Диссертация (1145159), страница 62

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 62)

Во втором рассмотрении вопрос стоит о том,что значит для человека давать обещания, то есть признавать свой долг и493494Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 418.Там же. С. 455.281ответственность перед другими. Ницше сходу отбрасывает рассуждения в духесмысла и целей, ради которых человек должен держаться данного слова, однако,чтобы прийти к пониманию того тектонического сдвига, который привел кпроисхождению совести и рождению морали, ему нужна путеводная нитьподобная проделанным ранее этимологическим разысканиям. Отличие в том, чтотеперь нужен след, оставленный не в языке или социальных институтах, аотпечатанный в природе самого человека, в организации того, что мы называемсвоей душой и ее естественными способностями. Именно этим следом, то есть, посути дела, клеймом, отметившим существование человека, как раз и предстает уНицше память – не то или иное воспоминание о прошлом, но сама способностьприпоминания, что означает здесь – сила, или воля, к припоминанию.

Статьживотным, «смеющим обещать», значит пробудить к жизни силу, способнуюсопротивляться столь естественной для животного забывчивости, причем нужнопомнить (и об этом уже говорилось в «О пользе и вреде истории»), чтозабывчивость является вовсе не простым отсутствием памяти, тупостью души, нообратной стороной инстинкта жизни, предпочитающего действовать иутверждаться в настоящем, а не томиться отсутствующим и разрушающим самоесебя прошлым.

И вот «именно это по необходимости забывчивое животное, вкотором забвение представляет собой силу, форму могучего здоровья, взрастило всебе противоположную способность, память, с помощью которой забывчивость внекоторых случаях упраздняется – в тех именно случаях, где речь идет обобещании» 495. Уже одно это означает, что память – вовсе не какое-топассивное неумение отделаться от вцарапанного однажды впечатления, не простонесварение данного однажды ручательства, с которым нельзя уже справиться, но активноенежелание отделаться, непрерывное воление однажды поволенного, – настоящая память воли,так что между изначальным «я хочу», «я сделаю» и собственным разряжением воли, ее актомспокойно может быть вставлен целый мир новых и чуждых вещей, обстоятельств, дажеволевых актов, без того, чтобы эта длинная цепь лопнула 496.495496Там же. С.

440.Там же.282Память, и мы говорим здесь, разумеется, не о памяти вообще, в той мере, вкакой памятью обладает все живое, и о которой философы издавна рассуждаликак о присущем животным и еще целиком бессознательном подобии мышления,так вот: память как сугубо человеческая способность, определяющая возможностьсовести и морали, возникает вместе с существенным изменением в природежелания и воли, в качестве свидетельства того перенаправления воли, котороесоздает человека как историческое существо.

В этом одновременномвозникновении памяти и истории важен момент, который особенно подчеркиваетНицше. Нежелание забывать, память обещания – все это не столько сохранениепрошлого, сколько заявка на распоряжение будущим, уверенность в том, чтообстоятельства, а главное – непостоянство самого человека не смогутвоспрепятствовать предъявленной претензии на знание будущего и обладание им.Чтобы эта претензия стала возможной, чтобы она была понятна другим людям ипризнана ими, «человек должен был стать… исчислимым, необходимым, даже всобственном своем представлении» 497. Память воли – это не простотрансформация, которая происходит в человеке, в структуре его желаний испособностей, но прежде всего – это трансформация самого человека,определение новой меры человека, которая впервые позволяет ему обрестипонимание себя, определенность того, за что он отвечает, что принимает под своюответственность.

То, что превращает вольное животное в регулярное,однообразное, ответственное за себя существо по имени человек, есть работадоисторических практик, называемых Ницше «нравственностью нравов»,«социальной смирительной рубашкой», чудовищной «мнемотехникой», сутькоторой сводится к причинению боли, а точнее – к вживлению в тело боли,которая никогда не проходит полностью, образуя новую ткань памяти,новообретенную нервную систему памяти:Никогда не обходилось без крови, пыток, жертв, когда человек считал необходимымсотворить себе память; наиболее зловещие жертвы и залоги (сюда относятсяжертвоприношения первенцев), омерзительные увечья (например, кастрации), жесточайшие497Там же.283ритуальные формы всех религиозных культов (а все религиозные системы в свое подоплекесуть системы жестокостей) – все это берет начало в том инстинкте, который разгадал в болимогущественнейшее подспорье мнемоники.

В известном смысле сюда относится вся аскетика:нужно было сделать несколько идей неизгладимыми, постоянно присущими, незабвенными,«навязчивыми» в целях гипнотизации всей нервной и интеллектуальной системы посредствомэтих «навязчивых идей» - аскетические же процедуры и жизненные формы служат средством ктому, чтобы избавить эти идеи от конкуренции со всеми прочими идеями, сделать их«незабвенными»498.Генеалогическая реконструкция Ницше отчасти (и совершенно иначе, нежелирассуждения судьи из «Или – или») воспроизводит кантовскую схему моральногочувства. Согласно «Критике практического разума» подчинение чувствующего,патологического, субъекта голосу долга осуществляется благодаря страданию, вкотором только и может зародиться возвышенное чувство уважения к моральномузакону. Страдание – существенная черта чувственности, определяющая еевосприимчивость к внешнему воздействию, однако Кант показывает, чтодействие и страдание образуют также и внутреннюю структуру субъекта, причемне только этического, но и познающего.

