Диссертация (1145204), страница 9

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 9)

Соседство «эротики, святотатства, магическихритуалов, выражающих законы сердца» имеет последствия и для тех, чье местово-вне легитимного социального порядка, и для ортодоксального или расхожеговосприятия асоциальных элементов.Там же. С. 96.Перечень вариантов «другого», «чужого», формируемых в западной культурепосредством исключения, привожу по В. Подороге (Подорога В. Словарь аналитическойантропологии: Антропология тела, Мимесис, Другой, Событие, Тело без органов, Картографиятела // Логос: Философский журнал. 1999, №2.

С. 47.).73Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. 119.717243М.Фукоотказываетсяотукоренившихсяпредставленийодемифологизирующей силе «позитивной» науки – психиатрии, медицины, –которая якобы освобождает безумие от предрассудков, этических оценок,сложившихся в классический век, избавляет безумцев от «жестоких» практикобращения с ними. Черты современного опыта безумия усматриваются им вопыте неразумия XVIII века.Понятие антропологической нормы, присущее психиатрииXIX в.,формируется на основе синтеза двух опытов безумия, в XVIII в.

существующихраздельно. Один из них – опыт юридического освоения безумия, в рамкахкоторого осуществляется обращение к душевнобольному как к личности,субъекту права, достаточно тонко дифференцируются формы деятельности иобязанности, которые тот способен или не способен выполнять. Другой опыт –социальный – обращается к индивидууму как к субъекту морали, по-большомусчету,основываетсяначувстве«чужого»,оперируетопределениями«нормальное»/ «ненормальное», «здоровое»/ «болезненное», «да»/ «нет», закоторыми стоит императив изоляции. «…“нормальный человек” – мыслительныйконструкт; если и есть у него какое-то место, то искать его следует отнюдь не впространствеприроды,новнутритойсистемы,котораястроитсянаотождествлении socius, человека общественного, с правовым субъектом; а,следовательно, безумец признается таковым не в силу болезни, переместившейего на периферию нормы, но потому, что наша культура отвела ему место в точкепересечения общественного договора об изоляции и юридического знания,определяющего дееспособность правовых субъектов» 74, – заключает Фуко наоснове анализа различающихся опытов неразумия эпохи классицизма.При определенном смешении «малых форм неразумия» с безумием, междуними устанавливается дистанция: проявления «аморализма» скрываются изамалчиваются с тем, чтобы избежать «скандала», но безумных, как дикихживотных, буквально показывают за деньги; их «дрессура», «отупление» идругие формы насилия считаются методами обращения, наиболее эффективными;74Там же.

С. 144.44их камеры немногим отличаются от клеток в бестиарии. Все эти практики связаныс тем, что сама истина безумия видится в облике зверя. Безумие, воспринимаемоекак предел неразумия, его пусковой механизм и квинтэссенция нагляднопоказывает, до чего может дойти человек в отказе быть субъектом мысли иморальным субъектом. Если соблазн неразумия исходит из наличия потаенного,темного и звериного в человеке, причудливого переплетения человеческого извериного, то «соблазн» безумия – это соблазн «простым», чисто животнымначалом. «…голос зверя не умолкает – просто сам человек перестаетсуществовать» 75.XIX в. изымает безумцев из среды, ставшей для них родной почвой,перемещает их из изоляторов в больницы; как полагали Пинель и Тьюк,ознаменовавшие своей реформой реструктуризацию классического опытанеразумия, это было актом освобождения.

Фуко пересматривает его значение.Следуя его мысли, понятие «безумия» и так включало в себя «идею свободы»: вклассический век свобода являет себя в момент выбора не-разумия, изоляции;жест отказа актуализирует связь безумия с «истиной вообще» (бытием, дневнымсветом). Безумец является и не является собой одновременно, он себе нетождественен, он – не «пленник собственной свободы». Несамотождественностьбезумия выражается в отсутствии внятных, позитивных определений: «… врамках классического опыта безумия оно может быть и слегка преступным, ислегка мнимым, и слегка аморальным – и даже слегка разумным» 76.

Безумиепредстаеткак«негативнаястранность»(М.Бланшо).Впространствепсихиатрической клиники безумец «свободен», и в этой свободе обнаруживаетсвою истину. Теперь, однако, истина безумия лишается былой трагическойглубины, это всего лишь истина человека. Фуко: «… если прежде безумец былЧужим относительно Бытия – человеком – ничто, иллюзией, Fatuus (пустотойнебытия и парадоксальным проявлением этой пустоты), то теперь он прочнозаключен в своей истине и тем самым далек от нее. Теперь он Чужой7576Там же.

С. 163.Там же. С. 502.45относительно себя самого, Отчужденный, Сумасшедший» 77. Безумец отчужденот своего рассудка, своей воли; стихийно низвергшийся до объекта, вещи, онотчуждается в дистанцированную фигуру врача, а его истина излагаетсябесстрастным языком позитивистской науки.Автор «Истории безумия…» показывает связь разума со своим «другим»,негативным двойником – не-разумием, значение безрассудства для самопознания;в частности, делает это на материале «Племянника Рамо» Д. Дидро. Винтерпретации Фуко, племянник – «иной» по отношению к тем «формам разума»,среди которых он существует; он присутствует в социальной реальности «направах вещи, которая находится в распоряжении разумных людей, собственности,которую они демонстрируют и передают друг другу».

