслед за чем-то). Он говорит: «сама суть делауказала им путь и заставила их искать дальше» (Met. I 984а19). Такое пониманиефилософии Стагиритом, нацеленное на поиск начал и причин сущего, по сути,имеет своими главными вопросами – что значит знать и как возможно знание. И218Здесь и далее текст «Софиста» цитируется в переводе С.А.
Ананьина по изданию: Платон.Софист // Платон. Сочинения: В 4 тт. Т.2. М: Мысль,1993. С. 275–345.91может ли оно быть однозначно выражено в языке в виде своих основныхопределений (понятий) – таких как бытие, истина, мышление. Для АристотеляГераклит, считающий, что «одно и то же может быть существующим и несуществующим» (Меt. IV 1005b20), без сомнения ошибался. Истинное и ложноедля Стагирита, собственно, не в вещах, и тем более не в словах, ведь слово всеголишь знак, и его значение может быть твердо установлено, истинное и ложное всвоем основном значении 219 может содержаться только в суждении 220.