Диссертация (1145159), страница 74
Текст из файла (страница 74)
Однако темсамым мы ставим под вопрос лишь фактическую истину воспоминаний,указываем на несоответствие воспоминаний требованиям очевидности, которые ине могут применяться к ним, потому что отличают восприятие и сознаниенастоящего, а не прошлого. При этом, ни о какой реконструкции прошлого по егоследам и уликам не возникло бы и речи, если бы прошлое первоначально незаявило о себе в возможности воспоминания, в самой возможности иного взгляда,отправленного вслед ушедшему или потерянному. Стоит чуть внимательнее340присмотреться, чтобы заметить, как рябь воспоминаний непрерывно сопутствуетнастоящему. Мы вспоминаем постоянно, хоть на шаг или полшага отступая поддавлением настоящего и отыскивая в прошлом примеры иного действия, инойплотности переживаний, внутренней мобилизации или эмоциональнойзаряженности.С другой стороны, может казаться непонятным, о каком смысле прошлого идетречь, если под прошлым понимать то, что прошло и завершилось, лишенособственной реальности и присутствует лишь как след и отражение в настоящем.В этом случае недостоверность воспоминаний – следствие недостатка в самомпредмете, проще говоря, отсутствия действительного предмета, восполняемоголишь реконструкцией, более или менее фантастической или рациональной.Очевидно, что основой такого рассуждения служит уверенность в реальностинастоящего, в его непосредственной данности, но эта данность как раз и ненаходит для себя подтверждения; как мы видели, переживание настоящего не даетопределенной достоверности Теперь, мы находим в этом моменте всего лишьидеальную точку, место разрыва, в котором явление нового осознаетсяодновременно как утрата и завершение.
На эту своеобразную «нехватку»настоящего указывает и Уильям Джемс, он пишет, что размышление убеждает всуществовании настоящего, которое однако не является «фактомнепосредственного опыта». Вместо этого «опыт дает нам то, что так хорошоназвано "видимым воочию настоящим", – какой-то отрезок времени, как бы седлона его хребте, на котором мы сидим боком и с которого представляем себе двапротивоположных направления времени» 632.Настоящее является не столько данностью опыта, сколько значимостью,которой этот опыт наделяется, почему и проблема памяти не можетограничиваться вопросом сохранения и воспроизведения следов ушедшего,актами суждения или воспоминания, которые принадлежали бы единственно632Джемс Уильям.
Психология. М.: «Педагогика», 1991. С. 180.341реальному настоящему; скорее, вопрос должен стоять о смысле бытия,допускающем разделение на бытие настоящего и прошлого, а также освидетельстве этого разделения, ближайшим образом известном каквоспоминание. В отличие от платоновского анамнесиса, обращенного отчувственной и неверной памяти к вневременным сущностям, воспоминание – этопогружение в саму память о минувшем; оно наделяет вкусом к различению,процессу, временной протяженности и разрывам, к исключительным событиямили событиям, значение которых исчерпывается их обыденностью. В этой главемы предпримем исследование воспоминания, понимая под этим именеммножество различных способов явить смысл прошлого – завершенного, но незаконченного, прошедшего, но не утратившего своего присутствия в настоящем.В воспоминании мы пред-ставляем пред-шествующее, пытаясь ухватить то, чтоопережает саму попытку воспоминания; речь идет о невозможном свидетельстве,но невозможность в данном случае указывает лишь на выход за границу сознания,на опыт потери, который как раз и позволяет вернуться утраченному.
Вот почемупредставление прошлого в воспоминании – это не воображение и не греза оботсутствующем, а некое исчерпание настоящего, возможность встречи прошлогои настоящего как существенно различных способов быть. В классическойфилософии вопрос о воспоминании либо не ставится, либо остается в тенисуждений памяти и проблемы репрезентации прошлого в образе настоящего,совершенно иначе мыслит воспоминание Кьеркегор, настаивая на повторениипрошлого, на требовании полного возмещения утраченного. Воспоминаниеоказывается в центре как философии длительности, так и феноменологиивнутреннего сознания времени, причем в каждом случае мы имеем дело спарадоксом: единством материи и духа у Бергсона; единством непосредственногои репродуктивного сознания у Гуссерля. Этой парадоксальностью воспоминанияотмечена граница сознания, глубокая трансформация, которая ведет нас отчистых актов конституирования к тому, что обусловливает само действиесознания, к желанию различать и удерживать значимость, воспринимать данное ивспоминать утраченное.
