Диссертация (1145183), страница 13

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 13)

Общий смысл тех же экзистенциальныхположений Сартра подводит, вроде бы, к антропологизированному пониманиюсоциальности и культуры, подтверждением чего, в частности, оказывается рассмотрениепонятия стыда, который, как очевидно кажется, возможен только перед другимчеловеком, а не перед бытием-в-себе (например, вещью).

Однако, во-первых, вовсе небесспорным и ясным будет утверждение, что перед вещами невозможно испытыватьчувство стыда, так как в мистико-мифологическом опыте это становится достовернойреальностью. Во-вторых, уже во введении «Бытия и ничто» есть ряд тезисов, которыеделают допустимой подобную позицию, несмотря на указанную выше общуюконцептуальнуюустановкуосознаниясоциальности.Обнаружениетакойдвойственности в аналитике Сартра дает основание предполагать, что в глубинахрациональныхрассужденийвсегдаскрывается(хотяможетипроявляться)мифологический способ восприятия, который оказывается неустраним даже из строгихпо видимости логических построений.Этот возможный способ прочтения становится неплохим примером вышеупомянутого метода мифореконструкции («мифологической вычитки»), суть которогокак раз таки и заключается в том, чтобы в недрах любой строго рационалистичнойконцепции всегда можно было бы обнаружить некие точки западения, лакуны инедоговоренности, образующие параллельные линии повествования в дополнение косновной логически обосновываемой генеральной линии.

В результате закладываетсяфундамент для раскрытия неявного смысла, сопутствующего или заключенного вглавной идее. Такой подход будет указывать на то, что никакой рационалистическийпроект не в состоянии в полной мере оставаться в своих рамках, так как подспудно онвключает в себя как бы некий «символ веры» (мифологему), присущий автору, нооставляемый им за границами своего разбора, предпочитая иную линию, с которой онсам, в конечном итоге, склонен идентифицировать собственную позицию.

Поэтомувыявлениеипредъявлениесамомуавторууказаннойпараллельнойлинии,содержащейся в его труде, не обязательно повлечет за собой его согласие с этим. Но не55исключено, что строгий текстовой анализ этого все же достигнет. И если бы такаяскрытая идея была вычленена и последовательно продуманна, то и ее вполне можнобыло бы развивать до рационально выстроенной концепции с набором логическиполученных выводов.Традиционно такая ситуация, когда у автора находят, вроде бы, противоречия,непоследовательность, двусмысленности и недосказанности, открывающие простор длядомыслов, воспринимается негативно.

Однако метод мифореконструкции позволяетговорить о таких моментах, которые невозможно изжить, не в негативном ключе, а впозитивном, т. е. как о раскрытии неизбывно присутствующих и сохраняющихся вмышлении мифологических (мистических) качествах, подавляемых тотальностью тогоили иного рационалистического проекта. Как уже говорилось, почва здесь зыбкая,благоприятствующаярезоннымакадемическимупрѐкамвмифотворчестве,ревизионизме или даже фальсификации, потому что с помощью предложенногометодологического подхода у того или иного автора можно вычитывать все, что угодно,находить такие идеи, которые на поверхности самой теории явно никак не обозначены.Такую опасность, конечно, не следует сбрасывать со счетов. И все же предлагаемыйнами метод ориентирован на строгое соблюдение научных процедур, подразумевающихпроведение сравнительного анализа, досконального и тщательного исследованияимеющихся текстов, а также учета косвенных свидетельств, что, в целом, позволяетзаключать о наличии такого рода идей.

Природа этих идей будет иметь характеринтуиций автора, которым он попросту не нашел должного подтверждения в рамкахсвоей логически оформившейся концепции, тем самым оставив существовать их назадворках своего мышления, на уровне не проговариваемых гипотез. Именно этифакторы порождают условия для разрастания комментаторской деятельности вокругтого или иного текста, ведущей порой к самым неожиданным открытиям и выявлениюсодержаний, напрямую никак не прописанных в этих текстах. И если это делаетсяаргументированно и взвешенно, то неоправданно будет считать данный результатбезосновательной интерпретацией.В поддержку допустимости такого методологического подхода можно привестиобщетеоретические соображения А.

Ф. Лосева относительно мифа, которые были56тематизированы размышлениями В. В. Бибихина60: «Миф… живое разумное существобеспредельно по своим возможностям, ему нет преград. …Миф похож на мир тем, чтоон сам себе пространство, куда вселиться и где жить.

…Но никакой миф не вбирает безостатка мира. Человек тоже оказывается в конце концов чем-то чуточку другим, чемживое разумное существо. …За мифом всегда оказывается пространство, которое никакне удается до конца охватить. …Между мифом и миром остается зазор»61. Причем тутже оговаривается, что, хотя «мир не такая вещь, чтобы ее вычислить» 62, «экстаз неотменяет разума»63.Нечто подобное данному методу уже применяется в других областях, например, вискусствоведении.

Так, Д. Арасс пишет следующее: «…В ходе реставрации картиныАнтонелло да Мессины "Благовещение", созданной в 1474 году, выяснилось, чтохудожник, чтобы изобразить Святой Дух, написал двух голубок — одну с белымклювом, а другую с красным. Эта деталь видна лишь вблизи и не могла, следовательно,иметь отношения к общедоступному содержанию произведения, предназначенного дляглавного алтаря церкви Аннунциата в Палаццоло Акрейде. Вправе ли мы тем не менееоб этом молчать? Это явно означало бы пренебречь общим замыслом и, быть может,интимным содержанием картины... Вправе ли мы молчать, пока не нашли"объективного" объяснения (текста или документа), которое позволило бы понять смыслстранного удвоения Святого Духа? Во-первых, это подразумевало бы, что такоеобъяснение существует.

