Диссертация (1145204), страница 11
Текст из файла (страница 11)
«Делозакрыто, больше я ничего из себя не представляю на земле, я уже даже не трус.Инэс, мы теперь одни: только вы обе еще можете думать обо мне. Она не всчет» 90, – артикулирует герой пьесы необходимость для себя «другого» с еговзглядом.Следуя Сартру, однако, действительное понимание «другого» невозможно,это – не более чем иллюзия. Недаром сразу вслед за выражением Гарсэномдоверия Инэс между ними разражается ссора.
После этой – последней в пьесе –словесной перепалки герой и произносит знаменитую фразу: : «Так вот он какой,ад! Никогда бы не подумал… Помните: сера, решетки, жаровня… Чепуха все это.На кой черт жаровня: ад – это Другие» 91.В соответствии с логикой отношений Я / «другой», заданной подобнымобразом, понятно, что Я присуще желание трансформировать «другого» изсубъекта в объект, охраняя свою трансцендентность и статус субъекта. Сартр:«Объективация другого … является защитой моего бытия, которая как разосвобождает меня от бытия для другого, придавая другому бытие для меня» 92.Сначала Я осознаю о-граничения, налагаемые «другим» на «мою» свободу.Вместе с тем, возникает осознание себя как субъекта, способного закрепить«другого» в определенных рамках, осуществить его отрицание.
Объективация«другого» есть жест защиты «моего» бытия, аффект, который направлен наСартр Ж.-П. За закрытыми дверями: Пьеса в одном актеhttp://lib.rus.ec/b/144860/read (дата обращения: 12.10.2012).91Там же.92Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии.
С. 291.90//URL:54преодоление стыда или страха, связанных с его («другого») присутствием.Субъект табуирует право на взгляд сущего, отклоняет какую-либо возможностьвзгляда со стороны этого сущего, оставляя за ним лишь статус видимого,просматриваемого.Нужно заметить, вслед за Сартром, что «другой» как объект – вовсе неабстракция. Он то и дело возникает перед нами в повседневной жизни какнаделенный такими-то и такими-то «качествами» («является “живым”, или“радостным”, или “внимательным”, он “симпатичен” или “антипатичен”, “скуп”,“вспыльчив” и т.
д.»), и эти «качества» «другого» и являются его для «меня»объектной данностью.Врассказе«Герострат»(1939)переживаниечуждости«другого»представлено Ж.-П. Сартром в гипертрофированной форме – предельных страхе иненависти; также в нем показан бунт как следствие, выражение этихпереживаний. Герой рассказа Поль Ильбер всеми способами добиваетсясобственной неуязвимости для других: он наблюдает за ними c над-стоящейпозиции (из окна, расположенного на высоте седьмого этажа), оставаясьневидимым (потушив свет); оплачивая услуги проституток, ставит их вунизительное положение (раздевает, сам оставаясь одетым); избегает обнажениякакой-либо из частей тела (никогда не снимает перчаток для рукопожатия).
Онприобретает револьвер и долгое время питается фантазиями о том, какрасстреливает из него первых встречных. Сигналом к воплощению фантазий вжизнь для Ильбера становится услышанная история о Герострате, который сжегхрам в Эфесе – одно из семи чудес света, с чем остался в памяти многихпоколений: «Вот уже две с лишним тысячи лет, как он мертв, а поступок его всееще сияет черным алмазом. Я подумал, что и моя судьба должна быть короткой итрагичной» 93. Герой тщательно продумывает план, в который входит разрядитьобойму в пятерых прохожих и оставить одну, последнюю пулю для себя.
В итоге,Ильбер совершает только одно из пяти убийств, запланированных им, да и то изСартр Ж.-П. Герострат // Сартр Ж.-П. Стена. Фрейд: Рассказы, сценарий. СПб.:Азбука-классика, 2004. C. 67.9355страха: испугавшись «раздраженного» взгляда прохожего. Застрелиться самомуИльберу уже не хватает сил, и он сдается в руки полиции.Итак, то, что совершенно невозможно в отношении другого человека – такэто понять его. «Другой» в обращенности ко «мне» предстает лишь своим«бытием-для-другого», храня при этом в себе «бытие-для-себя». Как объект онявляется «мне» в «мире», задаваемом «моей» трансцендентностью, – «мире» каксистеме орудий и препятствий, организуемых вокруг «моих» целей.