Подоплека этогоприсвоения, однако, – то, что безумный шут необходим разуму; не будь его,«разум лишился бы своей реальности, стал бы пустым и однообразным, докучнымсебе самому…». Разуму, оторвавшемуся от своей почвы – трагического безумия –грозитвыродитьсявпустопорожнююболтовню, бесконечнодвижимуюсобственными противоречиями. С. Л. Фокин, обращая внимание на «взаимностьразума и неразумия», проясненную в «Истории безумия…», пишет о возможномразрыве разума с безрассудством: «Однако такой разрыв означал бы конецвековой взаимности разума и неразумия, означал бы, как это ни парадоксально,гибель разума, поскольку он утверждался, определялся именно в диалоге снеразумием, означал бы исчезновение, в конечном итоге, истины, как таковой» 78.Полный разрыв разума с неразумием, однако, не состоялся, изгнанное в подпольенеразумие, тем не менее, не исчезло совсем: оно изъясняет свою (не-)истину народном ему, древнем языке в произведениях Гельдерлина, Нерваля, Ницше, ВанГога, Реймона Русселя, Антонена Арто – тех, кто ушел с проторенной дороги иотважился заглянуть в его бездну, к чьим странным речам призывает с вниманиемотнестись М.

Фуко.7778Там же. С. 503.Фокин С. Л. Философ-вне-себя. Жорж Батай. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2002. С. 41.46На стороне тех, кто осознанно сбился с пути, вне сложившихся формновоевропейскойрефлексииисформировавшегосякорпусанаучногоиобыденного знания, автор «Истории безумия…» располагает свою дискурсивнуюпозицию. С этой – объективирующей рассудок дистанции – Фуко раскрываетлогику его функционирования, его механику; раскрывает с тем, чтобы, как пишетБ. В.

Марков, использовать знание в качестве «противоядия», обернув его противсебя самого79. Так, раскрыв механизмы объективации, заключения, используемыерассудком, Фуко снова и снова, подобно магическому заклинанию, повторяетимена Ницше, Арто, Русселя, будто бы изолируя разум, очерчивая егосакральным кругом с тем, чтобы освободить древние как мир, хтонические силыбезумия.Концепция Фуко, посвященная отношениям европейского разума со своимот-чужденным «другим» – неразумием, тем не менее, почти неизбежно наводитна мысль о принципиальной невозможности принятия «чужого» в его инаковостив рамках современных форм европейской культуры, образа мысли: этопротиворечитсамойрепрессивныхпрактик;природевсерассудка,инаковое,установившегосяоснованноенапосредствомразличии,либоотбрасывается им от себя, либо присваивается.Новоевропейская рациональность устанавливает жесткую границу между«своим» и «чужим», но при этом она лишена потенциалов и ресурсов длятематизации опыта «другого-чужого» как сущего.

В рамках новоевропейскоготипа рефлексии «чужое», инаковое трансформируется в проект мысли субъекта,заключается в логику Тождества.Аналитика М. Фуко демонстрирует разворачивание процессов обращения«иного» в объект в социально-практическом поле, где и складываются институтыисключения и изоляции, безапелляционно предполагающие легитимизацию всегоинаковоготольконаосновании«нормативногоразума».Вчастности,учрежденная антропологическая норма, «нормативность» как конститутивныйцивилизационный принцип становится мощным устройством инсталляции самых79Марков Б. В. Знаки бытия.

СПб.: Наука, 2001. С. 177.47разнообразных механизмов объективации «иного». Необходимо признать, чтопорождение стратегий взаимодействия с «другим-чужим», основанных начувствительности к различиям, их оформление в дискурсе требует кардинальногоизменения «настроя», переопределения перспективизма мышления и поступания.2.2. Экзистенция в субъект-объектной топологииКонцептуальная кодификация опыта встречи «другого-чужого» в рамкахсубъект-объектной схематики ярко представлена в работах Ж.-П. Сартра, которыйстремилсяартикулировать«другого»вразмерностиповседневного,непосредственного опыта взаимодействия.

Сартр в «Бытии и ничто» (1943)обращается к очевидности присутствия «другого» в нашей реальности, кочевидности, которая обнаруживается уже в переживании: беспокойство, стыд,страх, гордость. Подобные состояния всегда связаны с наличием в «моем» «мире»кого-то, по отношению ко «мне» внешнего, «иного».Сартр замечает, что в отсутствии «другого» пространство группируетсявокруг Я. Вещи находятся в индифферентных отношениях друг с другом.

Яструктурирует их, собирает в «инструментальные комплексы». Именно Явыступает как абсолютный центр, мера, в соответствии с которой выстраивается«мир». Ситуация изменяется, когда в «моем» поле появляется «другой», –«другой», который даже не имеет на «меня» интенциональной направленности.Теперь вещи «моего» универсума обнаруживают свое местонахождение не поотношению ко «мне», а по отношению к нему, к «другому».

Характеристики

Список файлов диссертации