Диссертация (1145159), страница 61
Текст из файла (страница 61)
Тамже. С. 54.487«Экзистенция, по словам Кьеркегора, - лишь «аббревиатура», общепринятое сокращение, - своего рода сжатаяшифровка не поддающегося объективации бытия человека, которое только сам он и может открыть «изнутри»,точнее – эмоционально пережить». Исаева Н., Исаев С. Лестница в небо – виртуальный проект// Кьеркегор С.Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам». СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005.
С. 4.277переоценку памяти. Мы могли бы представить повторение как суждение памяти,которое так же точно, как суждения о новизне, тождестве илипоследовательности, устанавливает границы настоящего. Однако в сужденииповторения (вида «А повторяет В» или «А повторяется»), будет проблематичновыделить предикат или отношение, потому что речь в нем идет о событии,которое не предполагает появления новых свойств в субъекте, причем здесь неутверждается и простое тождество субъекта, потому что повторение происходиткак отказ от временной идентичности, как утверждение возможности дляпрошлого повториться и быть вопреки тому, что оно уже прошло и стало несущим.
Если повторение и определяет некое новое свойство и отношение, толишь ценой пересмотра того, что уже было известно об онтологическом статусесубъекта суждения. Таким образом, оно не столько предстает предикатомсуждения, сколько представляет собой способ подвешивания суждения и отказаот него, превращения суждения в вопрос и вызов, обращенный к существующейсистеме понятий и суждений.
Более того, под вопросом оказывается не толькоопределенный порядок суждений, но и позиция того, кто эти суждения выносит.Размывая границы существующих определений, повторение навязывает чистоеприсутствие предмета, присутствие без предикатов, которое вторгается вовнутреннюю речь познающего как «голос» самого объекта, кактрансцендентность его бытия, которую Кьеркегор осмысляет в понятииискушения.Повторение – свидетельство познающего о границе, где голос его растворяетсяв молчании бытия или в его шуме и ярости, и продолжает звучать только вповторении самого этого свидетельства.
В нем, почти неразличимом, беззвучномили, наоборот, слишком громком и прерывистом, философ отныне заимствуетправо голоса и суждения, и в известной мере вся современная философия можетбыть представлена как спор о природе этого свидетельства, так же какклассическая философия Нового времени была спором о полномочиях субъекта,его автономии и истине, границах его познания и деятельности. Интерес к памятитеперь уже не ограничен тем, как проявляет себя память в познании, что она278привносит в него, каковы ее сильные и слабые стороны; вопрос стоит о том, чтопредставляют собой сами желание, или воля, помнить, что принуждает человекасчитать себя ответственным за свое (и даже – за чужое) прошлое, наконец, чтоесть сам человек, природа которого обращена к прошлому, которое больше несуществует, но которое продолжает повторяться и воскресать в настоящем вкачестве ирреального и даже невозможного прошлого.Наиболее ясную постановку вопроса о воле к памяти как глубочайшем сдвиге,который изменяет природу животного и определяет существование такогоживотного как человек, мы находим в размышлениях Ницше.
В эссе «О пользе ивреде истории» счастье беспамятных созданий противопоставляется человеческойсклонности к меланхолии и пресыщению прошлым:Человек может, пожалуй, спросить животное: «Почему ты ничего не говоришь о твоемсчастье, а только смотришь на меня?» Животное не прочь ответить и сказать: «Это происходитпотому, что я сейчас же забываю то, что хочу сказать», - но тут же оно забывает и этот ответ имолчит, что немало удивляет человека 488.Беспамятство животного равноценно его блаженной немоте, именно это иприводит в удивление человека, поскольку за молчанием от него скрывается егособственная животная природа, оставляя его наедине с бессонницей памяти,которая «не может научиться забвению» и прикована к прошлому мгновению,которое «возвращается снова, как призрак, и нарушает покой другого,позднейшего мгновения»489. Еще ребенок не знает тяжести прошлого, но стоитему научиться значению слова «было», и он изгоняется из рая неисторическогобытия, чтобы попасть в реальность борьбы, страдания и пресыщения, в жизнь,которая «живет постоянным самоотречением, самопожиранием исамопротиворечием» 490.Человек не может и не хочет забыть, потому что это означало бы растворитьсяв гераклитовском потоке становления и утратить самого себя, но держаться за488«историю могут вынести только сильные личности, слабых же она совершенно подавляет».
