Диссертация (1146365), страница 38
Текст из файла (страница 38)
В сущности, обе эти точки зрения непротиворечат друг другу, и, если обобщить их, то можно, пожалуй,действия – это все-таки разные вещи. Однако, даже если Цицерон не считал, что Катилинауехал, он в любом случае, вряд ли рассчитывал на его появление в сенате.371Mérimée P. Études sur l'histoire romaine... P.
316. Очевидно, это мнениеосновывается на данных Плутарха, который говорит, что Катилина «был намереноправдываться» (Plut. Cic. 16). Но письмо самого Катилины, которое приводит в своемпроизведении Саллюстий, опровергает эту точку зрения: из него видно, что Луций Сергийбыл слишком горд для того, чтобы оправдываться перед кем-либо (Sall. Cat. 35), да и всеего поведение до этого – в частности, ответ Цицерону на предложение объяснить своивысказывания (Cic.
Mur., 51. Plut. Cic., 14) или угроза в адрес Катона, когда тот пообещалпривлечь его к суду (Cic. Mur., 51; Val. Max., IX, 11, 3; Flor., IV. 1), – демонстрирует, чтоКатилина не был склонен объясняться и оправдываться, считая это ниже своегодостоинства.372Boissier G. La Conjuration de Catilina… P. 174-175.373Gelzer M. Tullius...
Sp. 878.166утверждать, что Катилина пришел на заседание для того, чтобы показать, чтоон не считает себя ни в чем виноватым и, соответственно, ничего не боится.Во всяком случае, его явка давала ему шанс и в целом подтверждала хотя быпрезумпцию невиновности, тогда как неявка означала бы не только фактвиновности, но и признание ее самим Катилиной.На этот раз заседание проходило в довольно необычном месте, аименно – в храме Юпитера Статора, расположенного у подъема на Палатин(Plut. Cic., 16); это место было выбрано Цицероном специально, так как вслучае внезапной атаки его легко было бы защитить. Наверху, на склонехолма, по приказу консула выстроились полицейские силы, а сам храмокружили вооруженные всадники и «другие храбрейшие граждане», которыеотличались такой пылкостью, что готовы были в любой момент наброситьсяна того, кто покажется им заговорщиком, и удержать их от этого стоило быбольших трудов (Cic.
Cat., I, 1, 21). И вот, когда Катилина зашел в храм, наприсутствующих словно повеяло холодом: пока он проходил через толпусенаторов, пробираясь к своей скамье, никто не пожелал с ним поздороватьсяи никто не ответил на его приветствие. Более того, Цицерон передает, что,когда он занял свое место, все, кто сидел на этой же скамье, сразу переселина другие места, и даже его друзья не осмелились подойти к нему (Cic. Cat., I,16). Конечно, Катилине это вряд ли понравилось, но, тем не менее, оностался и стал ждать, что будет дальше.Цицерон же изначально планировал склонить чашу весов в сенате насвою сторону: ведь и до этого он уже несколько раз докладывал отцам озаговоре, и на короткое время ему удавалось вывести их из апатии, но, посленескольких попыток энергичного сопротивления, они всегда возвращались кпривычному для себя состоянию.
На этот же раз, казалось, обстоятельстваблагоприятствовали консулу: он знал, что сенаторы придут на заседание,исполненные волнения и гнева - ведь еще 6 ноября он обсуждал с нимитрудности создавшегося положения, а также предсказывал, что на него,167Марка Туллия, будет совершено покушение, и теперь они могли убедиться вего правоте (Cic. Cat., I, 2, 10). Но сейчас, когда Цицерон проанализировалситуацию, то понял, что все окажется не так просто, как он ожидал: приходКатилины в значительной мере осложнил ему задачу.
Ведь если главазаговорщиков здесь, и ведет себя так, словно ничего не произошло, то этомогло скомпрометировать не в меру бдительного консула и подорватьдоверие к его словам. К тому же, среди отцов присутствовали не толькосторонники Катилины, но и скептически настроенное меньшинство, котороеи так сомневалось в справедливости предъявленных Катилине обвинений(Cic. Cat., I, 5, 6, 30, II, 12, 14). Вот почему Цицерону пришлосьимпровизировать. Он должен был сделать так, чтобы Катилина сам захотелуехать, но не в изгнание, а именно к войску, и чтобы никто бы ему при этомне сочувствовал и не обвинял консула в излишней жестокости.
Техническиэто было трудноосуществимо, так как Цицерон не мог ничего предъявить вкачестве вещественных доказательств, и ему оставалось лишь положиться насилу своего красноречия и умение манипулировать эмоциями слушателей.Речь, которую он произнес на этом заседании сената, получила названиепервой Катилинарии.Прежде всего, нужно отметить, что дошедшая до нас речь не являетсятой же самой, которую сенат услышал 7 ноября. Саллюстий говорит, чтоЦицерон записал ее после того, как произнес, и сохранилась она в том виде, вкаком он позднее ее опубликовал (Sall.