Именно желание помнить представляется необходимым342условием парадокса, поскольку выводит за рамки непосредственной очевидностисознания к его иному, отдаленному и ушедшему. Таким образом, структуравоспоминания воспроизводит, прежде всего, работу желания, утверждающегосебя не иначе, как в радикальной встрече с иным себе, в качестве неотчуждаемогоправа на присутствие в другом, бытие в другом.
Это значит, что воспоминание неследует за сознанием и восприятием, не опаздывает к тому, что предшествуетпереживанию настоящего; оно само и есть то, что предшествует, чтосовершилось в момент, когда настоящее стало вопросом сознания и,следовательно, обрело значение настоящего.По-видимому, Ницше первый показал, что желание помнить связано с оценкойнастоящего, измерением и исчислением его. Поскольку память появляется вместес долгом как временная собственность и знание о неизбежной расплате, мывспоминаем по мере того, как оцениваем настоящее, отделяя от каждого моментато, что должно быть отдано, и сохраняя эту часть прожитого вплоть до срокавозвращения долга.
Это значит, что сознание настоящего предполагаетвнутреннюю завершенность, не только восприятие, но и вспоминание настоящегокак прошлого для будущего. Можно сказать, что настоящее, как и прошлое,принадлежит нам не больше, чем другому, однако в разделении каждого моментавремени возникает неучтенный избыток, нечто новое, что не принадлежит нитечению жизни, ни кредитору, а составляет само желание вспоминать прошлое иволить будущее, сметь обещать и быть в этом обещании мерой самого себя.Таким образом, вспоминание сознается не потому, что воспроизводитпредшествующий акт сознания; наоборот, оно воспроизводит нечто в сознаниипотому, что трансформирует сознание по мерке желания помнить как желаниябыть не только в себе, но и во встрече со своим другим, универсальнымкредитором, у которого именно память выкупает право на присутствие внастоящем и будущем.Является ли эта трансформация сознания в воспоминании неким видениемпрошлого? Чтобы ответить на этот вопрос, стоит обратиться к предложенномуЖаком Лаканом анализу структуры взгляда, тем более, что пояснением здесь343служит воспоминание, которое эту структуру воспроизводит.
В «Четырехосновных понятиях психоанализа» Лакан следует установленному Жаном-ПолемСартром различению между глазом и взглядом. По Сартру взгляд являет собойчистую негативность сознания, замыкающую мир в границы предмета; подвзглядом Другого я утрачиваю свободу и превращаюсь во внешнее тело, но могуи сам стать Другим для чужого сознания, опредметить его в пространстве своеговзгляда, свести свободу чужого видения к физиологической функции глаза. Лаканполагает, что возможность опознания чужого взгляда у Сартра придает ему статусвоображаемого и в этом смысле существенно отличается от изначального взглядаДругого, в поле которого это воображаемое создается 633.
В отличие отфеноменологической открытости, взгляд Другого не являет себя, а, наоборот,скрывается, заставляя субъекта ощущать себя под взглядом вещей, не скользить вчистой свободе сознания, а находить себе место в заданной картине видимого, вкоторой «зрелище предваряет зрение» 634. Субъект способен вписать себя в этукартину лишь как пятно, зияние, являющее нехватку в природе его желания635;взгляд устремляется к границам видимого, ибо нам видится в них ускользающаяистина желания, нереализуемая возможность овладеть, наконец, взглядомДругого и присвоить себе полноту присутствия.Лакан вспоминает эпизод из своего прошлого, как, оказавшись в юности нарыбацкой лодке, он слышит от одного из рыбаков, Малыша Жана, замечание поповоду проплывающей мимо пустой банки сардин.
Видимо, пародируяразмышления интеллектуалов, Малыш Жан сообщает, что он может видеть банку,а она его не видит, на что Лакан, спустя много лет, отвечает, что на самом делетолько пустая банка, то есть объект, и способна видеть 636. В этом памятном«Взгляд – тот взгляд, о котором говорит Сартр, взгляд, который ловит меня врасплох и внушает мне стыд –чувство, которое наиболее ярко, по описанию Сартра, в этом случае выражено, - взгляд этот виден.