Диссертация (1148187), страница 34
Текст из файла (страница 34)
Очевидно, что не может сделать этого и сама Лара. Выбор между семьёй ибуддийской общиной, перед которым она была поставлена в 1997 году, оказался выбороммежду в обоих случаях непосредственным межличностным взаимодействием (семья ипартнерские взаимоотношения) и во втором случае включённостью в более широкий кругсоциальных общностей, а значит в субъективной смысловой перспективе большими125возможностями реализации человеческого потенциала. Фигура супруга и отношения междуними в основном замалчиваются художницей. Когда она оказывается перед выбором сохранитьсемью или остаться в буддийской общине, она отказывается от семьи и расстается с мужем иребёнком.Муж вместе с дочерью уезжает на постоянное место жительства в Германию. Отметим,что информантка расстаётся с семьёй в 1997 году, во время затяжного экономического кризисав стране, роста безработицы, преступности, неуверенности в своём будущем, будущем своихдетей.
На фоне таких явлений эмиграция отца с дочерью в Германию ― это определённаястратегия решения социально-экономических проблем, обеспечения будущего ребёнка. Онаоценивает этот этап своей жизни следующим образом: «Мне было тяжело, тем не менее, я неощущала, что я осталась одна, потому что были друзья, и Оле очень помог мне в этом плане.…Я рада, что у меня хватило храбрости отдать ему ребенка. …Если бы я была небуддисткой, мне было бы трудно что-то в жизни своей изменить». Сопоставляя этусеквенцию с началом интервью, мы можем заключить, что в субъективном смысловомгоризонте информантки это событие тоже своего рода «эксперимент», преодоление страхаотказа от семьи, страха отпустить ребёнка в «чужую» страну, страха остаться одной, но она«всё-таки смогла это сделать», «хватило храбрости», смогла преодолеть страх. Ключевымфактором, который определил её решение, она называет поддержку со стороны друзейбуддистов и Оле Нидала: «…благодаря буддизму мне удалось сохранить связи с мужем… Дочьвсе время спрашивала меня, почему отец о тебе плохо говорит, а ты о нем хорошо.
Её всевремя это интересовало. Она хотела, чтобы была эта связь, чтобы она там не была одна. Ноэто благодаря Оле, благодаря буддизму, вот эти связи, как они важны для нас. Она измениласвое отношение, она перестала его бояться, она доверилась ему и поехала с ним. Один на одинв чужой стране. Сейчас у них хорошие отношения. Правда, она взрослая совсем, ей 22. Вот ярада. Это тоже благодаря буддизму, потому что будь я женщиной, не знавшей буддизм, уменя и обида сильная была бы, и ребенка, может быть, не отдала бы. А Оле сказал: «Пускайедет в Германию. Ей там будет хорошо». Из этих секвенций становятся очевидныпереосмысление и переоценка эмоциональных связей с семьёй и самой основы социальнойсвязи с людьми.
Она поступила правильно «отдав ребенка», потому что «правильныепартнёры» во взаимоотношениях должны уметь «отдавать», именно этот смысл вкладываетинформантка в свои слова. В то время как в контексте традиционного дискурса семейныхотношений такое поведение матери осуждается и не находит должных оснований. Однакоочевидно и то, что это ретроспективная оценка информантом своего опыта, сам субъективныйопыт переживался «тяжело»: «Когда мы разошлись, я год плакала, потому что это была оченьсильная привязанность, ну такая сансарическая.
У меня было ощущение, что просто как бы126разрезали нас пополам. Я очень много плакала. Потом я уже поняла, что привязанностьтаким образом уходит. И вот эта вот свобода партнерства, она потом пришла. Плохопривязываться. Т.е. можно быть счастливым, отдавая и при этом не привязываясь».Биографант находит новые основания социальной взаимосвязи/социальной солидарности,которые определяются не традиционными представлениями о принадлежности к типичнымобщественныминститутам(семья,церковь,профессиональнаягруппаидр.),апринадлежностью к буддийской общине. Ориентация на нормативный порядок практическогобуддизма карма кагью, определяющий социальное взаимодействие, выступает основойлегитимации социальных связей.
