Диссертация (1145183), страница 85
Текст из файла (страница 85)
Вполне возможно, что успешность подобного движения станет осуществлением феноменологическогопроекта Гуссерля по возрождению единства наук.737Мизес Л. Человеческая деятельность. С. 13. Ср. также: «…Экономический образ мышления выхватывает изширокого круга возможностей лишь немногие, отбрасывая все остальные» (Хейне П. Экономический образмышления. С.
27).738«Сказать по правде, экономисты-теоретики – отъявленные империалисты. Они привыкли думать, что их взглядна общество объясняет все, или, по крайней мере, больше, чем какой-либо иной» (Там же).739Гайденко П. П. История новоевропейской философии в ее связи наукой.
С. 331.740Хайдеггер М. Что значит мыслить? // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М.: Высш. шк., 1991. С.137.334индивидуальность человека, приватизируется теоретическим разумом только в ееинтенции к обособлению, оставляя в стороне заложенную в ней открытость к общению.Ученый, в определенный момент ставший главным персонажем культуры и надеждойцивилизации, выстроил себе «башню из слоновой кости» и отделился пропастью от тогобольшинства, интересам которого, как предполагается, он, в конечном итоге, служит.Но это же, бессознательно, становится формальной моделью для любого человека,замыкающегося в своих частных интересах.
Стремясь универсализировать свой частныйрегион исследования, ученый впадает в ничем не подтверждаемое предубеждение, чтоэто частное в своем рациональном измерении может стать столь же доступнымвсякому, кто удосужится этим заняться. И он настолько проникается красотой своегочастного мирка, что начинает верить будто вопрос заключается только в том, чтобывсякого побудить к тому же самому. Но в ответ следует неожиданная и парадоксальнаяреакция – другой из этого черпает вовсе не возможность своего становления нарациональных основаниях, а видит в этом пример оправданности замыкания себя всвоем частном, которое ему кажется не менее убедительным предположением иположением.Еще раз оговорим, несмотря на то, что большинство философов (будучи ученымив широком смысле слова) во многом способствовали распространению и укоренениюподобной установки, многие из них осознанно или интуитивно отдавали себе отчет внедопустимости столь одностороннего движения.
Поэтому, начиная с Платона, ими, такили иначе, формулировались различные варианты телеологий, регулятивных идей,обоснований достаточно строгих порядков иерархического устройства общества. И уАристотеля, и у Локка, и у Канта в их научно выстраиваемых системах выделено«естественное» место для определяющих жизнь принципов, которые лежат по тусторону ограниченной собой человеческой исключительности.Если исторические судьбы мышления демонстрируют, что его неинерционноесамообнаружение и самостояние присуще крайне немногочисленному количествулюдей, то для неспособных постоянно самостоятельно производить и поддерживать акттрансцендирующего мышления признается необходимость сохранения иной привязки ктрансцендентному.Этомуспособствуетохранительнаямодельудостоверениянеэмпирической, эпифеноменальной трансценденции – модель сверхъестественного,покоящаяся в своем истоке на том же самом мышлении.
Она представляет его в335инерционномвиде,когдазарамкивидимогомиравыноситсянекийабсолютизированный авторитет (ум), который в условиях горизонтального (земного)существования не может быть обнаружен либо как абсолютная данность, либо в силутого, что всякий авторитет, явленный как телесно зримый и чувственно доступный, необладает незыблемостью абсолюта, он никогда не застрахован от ниспровержения икраха.И как уже говорилось, для Локка возможность равноправного взаимодействиялюдей мыслилась лишь через введение вертикального, не обнаруживаемого на землеабсолютного основания – Бога, – который установил естественное состояние, а именно,даровал человеку природу как собственность, первой из которой является собственнаяжизнь человека. Она дана ему как безусловная и неотъемлемая ценность, определена ксвободному распоряжению собственником и в таком качестве становится руководящимпринципом отношений между людьми.Вернувшись же к размышлениям Платона о составном и несоставном, в которыхнесоставное непререкаемо выше составного, нам становятся более понятнымисовременные реалии социокультурных отношений.
