Диссертация (1145183), страница 44

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 44)

Однако собою она указывает на таинственный предел актасуществования (но не окончательный, не уничтожающий его), предел, непреодолимыйсубъектом, взявшим на себя акт-существования.У Хайдеггера смерть как бы берется на себя373, но пропасть между смертью иотношением к ней им не тематизируется, Левинас же считает необходимым такуютематизацию произвести. Такой тематизацией является констатация в существующемзазора: с одной стороны, во мне есть другое (смерть) и Другое (женское) («зияющая»полнота), но с другой стороны, их нет во мне, если понять их как априорные(внутренне-присущие) данности. Они есть во мне через открытие в себе зазора, т. е.радикальной неподвластности мне, как абсолютно таинственное, с чем я сталкиваюсь,не имея в себе никакой содержательной ясности о том, с чем я столкнулся. Это то, чтоменя превозмогает, причем превозмогает и то, что я сам не мог превозмочь, – моеодиночество с актом-существования.Только встреча существующего со смертью радикально изменяет ситуацию егобытия: он впервые374 встречается с тем, что им не поглощается, что абсолютно другоепо отношению к его существованию: «…Перед ее (смерти.

– И. К.) лицом не происходитпоглощения одного члена отношения другим» 375. Смерть как другое я не могу373Можно вспомнить и аскетическую практику умного делания, которая своим основанием имеет память о смерти:«Он (блаженный Макарий. – И. К.) говорил, что монах так должен поститься, как будто может прожить в теле столет, а страсти душевные обуздывать, обиды забывать, скорби отвергать, болезнями и лишениями пренебрегать так,как будто может умереть в любой день.

Монаху в посте благоразумие внушает всегда поступать с ровнойстрогостью, чтобы под предлогом слабости тела не переходить от строгости к гибельной распущенности… …Какможет и самую малую скорбь иметь на брата тот, кто верит, что он каждый день, во всякое время можетпереселиться из этого мира?» (Кассиан Иоанн Римлянин. Писания. Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2000.

С. 89, 552).374Здесь следует поставить вопрос «впервые ли?», так как, возможно, этой встрече все же предшествует встреча сДругим, с женским. О проблематичности определения такой последовательности речь пойдет ниже.375Левинас Э. Время и Другой. С. 26.174поглотить, как я могу поглощать объекты моего мира в силу моей власти над ним.Смерть (и в чем-то страдание) оказывается для субъекта тем, что принципиально длянего другое, т. е. смерть – это не он как существующий, держащий на себе актсуществования, а то, что отвергает этот акт-существования. Иное смерти – это ее несвязанность с актом-существования, поэтому она и выступает как нечто совершеннотаинственное, неведомое для существующего, для которого в основе всего всегда лежиттолько акт-существования.Акт-существования есть и его не может не быть, он тотален.

После смертиостается акт-существования, который с приходом смерти перестает быть взятым кем-тона себя, поэтому смерть и есть тайна в силу того, что она есть, но ее нет, онаневозможна как абсолютное несуществование. Смерть есть событие встречи лицом-клицу с другим, это другое мне неподвластно и не может быть взято мною на себя.Другое (смерть) – это никак не внешнее мое «Я» (alter ego), т.

е. через моюматериализацию являющееся пространственным бытием меня самого, а это именнодругое. Она есть то, что отбирает у меня взятый мною некогда акт-существования.Смерть – не ничто, а тайна, разлучающая и отчуждающая меня от акта-существования,а, следовательно, это событие, показывающее возможность такого отделения в бытии,хотя пока что с потерей себя.И все же разве смерть не поглощает и не уничтожает существующего?Во-первых, этот вопрос возникает, если членами этого отношения могутвыступить сама смерть и существующий. Однако смерть не является поглощением всилу того, что она не способна уничтожать абсолютно, так как небытия нет, в которое ямог бы уйти.

Поэтому смерть и предстает в этом смысле, действительно, как ее иопределяет Левинас, тайной, т. е. совершенно непостижимым нечто, наносящим немнимый, а совершенно реальный удар по тождеству и одиночеству существующего, поего властвующей связи с актом-существования, от которой существующий все времяискал пути избавления, но до встречи со смертью постоянно заходил в тупики, терпяпоражения, приходя каждый раз к самому себе и к своей неустранимой инепреодолимойсвязисактом-существования.Всеуспешныепредприятиясуществующего оказывались мнимой победой, удостоверяющей лишь одноодиночество существующего.–175Во-вторых, если понять приведенную фразу («перед лицом смерти не происходитпоглощение одного члена отношения другим») как указание на отношения между мнойи кем-то другим, то это будет означать, что смерть не позволяет мне отнестись кдругому равнодушно, как к тому, кто меня принципиально не затрагивает в моем бытии,т.

