Диссертация (1145183), страница 83
Текст из файла (страница 83)
Проникнувшая вера (в виде идей разума) в теоретический разумформирует для него иллюзию возможности безграничного использования им своихсредств, но та же самая вера приводит его к осознанию своей ограниченности, чтоблестяще и продемонстрировал Кант.Теоретический разум, признавая только себя и тем самым будучи замкнутым всебе, слеп к имеющимся собственным границам, невосприимчив к определяющему егоначалу, обеспечивающего его способностью к объективно-категорическим суждениям.Когда продвигается односторонняя позиция, настаивающая на том, что полагатьсяможно только на самого себя, то упускается из виду, что условием подобнойуверенности в себе является не собственный ресурс теоретического разума, абезосновная вера. С одной стороны, она преодолевает движение рассудка вбесконечность, но тем самым, с другой, дает твердость безоглядности его позиции.Отсюда и другая парадоксальность, что именно в этой, так названной рассудком«глупости», в конечном итоге, содержится залог обретения рассудком самого себя:«…Поскольку воля или побуждает рассудок к разысканию истины, или удерживает егоот этого, приходится признать ее влияние на применение рассудка, а следовательно,опосредствованно и на само убеждение, столь зависящее от употребления рассудка»728.В этом изначальном предъявлении почвы для рассудка еще не будет заключенапрактическая сила (которая связана с понятием воли) для совершения действия, но в нембудет присутствовать условие для этой силы и действия, благодаря которым, следуя засказанным Кантом, делается предварительное суждение, которое «есть лишь осознанноепроблематическое суждение»729.
Твердость воли обретается в вере. Вера ослепляет, но вглубине себя она же просветляет и укрепляет. Вера состоит не в способностипредставить728729аналитическивыверенныесуждения,авспособностиКант И. Логика. Пособие к лекциям. 1800 // Кант И. Трактаты и письма. М.: Наука, 1980. С. 381.Там же.вынести327утвердительное суждение как таковое – «Так есть!». Она оказывается формойвоплощения и утверждения идеи разума, за которой следует законодательствование,побуждающее человека к действию. Или точнее, полагание закона сращено с самимдействием.Если же получается, что ограниченность рассудка, которую он принимает, и естьто место, где располагается «слепое пятно», способное превращать нас в «глупцов» вглазах других, то нам потребуется разъяснить парадоксальность его влияния, когда, содной стороны, оно дает теоретической спекуляции проявлять тотальность, ведущую кнетерпимости и войне, но в то же самое время, с другой, обеспечивает силойудостоверять свое присутствие и свидетельствовать собою о бытии, обрывая уходящуюв бесконечность полемику.«Слепое пятно» является аспектом веры, который возникает через ориентацию натрансцендентное.
В этом аспекте прерывается работа теоретической (критикоаналитической) способности суждения, благодаря чему становится возможнымутверждение как таковое. В другом ракурсе действие «слепого пятна» опирается нафиксацию границ спекулятивного разума, за которыми следует невозможностьобъективности теоретического суждения, и ведет его к их преодолению, что позволяетнастаивать на исключительности своей позиции. Блокируя критическую способностьрассудка, оно не дает увидеть возможные противоречия в нанизываемых друг на другаположениях.
Но теоретический разум констатирует допустимость таких противоречий, авслед за этим и свою ограниченность, при столкновении с безапелляционностью иногосуждения, волюнтаристски игнорирующего использование доказательства, т. е. с верой.На этом стыке в поле рефлексии попадает сама граница. Истина, выявляемая в процесселогически выстроенного доказательства, сталкивается с идеями разума, заявляющими освоем внелогическом истинном статусе. В рефлективном акте обретения границыоткрывается, что в сознании живет ряд абстракций (идей разума), аналитическоесоотнесение которых оборачивается их взаимным исключением, антиномиями.Нежелательность такого тупикового сценария очевидна, потому что онпарализует действие, лишает продуктивности и, вообще, уничтожает решимость кутверждению.
Мышление обеспечивается предвосхищающей защитой от перманентногозапуска такого сценария благодаря своему априорному свойству – «слепому пятну»,которое ограничивает (но не лишает) теоретическое суждение в способности328критически оценивать себя. Поразительные изящество и эргономичность мышлениясостоит в том, что оно как бы «сознательно» предпочитает «глупость», взамен за этополучая предпосылки для своего осуществления в речи как утверждения (в том числе идля производства речи о самой глупости, суждение о которой формируется стеоретической точки зрения).С помощью «слепого пятна» я определяюсь с окончательным выбором одного измножества возможных суждений, которые наравне с моим могут быть столь желогически корректными и убедительными, однако мною это может быть вовсе неувидено или проигнорировано. Так, например, я могу взяться за доказательство ипоследующеевозможностьутверждениеиного,ибесконечностипоэтомунепространства,найтиисключивобоснованностиилидлясебяпренебречьдоказательством этой возможности.