Эта структура определяется действиемрассудка на внутреннее чувство, благодаря которому мы, в конечном итоге,получаем формы внутреннего и внешнего восприятия, то есть пространство ивремя. Причем интересно, что сам Кант в «Критике способности суждения»,рассуждая об эстетическом переживании возвышенного, прямо говорит онасилии, которое осуществляет воображение в отношении внутреннего чувства 499.Таким образом, именно насилие и страдание позволяет нам расслышать голосразума и смириться с невозможностью оставаться в мире с чувственностью, тоесть собственно – в чувственном мире.Очевидно, что место разума в реконструкции Ницше занимает системасоциальной мнемоники, а насилию над внутренним чувством в кантовскомТам же. С.

442.В «Критике способности суждения» насилие предстает необходимой составляющей самой природы субъекта:«насилие, которому воображение подвергает субъекта, рассматривается для всего назначения души какцелесообразное». Кант И. Сочинения. В 8-ми т. Т. 5. М.: Чоро, 1994. С. 97. По-видимому, то же верно и дляморального субъекта, в любом случае здесь вполне достаточно замечания Ницше: «от категорического императиваразит жестокостью».

Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 445.498499284смысле, согласно этой реконструкции, предшествуют эксперименты спричинением физической боли, однако стоит обратить внимание не только на этиявные отличия. Кантовская схема позволяет объяснить, как может расслышатьголос долга субъект чувственного опыта, но она даже не пытается поставить подвопрос действие самой воли, составляющее существо морального закона, однакодля Ницше именно это действие, толкуемое им как воля к власти, представляетпервостепенный интерес. Кантовская воля есть цель самой себя, и поэтому еедействие на чувственность, которое мы не можем объяснить и должны принять,поскольку признаем саму возможность морали, осмысляется согласно логикиконечных целей, неприемлемой для исторического рассмотрения в духе Ницше.Это значит, что, заменив волю морального закона жестокостью социальныхустановлений, мы еще ничего не поняли относительно причины этой жестокости,а, следовательно, и причины происхождения и производства памяти.

Идействительно, жестокость, как полагает Ницше, не ставит никакой внешнейцели, поскольку единственная ее «цель» – это само непосредственное причинениеболи, удовольствие от страдания другого, а, в конечном итоге, и от собственногострадания. Боль всегда примешана к наслаждению, является продолжением идаже необходимым моментом наслаждения, возведением его в степень, в новоекачество. В этом смысле насилие и жестокость – настоящий праздник жизненныхсил, которые утверждаются и возрастают в боли и наслаждении, и именно впамяти обнаруживают тот порог, за которым это возрастание становитсянепрерывным.

Память в этом смысле и есть не что иное, как непрерывноевоспроизведение боли, удовольствие от самопричинения боли, от постояннойобостренности чувства силы, проливающего свет на подлинную, что значит дляНицше – не телеологическую, а историческую, природу кантовского моральногосубъекта, суверенность которого определяется действием самосознания каксамоаффицирования 500.500Здесь уместно привести замечание Артура Данто из его работы о Ницше: «Именно универсальность жестокостиимеет в виду Ницше, когда говорит о бесполезности пожелания, чтобы не было больше страданий, чтобы каждыйбыл любезным и добрым.

Ибо такова жизнь и таков человек. Но бывают, как мы видели, разные утонченные ивидоизмененные формы жестокости. Военачальник варваров, о котором Ницше иногда говорит с каким-то285Память воли, которая позволяет обещать и держать обещание, создаетсуверенного субъекта морали, ответственного за свои поступки, свои мысли ислова, но в действительности сама память – лишь свидетельство преобразования имощнейшего выброса жизненных сил, создающих человека как новуювозможность утверждения воли к власти. Это свидетельство кажется менеезначительным, чем желания и страсти, которыми наполнена человеческая жизнь,но, рассуждая таким образом, мы попадаем в плен видимости, которая мешаетразглядеть то, что память на самом деле есть действие и аффект, восходящие ксамому своему основанию, можно сказать, к максимальной интенсивности итемпературе своего осуществления, и только потому, что мы отдалены от этогооснования долгой историей привыкания к самим себе и собственной памяти, мыстали видеть в ней лишь механическую способность воспроизведения прошлого.Ницше диагностирует современную ему эпоху как эпоху господства моралирабов, возможно, эпоху высшего триумфа этой морали, что означает, чтоинстинктивные основы жизни приобретают все более болезненный,обезображенный и неузнаваемый вид, и то мощное высвобождение жизненныхсил, которое производит на свет совесть и волю к памяти, теперь напоминает осебе в уродливой форме «нечистой совести» и мелочной, пропитанной ядомпамяти, которая характеризует мстительное и злобное существо ressantiment.

Вэтом существе, то есть практически в каждом современном человеке,непосредственное удовольствие жестокости и боли маскируется другимистрастями, для которых память служит лишь бесстрастным условием,инвертированной формой активности воли, инструментом нескончаемыхморальных самокопаний, рефлексий и исповедей, но при этом совершенноизвращенным восторгом, в других местах описывается как существо, находящееся на низшей степени "длиннойлестницы".

Характеристики

Список файлов диссертации