Если несоставное актуальнее исовершеннее составного, получающего свою эфемерность от своих частей, то логическисамым достоверным и ценным необходимо будет признать эмпирическое «небытие»,которое, согласно Декарту (как и Платону), и является подлинным. Т. е. подобное«ничто» есть такое единственное бытие, в противостояние которому можно поставитьтолько лишенное самостоятельности составное эмпирическое «бытие», оказывающеесяпри таком повороте взгляда небытием. Эмпирическое «небытие» не имеет частей – онопросто есть, как есть целостность, неделимость, монада и т.
п. В такой неопределимостипребывают все отвлеченные понятия, будь то понятия науки (для непосвященных) илипонятия гуманитарной сферы (мифологические, религиозные, исторические персонажи,любовь, красота, мужество, род, благо и т. п.). И такие понятия всегда остаютсяпоказателями трансцендентности. Только они все меньше играют свою роль в жизниобщества, становясь маргиналиями, сносками-изгоями, заклейменными в качествезнаков неуспеха.Что же в таком случае теперь может быть подлинно всеобщим? Очевидно, чтопредложить какой-то однозначный содержательный ответ совсем непросто, о чемсвидетельствуют различные научные и общественные обсуждения, к числу которых336относятся дискуссии о национальной идее, солидарности, справедливости, героическойфигуре и т.
п. Но это и должно оставаться предметом для обсуждения, что, собственно,всегда актуально для изменяющегося общества. И в них всякий раз выявляется нечтоустойчивое и неизменное, проступающее сквозь сменяемые формы, то, что каждомурано или поздно, хотя бы интуитивно, становится понятно, что частное (деньги,например, или произвол мнений), хотя бы и имея полное основание себя предъявлятькак важная и желанная составляющая жизни, тем не менее не может бытьсамодостаточным и необходимым условием жизни, т.
е. его кажущаяся автономиядолжна быть уравновешена всеобщим, а в конечном итоге, определена им. Такоевсеобщее, конечно, не может быть учреждено директивно, в силу того, что онопорождается самим социокультурным телом. Но обсуждения этому зарождению все жесодействуют, и здесь обретается момент уравненности всех перед таким всеобщим 741.При этом в глубине души вряд ли у кого-то вызовет сомнение, что подобнойвсеобщностью, имманентной трансцендентностью не обладает, к примеру, идея всегдахорошо прожаренной котлеты из «Макдональдс», так как в ней будет крайне сложноотыскать момент преодоления смерти.
В сравнении с этим уже упомянутая выше фигурасолдата в философских построениях А. Бадью, конечно, никак не может быть понята вкачестве средства борьбы за идею «котлеты», которая при поверхностном взгляде можетпоказаться высшей и истинной инстанцией (например, в случае спасения от голоднойсмерти), обуславливающей появление на сцене бытия такой фигуры: «Солдат былсовременным символом двух весьма важных черт способности людей как животныхсоздавать нечто за пределами собственных ограничений, то есть участвовать в созданиинекоторых вечных истин»742. Призыв создавать «новые символические формы длянашего коллективного действия»743 свидетельствует о том, что на данный момент мыиспытываем дефицит в предложении такого рода форм, которыми вряд ли могутоказаться идеи, сформированные только на основе частной собственности самой посебе.741В этой части, как и во многих других положениях, мы разделяем оценку современности и пониманиефилософии как политического предприятия, предложенные А.
Бадью, см.: Бадью А. Загадочное отношениефилософии и политики. М.: ИОИ, 2013. С. 40-45. Также в плане признания необходимости поиска и выдвижениясимволической трансценденции (иначе, подлинного, бескорыстного идеала, или того, что у самого Бадьюназывается истиной), обретающей в том числе свои конкретные, содержательные очертания, см.: Бадью А. Фигурасолдата. С.
78-79.742Бадью А. Фигура солдата. С. 77.743Там же. С. 78.337В таком случае, можем ли мы обрести согласие хотя бы относительноформального критерия, позволяющего определить, при каких социально-политическихиздержках их пагубность для человеческой души будет более трагичной, несмотря навозможную их меньшую непосредственную очевидность?Рациональное действие, выбирающее для своей реализации частное, в конечномитоге, определено всеобщим, которому, как якобы иррациональному, вовсе непротивостоит рациональное, потому что именно оно оказывается средним термином,обеспечивающимвперспективесогласиеидостижениечастныхинтересовиндивидуумов.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
