Диссертация (1148763), страница 13

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 13)

Так, лиса становится хитрой, волк – жестоким, собака – 60 Агамбен Дж. Открытое: человек и животное. С. 20. 59верной, и тому подобное.

Однако все эти определения есть ни что иное, какрационалистические конструкты собственно человеческого мировосприятия. Темне менее, способность усмотреть в поведении животного человеческие чертыпорождает чувство несправедливости и зависти, поскольку хотя зверь по тем илииным качествам схож с человеком, ему, кроме прочего, доступна активность,которая человеком полагается как запретная и трансгрессивная. В глазах человеказверь представляется гораздо более свободным, так как ему нет нужды следоватьзаконам, его суверенность на первый взгляд кажется ничем не ограниченной.Человек, опутанный множеством норм, правил и запретов, оказывается отчужденот своей глубинной сущности, он испытывает тоску по непрерывности,утраченной в результате осознанного движения, и эта тоска «выражается внеистовом желании людей снести все барьеры, вернуться в лоно первобытногохаоса и преодолеть положенный запретом разрыв» 61 связи человека и зверя.Именно в этом находит свой исток движение трансгрессии.Смысл трансгрессии, если обращаться к ней, исходя из взаимоотношениячеловека и животного, заключается в желании человека обрести завершенность,какая свойственна животному.

Человек никогда не завершен, поскольку онобращен в будущее. В этом заключается идея того, что человек полагает себя какпроект, он обращен вовне себя62. Человек желает не просто быть, а бытьнекоторым определенным человеком, которого он пытается схватить в процессесвоей жизни. Но схватывание не удается, так как этот образ вечно ускользает отчеловека. Так, в человеке всегда есть что-то от Сизифа, поскольку он каждыйдень пытается стать кем-то иным. В этой гонке за самим собой человек не можетпозволить себе быть здесь и сейчас. Поэтому он испытывает глубинную зависть кживотному, для которого жизнь в целом есть бытие-здесь-и-сейчас. Человекжаждет той тотальности бытия, которую он утратил и которая ему недоступна потой же причине, по какой он в принципе не может вновь возвратиться в животноесостояние.

Но сама эта тоска толкает человека совершать трансгрессию, выходить 61 Тимофеева О. Введение в эротическую философию Ж.Батая. С. 23 См.: Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1990. С. 319-334.62 60за рамки упорядоченного универсума. Трансгрессия здесь выступает как способпоставить производительное бытие на паузу в пользу суверенного момента иотставить в сторону тот проект, которому человек вынужден следовать, радисиюминутного желания.Тем не менее, человек не имеет возможности трансгрессировать культуру ивыйти в природу, он обречен оставаться в искусственном мире запретного.Трансгрессивный акт выводит человека не к природе, но в область сакрального,которая находится под запретом большую часть времени и доступна лишь вопределенных случаях коллективного снятия этого запрета.

Одно дело, когдацелая община предается трансгрессивному разгулу: совместное нарушениезапрета снимает вину за это деяние с конкретного человека и распределяет еепоровну между всеми участниками процесса. В этом смысле ритуалыжертвоприношения или война не требуют наказания за нарушение запретаубийства, поскольку всех наказать нельзя, а по окончании бесчинства люди (темне менее) испытывают стыд и договариваются не делать этого больше (покрайней мере, какое-то время). Но совсем иначе обстоит дело с единичныминдивидуальным актом трансгрессии, когда отдельный конкретный индивидпротивопоставляет себя целому социуму в своем нарушении запрета.Трансгрессия не просто позволяет человеку прикоснуться к сакральномумиру, она одновременно выводит его из профанного порядка.

Человек,посчитавшийсебядостаточносувереннымдлятого,чтобынарушитьобщепринятый закон в угоду своим желаниям, признается преступником,уподобляется зверю, поскольку и зверь, и преступник пребывают вне закона63.Это проявляется в том смысле, что оба они выходят за рамки очерченногозаконом миропорядка, и в том смысле, в каком закон более к ним неприменим:обходиться со зверем и с преступником можно без соблюдения закона. Так, кпримеру, смертная казнь, хотя и является трансгрессией запрета убийства, поотношению к преступнику не рассматривается как нарушение упомянутого 63 См.: Деррида Ж. Тварь и суверен // Синий диван №12, 2008.