Такого рода неготовность и неспособность увидеть,рассудочная непрозрачность основания этого, безосновность такого механизма и естьобозначение способности к утверждению как вера, веры в то, что у меня есть силы иправо к самому утверждению как началу суждения, хотя постфактум вокруг него можетбыть выстроена определенная система аргументации. Поэтому даже признанные мноюдоказательства противоположного моей «вере» могут никак не поколебать моейприверженности своим «аргументам», как более сильным, которые по факту могут вовсене быть таковыми: «…Я могу быть безгранично убежден в истинности своей веры – приусловии, что это личностная убежденность в личностной истинности личной веры – ивместе с тем совершенно искренне и целиком допускать истинность иной веры, если онатакже носит личный характер»730.
Твердость такого убеждения, такого стояния в истине,предотвращает прогрессирование скепсиса,идляего укрепленияизбираетсяповторение, утверждающее и отстаивающее веру как символ, которым удостоверяетсясама априорная данность и возможность что бы то ни было утверждать.Тем самым, несмотря на кажущуюся абсурдность, всякое утверждение становитсярезультатом своеобразной «глупости», если дать высказаться о нем теоретическомуразуму.
Но теоретический разум, как рассуждающий, сам базируется на утвержденияхкак таковых, которые он логически и связывает между собой. Поэтому в отношениисобственных оснований (а не содержаний) применение понятия «глупость» будет730Вестель Ю. Вера и философия // Человеческая целостность и встреча культур. К.: ДУХ I ЛIТЕРА, 2007. С. 162163.329неуместным и не вполне точным, что и позволяет нам произвести его замену на болеенейтральное понятие – «вера».Но этому же понятию, как его оборотной стороне, будет коррелятивно и понятие,восходящее к античности – созерцание, вроде бы, являющееся никак не верой, азнанием.
И все же, так как это знание безосновно, т. е. невыразимо краткойсиллогистической формулой и включает в себя длительное вхождение в несокрытостьистины, оно с определенными оговорками будет сродни описываемой здесь вере. Вкартезианстве этому же уже соответствовала интеллектуальная интуиция, которой Кантотказывал быть непосредственным источником знания истины, поэтому и понятиесозерцания в его системе утратило философское значение, которым оно наделялосьдревнегреческими мыслителями.Еще раз оговоримся, что с теоретической точки зрения веру можно расценить как«глупость», так как ей не присуща критико-аналитическая оценка собственныхустановок.
Однако теоретическое суждение – не тот шаблон, по которому ее следуетмерить. Скорее наоборот, так как в его основе лежат утверждения, покоящиеся наверующем суждении, оно обусловливается последним, или, переводя на болеесоответствующий Канту язык, обусловливается тем фактом, что «практический разумслужит регулятивным принципом познания»731. Это не означает, что теоретическийрассудок не может оценивать и судить о вере, как и не значит, что если в основетеоретических суждений лежат «верующие» утверждения, то все его операциилишаются своей объективной значимости и строгости. Важно лишь то, что все сферыимеют очерченные границы своего применения (с имеющейся у каждой своей долейистинности), в результате чего на первый план выступает общность: «…Я требую откритики чистого практического разума, чтобы она, если она должна быть законченной,имела возможность показать в одном общем принципе единство практического разумасо спекулятивным, так как в конце концов мы имеем дело с одним и тем же разумом,который должен иметь различие лишь в применении»732.Обращение к общности, действительно, становится крайне важным итогоманализа способности суждения, имея в виду в первую очередь тот культурный исоциально-политический потенциал, который в этой способности содержится.
Х.731732Длугач Т. Б. Проблема единства теории и практики. С. 79.Кант И. Основы метафизики нравственности // Кант И. Соч. в 6-ти т. Т. 4. Часть 1. С. 226.330Арендт констатирует этот момент, апеллируя к кантовской характеристике общегочувства, в котором она видит полноценную возможность сохранения частного безущерба общему, потому что «для Канта общее чувство означает не чувство, общее намвсем, а именно то чувство, благодаря которому мы встраиваемся в сообщество,становимся его членами и можем сообщать другим то, что было получено нашимипятью частными органами чувств»733.И под верой мы понимаем такую способность, которая привносит с собойутверждение всеобщего (или трансцендентного), которое также подлежит передаче спомощью кантовского понятия «общее чувство»: «Если общее чувство – чувство,посредством которого мы становимся членами сообщества, – есть мать суждения, тодаже о картине или стихотворении, не говоря уже о вопросах морали, невозможносудить, не принимая к сведению и не взвешивая молчаливо суждения других, скоторыми я сверяюсь так же, как сверяюсь со схемой моста, чтобы опознать другиемосты»734.Вера – это знак амбивалентности, органичной для структуры теоретическогоразума, т.