е. точно так же, как я отношусь к объектам, когда, в конечном итоге, понимаю, чточерез них я все равно не вырвался из оков самого себя, а, значит, только с собою, какединственно существующим, я и могу считаться. Перед лицом смерти сохраняются какмое «я», так и «другой», поэтому и лишенность (нехватка) другого (в результате егосмерти) не обернется для меня одиночеством, потому что смерть другого дает мне знатьо моей неодинокости в мире. Смерть другого лишний раз утверждает мое ранее376состоявшееся признание другого, указывает на то, что именно благодаря другому я смогнайти выход из одиночества. Парадоксальным образом в утрате другого (особенноблизкого), когда я должен чувствовать всю глубину своего одиночества, яудостоверяюсь в том, что я не одинок, т.

е. понимаю, что относился и воспринималдругого не как объект, а именно как другого. Таким образом, сама смерть, являясь как«другое», т. е. чем-то таинственным, не есть «другой», а есть косвенное указание иподтверждение встречи с Другим, являющимся для меня не меньшей тайной, чем исмерть.Итак, смерть становится «имманентным» пределом для существующего, однакопри этом она не выступает для него как ничто (потому что существующий знает, чтопосле него остается мир (акта-существования)), поэтому существующий и хотел бы,ища выхода из страдания, найти свое спасение не в смерти, а в самом ничто, еслиничего иного не дано. Но ничто нет, а спасение все же возможно, более того, можносказать, что оно необходимо, ибо иначе не было бы сил для существования.

И спасение– Другой, с появлением которого становится реальным время: «Когда есть отношение"я-другой", то другое отсутствует. Это не просто отсутствие, не отсутствие как чистоеничто, а отсутствие в горизонте будущего, то отсутствие, которое есть время. Вотгоризонт, где в недрах трансцендентного события может конституироваться жизньличности…»377.376Вот в этом пункте мы можем сказать, что, несмотря на композиционное построение левинасовского текста,онтологическая последовательность все же иная – не сначала встреча со смертью (другое), а после встреча сДругим (женское), а наоборот.377Левинас Э. Время и Другой.

С. 98.176СмертьиДругой–«имманентная»границарефлексии,пределгипостазированного субъекта. Однако стоит вернуться к вопросу о том, какова все жепоследовательность событий встречи с другим: то ли страдание и смерть (другое)подводят к возможности связи с Другим, то ли первоначальная встреча с Другим(Женское) позволяет существующему переносить и страдание, и смерть в мире?1.4.Что такое Женское?Итак, другое (смерть) и Другое (Женское) в строгом смысле не инкорпорированысубъекту, поэтому стремление к ним неосознанно в смысле содержательногопредставления, т. е. неизвестно заранее в чем и ком конкретно найдет свое спасение иосвобождение существующий. Но субъекта пронизывает сам порыв к свободе, поэтомуон представляет из себя как бы «зияющую» полноту, которой для него впоследствии иокажется Другой (Женское) и другое (смерть).

Причем последовательность ихпоявления в жизненном опыте существующего, как мы уже сказали, скорее всего, такова– сначала Другой (Женское, например, буквально – глаза матери), а после встреча сосмертью.Существующийопределяетсяпоотношениюксмерти(всмыслепротивостояния ей, т. е. предпочтение не смерти, а жизни как содержащей в себевозможность высвобождения) из предшествующего ей события встречи с Другим(Женское), несущего с собой утверждение жизни и удерживающего существующего вней (примечательны поэтому следующие фразы: «мне без тебя не жить», «я живу радитебя», «без тебя жизнь – не жизнь» и т.

п.). Другой (Женское) не уничтожает субъекта,как это сделает последующая встреча со смертью (другое): «Мука переворачивает намдушу не только по причине невозможности сбежать от акта-существования, загнанностив него, но из-за ужаса перед угрозой оторваться от связи со светом, трансцендированиекоторой возвещается смертью»378.Проблематичность в определении того, что появляется первоначально в качествесобытия встречи с тайной (смерть или Женское), конечно, остается. Ведь можнопредположить, что сначала человек все же встречается именно со смертью через опытстрадания, а уж после находит свое спасение во встрече с Другим (Женским), к которойи подводят страдание и смерть: «…Лишь через страдание, через отношение со смертьюсъежившееся в своем одиночестве существо оказывается в области, где возможна связь378Там же.

С. 78.177с другим»379. В самом деле, если взять, например, уже сам факт появления ребенка насвет, то его крик при этом можно расценить как выражение непреодолимого страданияот взятого им на себя акта-существования, а сам выход из материнского чревапредставлять как смерть по отношению к внутриутробному безличному (?) ибезответственному существованию. И при таком осмыслении мы лишний разубеждаемся, что смерть выступает лишь как граница, а не абсолютное ничто – ведьсуществование есть как в утробе, так и после отрезания пуповины.Однако предположению об изначальности смерти можно попробовать возразить.Если бы Другого (Женского), несущего жизнь и спасение, не было до моментарождения, как того, с чем гипотетически может и хочет встретиться существующий, тоне произошел бы и первоначальный разрыв с актом-существования (ребенок бы простоне рождался; однако само его утробное существование указывает на роженицу, котораяи есть это Другое (обитающее в самом ребенке как «зазор», «зияющая полнота»,мотивирующее его появление), навстречу к которому ребенок все же устремляется, хотяи мог бы пренебречь всеми усилиями со стороны рожающей).

Характеристики

Список файлов диссертации