Эта гипотеза подтверждается и следующей секвенцией, вкоторой она сообщает о православной религиозности дочери и объясняет её «тоской пороссийской культуре»: «Я не думаю, что она там ходит в церковь или молится, я думаю, онаещё придёт на наши курсы». С нашей точки зрения, это субъективная попытка информантанайти новые основания взаимосвязи, взаимоотношений с дочерью, определяемых ориентациейна одни и те же религиозные ценности, переопределить родственные взаимосвязи каквзаимосвязи духовные.Понятие связи между людьми противопоставляемое «сансарической привязанности»обретает конкретное эмпирическое наполнение в биографии информантки: связь ― этовзаимопонимание, взаимопомощь и поддержка людей, объединённых ориентацией на одни и теже ценности, а именно ценности буддийской общины карма кагью.
Она рассказывает о друзьяхбуддистах, у которых были серьёзные проблемы со здоровьем и которым буддийская община иеё религиозный лидер Оле Нидал помогли преодолеть эти испытания заботой, вниманием, вотдельном случае предоставлением услуг докторов из Германии: «Оле очень сильно помог.…было очень тяжело. …поддержка друзей была очень важна». Поэтому буддизм для нашегобиографанта становится непосредственным переживание, ощущением, что «была жизнь до иесть жизнь после», это переживание не только религиозного опыта медитации, но преждевсего, это переживание социальной солидарности, основанной на общности религиозныхценностных ориентиров.Итак, подведём итоги понимающего прочтения биографического интервью с Ларой.Лейтмотивом её повествования становится вопрос, поставленный в самом начале рассказа:«смогу ли я преодолеть страх».
Включение в социальное время осуществляется черезрелигиозно-символическую категорию «бесстрашия», доктринально трактуемую как качество,которое последователь карма кагью должен проявлять «вне зависимости от социальных норм инадёжности своей жизненной ситуации» [Нидал, 2012, с. 600]. Лара соотносит свою судьбу ссудьбою поколения брежневского «застоя». Основной темой для рефлексии становятсянормативные аспекты регламентации повседневной жизни советского человека: искусственное127ограничение потребительских запросов, принудительный аскетизм, антиэлитарные установки,подавление индивидуальности. «Бесстрашие» противопоставляется информантом страху,который субъект испытывает в условиях нормативного контроля повседневной жизни идефицита ресурсов в советском государстве, и страху, переживаемому субъектом в переходномобществе в условиях неопределённости и непредопределённости социального развития.Поэтому«бесстрашие»оказываетсязначимой,стратегическойхарактеристикойдляосуществления целеполагания и выстраивания жизненного пути.
Субъективно «бесстрашие»интерпретируется биографантом как «доверие себе», способность устоять под давлениемгосударственной системы, реформ, проводимых сверху и сопровождаемых высокой социальнойценой, не сломаться, сохранить свою индивидуальность, найти себя, реализовать свойчеловеческий потенциал.Значимым структурным условием смены ценностных ориентаций (от светских крелигиозным) выступает разрушение ценностно-нормативного строя, который регулировалсоциальные взаимодействия между людьми в советском обществе; связанная с этим утратавключённости в социальные общности различного уровня, ослабление социальной интеграциии размежевание людей по различным групповым признакам (социально-демографическим,этническим, территориальным).
В субъективном восприятии Лары именно интегрированность вразличные социальные общности даёт возможность реализации человеческого потенциала, техспособностей, талантов и навыков, которыми обладает субъект. Поэтому её реакция на общуюситуацию социальной дезинтеграции и аномичности социального порядка переживается каккризис: «…как в тумане идёшь, не знаешь, куда свои силы деть». Эти свидетельства яркоконтрастируют с её детскими годами, когда она была «счастлива», была активна (участвовала вразличных общественных организациях в школе, ходила в художественную школу), многообщалась и помогала (давала советы).Встреча с религиозной общиной происходит на волне либерализации и плюрализациирелигиозной жизни в России в начале 1990-х гг.