С. 7-33. 61закона, поскольку этот закон имеет дело с человеком, но преступник не естьчеловек, он в большей степени зверь, нежели человек. Он становится тем, когоназывают Homo Sacer, поэтому его можно и нужно убить.Слово «sacer» можно перевести с латинского как «священный», но Агамбен,обращаясь к словарю латинского языка, предлагает следующее объяснение:«Словом sacer обозначается тот человек или тот предмет, к которому нельзяприкоснуться, не осквернив его или не осквернив себя самого; отсюдадвойственный смысл этого слова, означающего одновременно “священный” и“проклятый”»64. Так, Homo Sacer оказывается вне профанного мира, а потому ивне закона, следовательно его убийство не будет считаться преступлением, анаоборот – примет форму вершения правосудия.

Если преступник нарушаетзакон, он становится Homo Sacer, и само его пребывание в обществе оскверняетэто общество, и дабы восстановить порядок бытия, преступник либо изгоняетсяиз общества, либо предается наказанию в виде казни, но важно понимать, что«самые древние формы уголовных наказаний, о которых нам известно <…>, сутьскорее ритуалы очищения, чем виды смертной казни в современном пониманииэтого слова» 65 .Будучи изгнанным, преступник перестает быть собственночеловеком, ведь ему не доступно совместное бытие с другими людьми, впонимании других он сближается со зверем. Не признаваясь как человек, он, темне менее, не становится зверем в полном смысле этого слова, ведь истинноприродная жизнь ему все же недоступна, он оказывается вне мира, поскольку нетни одной сферы, где ему было бы место.

Это неопределенное положениепреступника выводит его на границу между двумя мирами – человеческим извериным, – ни одному из которых он по-настоящему не принадлежит, и в этомзаключается смысл маргинальности как социального феномена. ОтчужденностьHomo Sacer, как и любая другая форма маргинализации, вызывает смутный страхулюдей,посколькусамовосприятиепреступника-маргиналачеловекомсмешивается с восприятием опасного зверя: «Чудовищный образ существа, 64 Агамбен Дж. Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь.

М.: Издательство «Европа», 2011. С. 102.Там же. C. 105. 65 62сочетающего в себе черты человека и зверя и живущего на границе города и леса– фигура оборотня, прочно закрепившаяся в нашем коллективном подсознании, изначально подразумевает под собой отверженного, изгнанного из обществачеловека»66.Подводя итог, можно говорить о том, что животное выступает той точкойотсчета, с которой только и может начинаться человечность. Неоднозначноеотношение человека к животному, реализуемое, с одной стороны, в отвращении истрахе, а с другой – в зависти и тоске, определяет как формирование социальныхструктур, призванных отличаться от природных условий, так и трансгрессивныестремления человека, который в ходе нарушения границ допустимого желаетобрести природную имманентность и завершенность, отчужденную профанныммиропорядком.

Таким образом, трансгрессия, хотя и является формой выраженияи достижения индивидуальной свободы посредством выхода за границыдозволенного, также вынуждает человека ставить на кон свое общественноебытие. Социум может отказаться от такого своего члена, который готов ставитьобщее благо под угрозу в угоду своим глубинным стремлениям, и тогда человекокажется выброшен на границу между профанным и сакральным мирами. И дажетогда, когда трансгрессия дает человеку чувство удовлетворения от возможностипоступать здесь и сейчас по своему собственному усмотрению, она такжевызывает смутные чувства страха и стыда.

Это происходит потому, что врезультате трансгрессивного нарушения границ упорядоченного мира человеквступает в сферу суверенных прав не только зверя, но также и божества, и,вступая в сакральную область, он посягает на эти права. Именно в этомвыражается опыт греха, который представляет собой особую, трансгрессивнуюформу отношений человека и Бога.4. Родство священного и проклятого: опыт кощунстваТрансгрессия как грех возможна там, где имеет место религиозная вера.Грех понимается как святотатство, кощунственное нарушение религиозного 66Агамбен Дж.

Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь. C. 137 63запрета, дарованного божеством. По факту, большая часть фундаментальныхзапретов, которые остаются легитимными до сих пор и зачастую вписаны вструктурыСверх-Я,изначальноявляласьчастьюименнорелигиозныхзапрещений. Человек испытывает страх перед природой и чувствует себябеспомощным перед лицом ее разрушительных сил.

Это побуждает егоорганизовывать свой быт согласно определенном набору законов. Однакоограничивать себя, исходя всего лишь из внутренней необходимости, – гораздопроще следовать правилам в том случае, если они исходят от некоторой высшейинстанции, которая достаточно могущественна, чтобы навязать свою волю. Так,согласно Фрейду, безликие силы природы начинают приобретать вид божества(или пантеона божеств), которое принимает на себя, кроме прочего, функциюродителя, любящего, но строгого. Ассоциируя природу и зверя с образом высшейсилы божественного происхождения, индивид необходимо очеловечивает этуприроду, так ему проще с ней взаимодействовать.

Характеристики

Список файлов диссертации