Во-вторых, это сместило бы объективность за пределы самогообъекта, которым является картина. И наконец, это означало бы творить необычнуюисторию, которая учитывала бы только то, что ей подходит, потому что она может этообъяснить.60Здесь надо отметить, что мы, говоря о нежелательности чего бы то ни было мифологического в рамках научногодискурса, подразумеваем имеющееся в современной (рациоцентрированной культуре) повседневной жизнивосприятие мифа с отрицательными коннотациями, а именно как чего-то неразумного, уводящего от жизни,глупого и фантастически измышленного: «Это вызов нашей эпохе, давно опирающейся на убеждение, что, строгоговоря, рациональность стоит исключительно на стороне науки.

Исходя прежде всего из этого, ее формаистолкования мира и контакта с реальностью принимается за единственно приемлемую и превосходящую вседругие, в ней видится даже что-то вроде окончательного торжества человеческого духа, победа света разума надмраком предрассудков и иррациональности» (Хюбнер К. Истина мифа. М.: Республика, 1996. С.

220). К. Хюбнеробстоятельно разбирается в таком типе восприятия, вводя в качестве принципиального различие междумифическим и мифологическим. Здесь, говоря о мифологическом, мы имеем в виду то, что у немецкого мыслителяобозначено как мифическое.61Бибихин В. В. Энергия. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2010. С. 245.62Там же.

С. 265.63Там же. С. 264.57Однако, как только вы увидели раздвоившуюся голубку, вы уже не можете ее невидеть... Поэтому я избрал иной путь»64. И чуть ниже им дается весьма примечательнаядля нашего случая ссылка на А. Варбурга, который «вероятно, наиболее образносформулировал сущностную функцию детали: для историка искусства "за каждойдеталью стоит Господь Бог"»65.Помимо прочего предлагаемый нами метод ориентирован на вскрытиебеспочвенности, по существу, веры рационализма в его возможности объяснения всехсуществующих проблемы, что современной культурой закрепляется в символебезупречности и неумолимой надежности научного знания (рациональности).

Какпоказал К. Хюбнер, наука так и не может до конца искоренить проявлений элементовмифологического сознания, потому что смысл мифа выступает в качестве «аспектареальности, который равноправно соседствует с другим аспектом, выражаемымнаукой»66. Скажем более, в части своей претензии на тотальность наука сама являетсяпродуктом мифологического сознания.

Это дает еще один повод для предположения,что внутри самой рациональности содержатся неустранимые и изначально присущие ейаспекты мифологического, остающиеся до поры до времени затушеванными. Наповерхности же мы имеем дело с тотальным господством рационального начала,выраженного беспрекословным авторитетом науки.И сегодня далеко непросто спорить с тем, что наука выдвинула весомыеаргументы в пользу принятия антропоцентрированного, светского или атеистическогомировоззрения. Однако вроде бы абсолютная безупречность этих аргументов, ведущих,в конечном итоге, по мнению некоторых исследователей, к «неспособности переживатьдуховное, сакральное, трансцендентное»67, все же оставляет островки сомнения. Врамках сложившейся современной культуры их могут оценить и как прибежище длясредневекового мракобесия, пытающегося противиться очевидностям научных данных,и как пустое умствование, сводящееся к словесной эквилибристике, и как проявлениеэлементарного невежества.Намипредложенныйметоднацеленподдержатьточкузрения,что«эпистемология – это лишь отчасти осознаваемая фоновая картина, которая64Арасс Д.

Деталь в живописи. СПб.: Азбука-классика, 2010. С. 13-14.Там же. С. 15.66Хюбнер К. Истина мифа. С. 6.67Тейлор Ч. Структуры закрытого мира // Логос. 2011, № 3 (82). С. 35.6558контролирует то, как люди мыслят, спорят, делают умозаключения и осмысляютвещи»68, причем эта картина как абсолютная ценность «оказывается фикцией»69 в силутого, что это, на самом деле, всего лишь «один из способов, каким можно смотреть навещи изнутри новой исторической формации человеческой идентичности, суть которойв отстраненном, объективирующем субъекте»70. Однако при всем при том «всовременном мире возникли такие условия, при которых уже невозможно честно,рационально, без смущений, фальсификаций или смирения ума верить в Бога.

Этиусловия не оставляют нам ничего, во что можно верить, кроме самого человека –человеческое счастье, человеческий потенциал, героизм»71.Вданномисследованиинамибудетпродемонстрированопрактическоеприменение обозначенного метода на примере работы с конкретным текстом, «Бытиеми ничто» Ж.-П. Сартра, позволяющим последовательно и комплексно раскрытьразличные стороны заявленной нами темы.

Произведенный анализ также будетспособствовать лучшему пониманию смысла формулируемого здесь тезиса о том, чточеловеческое существование сущностно определяется как бытие-на-границе.Теоретическую наглядность этот тезис получает в парадоксах, неизбежновозникающих при любой серьезной познавательной деятельности. Очень частосредоточием парадоксальных констатаций пограничного бытия как раз таки иоказывается проблематика сочетаемости сознания и тела.1.2.Картезианский парадокс существованияНесмотря на множество справедливых и близких существу дела комментариев кфилософскимположениямДекартаотносительносуществования,рассужденияфранцузского мыслителя все же не снимают вопроса о том, в каком смысле у негосуществование становится проблемой и о каком существовании ведется речь.

Характеристики

Список файлов диссертации