Cat., 31, 6)374. Учитывая этот факт,резонно было бы предположить, что за время, прошедшее между написаниемпроизнесенной речи и ее публикацией, оратор мог внести в нее некоторыеисправления, и было бы важно понять, какой именно стороны речи оникоснулись – формы или содержания. К счастью, письма Цицерона позволяютсудить о том, что корректурой он занимался обычно без особого тщания (Cic.Att., I, 13) и, следовательно, изменений в его тексте должно быть немного.374Относительно времени публикации см.
Введение, прим. 6.168Попробуем теперь восстановить по речи ход событий и выяснить, чтоименно могло подвергнуться исправлениям. Итак, Катилина пришел назаседание и занял свое место. Цицерон обратился к нему и спросил, что онделал прошлой ночью и не присутствовал ли он на встрече, котораясостоялась дома у Леки. Катилина ничего не ответил (Cic. Cat., II, 12). Ужесамо молчание такого человека, как он, известного своей дерзостью изадором, было немалым успехом Цицерона: "Катилина, человек небывалойнаглости, онемел перед нашим обвинением в сенате», - хвастался онвпоследствии в своем трактате «Оратор» (Cic.
Orat., 129). Воспользовавшисьвременнымзамешательствомпротивника,Цицероносыпалегоперечислением всех совершенных им гнусностей (Cic. Cat., I, 13-20)375, аблагодаря рассказу о совещании в доме у Леки полностью нивелировал егопопытку изобразить себя жертвой консульского произвола. Таким образомон сумел представить недоказанное возможным376, и в результате они сКатилиной поменялись ролями: теперь не консул должен был доказывать,что Луций Сергий планировал кого-то убить, а Катилина был вынужденубеждать всех в том, что он не мог этого сделать 377. Однако когда Катилинастал подавать реплики с места (Cic. Cat., I, 13, 20) – в частности, потребовал,чтобы сенат вынес официальное постановление о его изгнании, Цицеронловко парировал это заявление, спросив, не достаточно ли ему того, что все иТипичный пример аргументации ad hominem: благодаря перечислению порокови безнравственных поступков Катилины его легче было изобразить заговорщиком, т.
к.,согласно римским представлениям, от аморального человека можно ожидать лишьаморальных действий (и наоборот). См. Hammar I. Making Enemies: The Logic ofImmorality in Ciceronian Oratory. Stockholm, 2013. P. 201. Кроме того, не исключено, чтоподобными высказываниями в адрес Катилины Цицерон стремился умалить или дажесвести на нет его благородное происхождение, поскольку сам таковым не обладал. См.Стрельникова И.П.
Некоторые особенности ораторской манеры и стиля Цицерона (поКатилинариям) // Цицерон. Сборник статей. М., 1958. С. 144.376Как верно отметил У. Бэтстоун, в данном случае «Цицерон не доказывает, чтоКатилина – враг государства, а исходит из этогго факта». См. Batstone W. Cicero'sConstruction of Consular Ethos in the.
First Catilinarian // TAPA. Vol. 124. 1994. P. 215.377Schauer M. CUM TACENT, CLAMANT. ”Beredtes Schweigen” als Instrumentrhetorischer Strategien bei Cicero // RhM. 154. Köln, 2011. S.309.375169так молчат378, и никто не хочет высказываться в его защиту (Cic. Cat., I, 2021).Вот эти фрагменты, по-видимому, и были позднее отредактированыЦицероном. Ведь прения, звучащие в живой речи, не всегда так же хорошосмотрятся в речи записанной: «Из прений можно попотчевать тебя кое-чем;прочее не может иметь той же силы и прелести вне того страстногосостязания, которое вы называете агоном», - отмечал оратор в письме кАттику (Cic. Att., I, 16).
Вот почему он и убрал из речи все, что вюридической литературе принято именовать термином «альтеркация»(altercatio), иначе говоря, споры двух сторон, перемежающиеся вопросами иответами. Впрочем, следы их все еще можно обнаружить: в речи сохранилсяпыл борьбы, и в самих фразах порой угадывается диалог – этомногочисленные цицероновские вопросы, а иногда и ответы его противника:«Что же, Катилина? Неужели же ты колеблешься сделать, по моему приказанию, то, что ты был готов сделать добровольно? Консул велит врагу удалиться из Рима. Ты спрашиваешь меня — неужели в изгнание? Я тебе не велю,но, раз ты меня спрашиваешь, советую так поступить» (Cic.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
