Диссертация (1145204), страница 16

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 16)

М. Бахтин. Иными словами, происходит своего рода инверсия: «внутренняядиалогическая установка» оказывается необходимым условием для выхода к«чужому», установления связи с ним; в то же время «мое» «слово» «не сливаетсяс ним [словом «другого» – Ю.

В.], не поглощает его и не растворяет в себе егозначимости, то есть сохраняет полностью его самостоятельность как слова»,135Там же. С. 75.77сохраняя «дистанцию при напряженной смысловой связи» 136. Но эта дистантностьвсегда несет в себе привкус трагизма: всегда есть расстояния, дистанции,непроходимые для Я, дистанции, не допускающие сближения, близости.

Это иесть «план имманенции», где и конституируются диалогические «миры». Но«говорить о плане имманенции, – как пишут Ж. Делез и Ф. Гваттари, – становитсявозможно лишь тогда, когда имманентность не имманентна более ничему, кромесебя. Подобный план, возможно, представляет собой радикальный эмпиризм – внем не представлен никакой текущий опыт, имманентный некоторому субъекту ииндивидуализирующийся в том, что принадлежит некоторому “я”.

В немпредставлены одни лишь события, то есть возможные миры как концепты, иДругие как выражения возможных миров или концептуальные персонажи.Событие не соотносит опыт с трансцендентным субъектом = Я, а, напротив, самосоотносится с имманентным парящим полетом над бессубъектным полем; Другойне сообщает другому “я” трансцендентность, но возвращает всякое другое “я” вимманентность облетаемого поля» 137. Или, если говорить о диалоге, о его планеимманенции, то понятно, что этот план подразумевает и настаивает на «стоянияна своем месте», но сами места оказываются в динамичной, многомерной иинтенсивной сопряженности.Вместе с тем, в отношении топологии «диалога» все же следует внестинекоторые коррекции.

Конечно, каждый из Я-участников втягивает в диалог своеchora, которое можно понять как «безотносительное место Я», и в сцепленности, всвязанности «хор» выявляются топосы как соседствующие самым разнообразнымобразом (eros, agon, polemos, безразличие). Но в этих модусах взаимодействия с«другим-чужим» возможно и вторжение, и наложение, и проекции в «мою»«хору», что может привести к усложнению топологических разверток, котороепроявляется и в эрозии, в распаде, в разрыве «хор», в их аннигиляции, – в«скандале» диа-лога.136137Там же.Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? С. 57-58.78«Различие без тождества» (Ф.

де Соссюр) требует «от-личия», «раз-личия»Я-участников, и именно в этой отличенности каждый из них обретает значимостьи ценность, задаваемую конкретной диспозицией диалога, – диспозицией, всегдаохваченной синхронией, которая и учреждает событие как скрепа, котораястягивает сущие и их миры.Следуя Бахтину, сознание героев Достоевского – сознание разомкнутоеприсутствием в нем «другого» с его «кругозором», видением, и, что наиболееважно, – с его «голосом». Вместе с тем, «другой» появляется на границе, еепорождая и превращая в своего рода конститутив самосознания.

Эта границастановится вполне ощутимой тогда, когда, например, герои мысленно воссоздаютречь «других» и их суждения о них и событиях, опровергают эти воображаемыесуждения, иронизируют над ними и т.д. Внутренний «диалог» с «другим» естьпроцесс непрерывного становления их сознания и самосознания как определения, о-граничивания Я. Подобная логика изображения, существованияизображаемого ярко проявляет себя в герое «Записок из подполья», о которомБахтин пишет: «“Человек из подполья” более всего думает о том, что о немдумают и могут думать другие, он стремится забежать вперед каждому чужомусознанию, каждой чужой мысли о нем, каждой точке зрения на него.

При всехсущественных моментах своих признаний он старается предвосхитить возможноеопределение и оценку его другими, угадать смысл и тон этой оценки и стараетсятщательно сформулировать эти возможные чужие слова о нем, перебивая своюречь воображаемыми чужими репликами»138. Схожую структуру имеет ивнутренняя речь Раскольникова; в частности, его внутренняя речь – послеполучения письма от матери, где сообщается о сватовстве Лужина к Дуне и о еерешении принять его предложение: «… Раскольников воссоздает слова Дуни с ееоценивающими и убеждающими интонациями и на ее интонации наслаивает свои– иронические, возмущенные, предостерегающие интонации, то есть в этихсловах звучат одновременно два голоса – Раскольникова и Дуни.

