Диссертация (1145204), страница 24
Текст из файла (страница 24)
М. Д. Ахундовподчеркивает, что в данном случае в иные «миры» отправляется «вневременнойингредиент человека» – его «нетленный сверхъестественный двойник». Иныепоследствия в темпоральном отношении может иметь посещение «чужих»«миров» для самого человека, о чем свидетельствует очень характерныйчукотско-эскимосский миф: «…странник отправляется в далекие иноуровневыестраны и по прошествии двух-трех лет возвращается домой.
Он застаетпоразительпые перемены: дом разрушился от ветхости, а дети превратились вседых стариков – по местному времени прошли многие десятилетия. Увидевсвоего старого сына, молодой странник падает замертво и рассыпается в прах ответхости – им овладело земное время»216. Пока герой мифа жил в «других» мирах,его жизнь проходила в соответствии с конститутивными принципами этих –«чужих» «миров», и темпоральные метрики его «мира» были заблокированы. Нокогда он возвращается в «свой» «мир», в момент возвращения на негообрушиваются все пройденные года. Иными словами, обитание странника в«чужом» «мире» обеспечивалось своего рода «темпоральным кредитом» в егородном «мире», за который ему приходится расплатиться.
По сути, все это времяон находился под властью времени «своего» «мира».Все-таки представляется, что сюжет, который разбирает М. Д. Ахундов,связан с определенными этническими мифологемами: в одних случаях,Ахундов М. Д. Концепции пространства и времени: истоки, эволюция, перспективы.М.: Наука, 1982. С. 54.216Там же. С. 55.215116путешествие по «чужим» «мирам» заканчивается мгновенным старением исмертью, хотя в других случаях, связанных с другими мифологемами, странниквозвращается молодым в «свой» «мир» и проживает в нем «долгую исчастливую» жизнь.
Так, в русской народной сказке «Финист-ясный сокол»Марьюшка встречается со своим суженым Финистом-ясным соколом, нооказывается разлучена с ним в результате происков сестер. Героиня отправляетсяна поиски возлюбленного, которые должны длиться до тех пор, пока она неизносит три пары чугунных башмаков, не сотрет о траву трое чугунных посохов ине изглодает три каменных хлеба. Понятно, чтобы выполнить это условиетребуется весьма продолжительное астрономическое время. Марьюшка доходитдо «вовсе чужой» земли, ее самого края, и отведенное на поиски суженого времяпроходит.
Оно проходит, и, наконец, – происходит встреча возлюбленных иузнавание. Марьюшка и Финист-ясный сокол возвращаются в дом ее отца, гдеони собственно и встретились, и играют там свадьбу. При всем том, не смотря навсе перипетии, герои сохраняют свою молодость и красоту. Дело в том, что в этомсюжете любовь Финиста и Марьюшки оказывается событием, охватывающим ихи в то же время парирующим течение времени, которое касается вещей,предметов и т. д. Этому времени прежде была подвластна и сама героиня, нозатем изъята из него событием любви к существу из «другого» «мира», причем«мира» волшебного. Время, буквально по Аристотелю, «точит сущие», –башмаки, посохи, но оно не способно захватить героев.217Вполне допустимо, вслед за Ж.
Делезом и Ф. Гваттари, определить логикумифа как логику коннекции, потому что мифизм связывает, сцепляет человека с«миром», в то же время открывает ему именно «его место» 218. И фактическитотчас обнаруживается, что кроме «моего», или «нашего» «мира» есть «миры»иные, зачастую просто «чужие». Так, Б. Ф. Поршнев отмечает, что «в самомначале человеческой истории, вернее, на ее пороге» «чистому» «они»,См., напр.: Финист-ясный сокол // Солдат и царица: народные сказки в пересказе А.П. Платонова. М.: Российское книжное обозрение, 1993. С. 97-116.218Франкфорт Г., Франкфорт Г. А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии.
С.25-29.217117противопоставляемому «мы», соответствовало «вполне негативное поведение:избегание, отчужденность, а то и умерщвление» в противовес «сбиванию вместе ссебе подобными и имитативному поведению», соответствующему «мы». Однакоесли остановиться на жесткой оппозиционности «мы»-«чужие», то это уведетисследование от выбранной темы. Ведь, действительно, при проведении четкихдемаркационных, если не сказать, – разрывающих, отдаляющих линий между«мы» и «они» любая форма встречи, связанности всегда будет деструктивной, таккак за ней маячит несовместимость, неприемлемость, невыносимость.Гостеприимство, при всем разнообразии форм и способов его воплощения, вопределенной мере удерживает эту оппозиционность: это встреча двухразличающихся экзистенций – жизни хозяина и жизни гостя, который предстаетперед хозяином в качестве «чужого», но «чужого», лик которого преображается.Этот «чужой», оказавшись в поле гостеприимства как места встречи, изменяется,также как изменяется и видение «хозяина».