Мое Яконституирует «мирской образ» «другого», участвует в формировании его «Длядругого» бытия. «Другой» как субъект, или «другой» в своем бытии «Для-себя»остается невидимым для «меня», недоступным: «Принципиальное различиемежду Другим-объектом и Другим-субъектом исходит единственно из того факта,что Другой-субъект совсем не может быть познан и даже представляем кактаковой; не существует проблемы познания Другого-субъекта, и объекты мира неуказывают на его субъективность; они относятся только к его объективности вмире как смысл внутримирского течения, переведенный к моей самости» 94. Такимобразом, следуя мысли Ж.-П. Сартра, объектный тип познания «другого» всегдазаставляет обознаваться в схватывании его субъективности. И это обознаниедостаточно четко формулирует Э.
Левинас в работе «Ракурсы»: «Сартрзамечательно скажет, правда, слишком рано прекращая анализ, что Другой –просто дыра в мире» 95. Действительно, бездна непонимания, разделяющая «меня»и «другого» – последнее, что видит автор «Бытия и ничто» на пути следованиямысли об интерперсональности.В «Бытии и ничто» Сартр принципиально исходит из того, что описаниевоздействия «другого» на Я должно быть осуществленным «целиком в плоскостиcogito». Однако подобная аналитика неизбежнопровоцирует замыканиепонимания «другого» исключительно в эпистемическом измерении, отклоняя тесрезы феноменальности «другого», которые вовсе не поддаются объектномуСартр Ж.-П.
Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. С. 315.Левинас Э. Ракурсы / пер. Н. Б. Маньковской // Левинас Э. Избранное. Тотальность иБесконечное. М.; СПб.: Университетская книга, 2000. С. 317-318.949556познанию. Такое понимание неизбежно порождает универсализацию «познания»,и в результате сложный онтический комплекс «другого», который включает всебя и когитальность, и страсти, и телесность, и языковой срез, «перечитывается»на кодах исключительно когитальности. Но тогда и работа сапожника, и занятиеживописью, поэзией, и эротика, и прием гостей, и застолье предстают только какзнание и, соответственно, артикулируются исключительно в опыте и на языкеобъектного познания.Однако и прием гостей, и застолье – это не только и не столько знание: этои связанность тел, жестов, сцепление или расхождение интонаций и настроев, это– всегда страсти, всегда воля.
При обращении к такой связанности становитсясовершенно очевидной ограниченность «когитально»-объектного истолкования«другого»,какконституированиеинеизбежностьтакойтрансформациилогикипознания,аналитическойкотораябы,нетехники:отторгая«когитальность» в представлении о «другом», в тоже время позволила бы выявитьсвязанность в самом феномене сознания фрагментов различных измерений здесьбытия и Я, и «другого», и «чужого», как и артикулировать процедурностьвстраиваемости сознания, в том числе и объектного, в эти измерения.2.3. «Мир» со стороны вещей-объектовОграниченностьобъектногопредставления«другого-чужого»,онтологические и эпистемические границы этого представления – все этонеизбежно наводит на поиск таких маршрутов, где стало бы возможнымускользание от объективирующего взгляда.
Попытка ухода от опыта встречи с«другим-чужим», выстроенного в рамках субъектно-объектного сценария,представлена в работах В. А. Подороги. При этом дискурсивная позиция57философа, в проекте заданная как внешняя по отношению к субъектно-объектноймодели,наделенередкотрансформируетсявпозицию,диаметральнопротивоположную сартровской, – объектную. В принципе, – ход не новый.Достаточно вспомнить Ф. Понжа96, авторскую позицию которого М. Бланшоописывает так: «он встает на сторону вещей – то воды, то гальки, то дерева; икогда наблюдает – делает это от имени вещи, когда пишет – это сама вещь себяописывает. В этом удивительная особенность такого перевоплощения: ибо статьдеревом не так уж трудно, заставить его говорить способен лишь писатель. Нодерево Франсиса Понжа – это такое дерево, которое, понаблюдав за ФрансисомПонжем, описывает себя так, как, по его мнению, сам Франсис Понж мог быописать его»97.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