В последующихсловах … звучит уже голос матери с ее интонациями любви и нежности и138Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. С. 62.79одновременно голос Раскольникова с интонациями горькой иронии, возмущения(жертвенностью) и грустной ответной любви. Мы слышим дальше в словахРаскольниковаиголосСонииголосМармеладова»139.В«диалоге»разворачивается со всей своей силой трагическое напряженнейшее стремлениеудержать самого себя в тот миг, когда на Я обрушиваются «другие»-«голоса», –они неизбывны, они всегда на границе, и задача состоит в том, чтобы выследить,опознать их именно как «других», не допустить разрушительного вторжения всвой «мир». В противном случае, когда не удается сдержать натиск «другого», Яраскалывается, мультиплицируется, теряя свою целостность, связность, – онопросто гибнет, а диалог обращается в «место» катастрофы.В интенсивности силовых линий разверток топоса «диалога» люди, страсти,идеи, боги и даже вещи могут безмерно раздуваться, разбухать или безмерноскукоживаться.

Этот топос – место речей, обращающихся в неотчетливый шум,рокот; место молчания, разрывающего ландшафт; место безделок речи и жестов,вдруг обращающихся в колоссов; место изящества мысли и отчаяния смерти. Самдиалог становится рамой, обрамлением рисунка сцепления самосознаний и воль.Поэтому часто он может существовать как нечто грубое, жестокое, невмещающееся ни в какую образность. К тому же мысль и бытие, Я и «другой»,точно так же, как внешняя и внутренняя жизнь, предстают в нем вполнесамостоятельными сущностями, которые не только не совпадают, но и вообщеимеют мало общего, порождая не только различия, но и мучительный раскол.Дело в том, что чужое Я самим фактом своего бытия, фактом своей онтичности,которую просто невозможно перевести в хоть немного здравую онтологичность,рвет коммуникативные сети, разрушает конвенции, «правила» общения, –отторгает даже само вопрошание, благодаря которому стало бы возможным хотьсколько-нибудь к нему приблизиться.Кроме того, стоит учитывать и опасность существования самосознания: вего жизни, динамике отдельные лики, эйдосы способны отслаиваться и жить139Там же.

С. 87.80собственной жизнью. Это – замещение, превращающееся в смещение, вдисквалификацию места Я, в выбивание его с места. В подобных ситуациях Я непросто сталкивается с расколом действительности – пропастями, трещинами,лакунами, – все эти разрывы проходят и по Я, расщепляя, фрагментизируя его. Врезультате этого действительность наполняется двойниками, дубликатами,миметами. Здесь и рождается мощная страсть по аутентичности, истинности, понастоящему. В принципе перед Я – всего два маршрута, следуя которыми можновырваться из подобного мира двойников: первый предполагает сжатие события Ядо сингулярной точки, что может обратиться параноей; второй – требует прорывак «иному», «другому», который предполагает испытание на истинность и«другого», и самого себя, и, наверное, самое главное – желание «другого»встретитьипринятьэтотпрорыв.Но«другой»предстаеттакойжесингулярностью, дразня «мое» Я удивительным сходством, а, точнее говоря, –откровенной симуляцией «меня» самого, «моего» Я.

Отсюда – невыносимостьдвойника, отказывающего «мне» в праве на аутентичность, уникальность:двойник множественно симулирует, мультиплицирует «мое» Я в подобии, лишая«меня» «моего» «здесь» (da), «моего» «бытия», а в итоге и самого Dasein; Я видитсерию, в которой оно теряется. Двойник лишает «меня» свойств, «свойственности», и «диалог» преображается в scandalon, – этот термин изначально влатинском языке означал «ловушку с пружинным устройством», то есть «диалог»суть нечто, что в себе несет неожиданные и зачастую опасные ловушки.Нужно заметить, что встреча с таким «другим» требует исполнения, покрайней мере, двух условий: во-первых, Я должно обладать самосознанием; вовторых, – самосознанием должен обладать «другой». При этом дело идет непросто о сходстве в способе обладания самосознанием и истиной, а о смещении,соскальзывании в размерность самосознания, где только и может состоятьсявстреча двух Я.

В интерпретации Бахтина для самосознания необходимо именнодругое самосознание. При этом неожиданно самосознание обнаруживает себя в«ином» месте: оно как бы оказывается вне себя, экстерриоризируется. Отсюдапоявляется чувство раздражающей шизоидности. В симулятивности «моего» Я81«другой» дразнит меня, ставит в невыносимую ситуацию потери себя. Яоказывается как бы вывернутым наизнанку.«Мое» и «другого» самосознания только подобны, – они не равны, нетождественны. И Я уверено, что «другой» лишь симулирует «мое» самосознание,передразнивает «меня».

Но дело в том, что самосознание, Я не предполагаетиспользования терминов «подобия-неподобия», «неравенства» с «другим».Напротив, Я, самосознание стремится во что бы ни стало снять сходство, чтобыобрести, очертить свою определенность, не совпадающую с «другим» в своейконститутивности. Я вовсе не нужен «другой» как зеркало, страшное и безумное,смотрясь в которое видишь не себя, а «другого». Вместо «зеркала» Я нуждается вощущении,чувствованиидействительностисвоейинтенсивности.Я,самосознание отбрасывает, разбивает все зеркала, – оно само готово статьзеркалом для «других» и «мира».

Характеристики

Список файлов диссертации