Происходит смещение от инстанции«Они» к инстанции «Вы» (и соответственно «Ты»), за которой просматривается«общение» как «общ-ение», как порождение «общего» для различающихсячеловеческих существ, принадлежащих в то же время к различным «Мы». Какпишет Б. Ф. Поршнев, «“вы” – это сфера не отчуждения, а общения. “Вы” – это не“мы”, ибо это нечто внешнее, но в то же время и не “они”, поскольку здесь царитне противопоставление, а известное взаимное притяжение. “Вы” это как быпризнание, что “они” – не абсолютно “они”, но могут составлять с “нами” новуюобщность. Следовательно, – какое-то другое, более обширное и сложное “мы”» 219.Как раз в гостеприимстве «чужой» и обретает статус «своего чужого», становится«вы», то есть гостеприимство оказывается той практикой, где происходит своегорода «индивидуация» «они», или точнее, сингуляризация, благодаря которой«гость» становится для Я-хозяина «Ты»; в принципе, под эту процедуруподпадает и хозяин.Поршнев Б.
Ф. Социальная психология и история. 2-е изд., испр. и доп. М.: Наука,1979. С. 125-126.219118Существуют обряды (как, например, обряд «полазник»220 у южных славян),в которых гостем мог становиться хозяин дома, но лишь потому, что он принималобраз посланника из иного, божественного мира. Показательно, что «в рядеязыков “гость” и “чужак” обозначаются словами одного и того же корня, а слово,обозначающее гостя, может относиться также и к богу…»; так, русское «гость»родственно «господин» и «господь», например 221.
Очевидно, что чуждость гостя всознаниичеловекаархаическогосоположенаспредставлениемоегопричастности к сакральному.Характерно, что латинское слово «hostis», родственное со словами«hospitium» (гостеприимство) и «hospes», восходит к индоевропейской эпохе,когда им обозначали не только «врага», «неприятеля», но и вообще «чужогочеловека», «чужака», «чужеземца, нарушающего границы». Так, Э. Бенвенистпишет: «Человек, родившийся в чужой стране, если с ним устанавливаютсяопределенные соглашения, начинает пользоваться специальными правами,которых не бывает у граждан этой страны: именно это показывает ξένος (xénos) 1.‘чужестранец’(étranger)и2.‘чужестранец,пользующийсяправамигостеприимства’ (hospité). Бывают и другие определения: чужой, чужестранец‘тот, кто приходит извне’ – лат.
аduena; или же просто ‘тот, кто находится внепределов общины’ – лат. peregrinus. Таким образом, нет «чужого» самого по себе.В разнообразии этих понятий «чужой» предстает всегда как конкретный чужой,как тот, кто находится на том или ином особом положении. Тем самымразъясняется, что понятия врага, чужого (и чужестранца) и гостя, являющиеся длянас тремя различными семантическими и юридическими категориями, в древнихиндоевропейских языках теснейшим образом связаны»222. Сходные свидетельстваоб этимологической общности понятий «гость», «чужестранец» и «враг»«Полазником» называют первого посетителя, который приходит в дом на Новый годили на Рождество, и от которого зависит будет счастливым или несчастным следующий год.Этот обряд известен славянским народам (украинцам, полякам, словакам, словенцам, сербам,хорватам, болгарам), а также ряду других народов Европы (венгры, румыны, греки, албанцы).(Байбурин А.
К., Топорков А. Л. У истоков этикета: Этнографические очерки. C. 122-123).221Байбурин А. К., Топорков А. Л. У истоков этикета: Этнографические очерки. C. 117.222Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов / пер. с фр., общ. ред. ивступ. ст. Ю. С. Степанова. М.: Прогресс–Универс, 1995. С. 236.220119приводит Ю. К. Колосовская, реконструируя изменения значения слова «hostis» уримлян. Например, Варрон упоминает, что слово «враг» (hostis) в древностиобозначало лишь чужеземца, то есть того, кого во времена Варрона уже называлисловом «перегрин». О том, что наши предки словом «hostis» называли«перегринов», пишет также и Цицерон.
Фест говорит, что у древних словом«hostis» назывался чужеземец, а тот, кто ныне называется «враг» (hostis),назывался perduellis. Также и по словам Гая, те, кто в его время стали называтьсяврагами (hostеs), в древности назывались perduellеs, т.е. людьми, с которымиведется война 223. Представляется, в ряде других языков выделяется и усиливаетсядругая составляющая изначального семантического поля лат. «hostis»: за словами,родственными «hostis», закрепляется значение «гостя», а не «врага»; именно вэтом значении слово воспроизводится в русском 224, а также в церковных текстахславянских языков.С одной стороны, сакрально-мифическая связанность выстроена, как этоопределяет Я.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