Ницше Ф.Сочинения в 2 т. Т. I. М.: Мысль, 1990. С. 161.489Там же.490Там же. С. 162.279прошлое и таким образом удерживаться в собственном настоящем – слишкомопасная игра, в которой удержать равновесие способен лишь тот, кто готовусваивать и переваривать прошлое, подчинять его нуждам настоящего и забыватьего, как только память начнет подтачивать и разрушать определенность действия,простую и ясную ограниченность жизненного горизонта 491. Вот почему нетдобродетели ни в накоплении знания прошлого, ни в педантичной заботе оточности этого знания, ни в самом беспокойстве об истинности его – все это также чуждо жизни, как и здоровью памяти, которое совершенно немыслимо беззабывания.
Более того, единственное оправдание памяти в том и состоит, чтобыявлять силу настоящего, его волю к завершению, что спешит превратить любоемгновение в прошедшее и присвоить его остаточную силу новому настоящему,раскрыть в этом новом настоящем большую действительность и силу 492.Что же позволяет или, скорее, что принуждает нас помнить прошедшее,завершать его в памяти, чтобы претворить в силу или, наоборот, в болезненностьи слабость настоящего? Иначе говоря, что делает нас историческими и тем самымтолько и делает нас людьми? Эти вопросы встают перед Ницше в связи с егогенеалогическими исследованиями в форме вопроса о происхождении изакреплении определенного способа и меры оценивания жизни. Смыслисторического подхода к морали определяется таким образом, что изменчивымидолжны считаться не только конкретные трактовки добра и зла в различныеэпохи, но и сама природа этих моральных категорий.
Иными словами,родословную добра и зла стоит начинать с тех принципов, которые вовсе неявляются моральными принципами в современном понимании, что не уменьшаетих значимости в качестве ценностей жизни.Как известно, Ницше различает мораль господ и мораль рабов, доказывая, чтосамо понятие хорошего, или доброго, в своем первоначальном смысле есть не чтоиное, как самонаименование господствующей воинской элиты, оценивающей себяТам же.
С. 189.«знание прошлого во все времена признавалось желательным только в интересах будущего и настоящего, а недля ослабления современности, не для подрывания устоев жизнеспособности будущего» . Там же. С. 179.491492280в качестве лучшей, наиболее достойной части общества. В первом рассмотрении«К генеалогии морали» Ницше указывает, что ориентиром, «выводящим направильный путь», для него стал вопрос об этимологии слов, обозначающих вразличных языках понятие «хорошего» 493. Этот методологический принциппредставляет для нас особый интерес, потому что этимология в данном случаевыступает свидетельством о прошлом, которое в остальном остается глубокозахороненным в моральном сознании современной Европы.
Вопрос стоит не оразрозненных следах, едва заметных даже для внимательного толкователя, а одостаточно внушительной подборке примеров, демонстрирующихобоснованность концепции Ницше. С чем же можно сравнить это свидетельство?Во втором рассмотрении, где речь идет о происхождении «нечистой совести»,Ницше касается роли наказания в системе права, и предлагает разделитьпроисхождение и цели наказания. Для исторического исследования, замечаетфилософ, нет «более важного положения», чем то, что «причина возникновениякакой-либо вещи и ее конечная полезность, ее фактическое применение и еевключенность в систему целей toto coelo расходятся между собой»494. Систематаких целей и смыслов текуча, она изменяется вместе с переменой в расстановкесил и подчиняется не предзаданному продвижению к конечной цели, анепрерывному утверждению воли к власти, при этом сам институт наказания,вопреки смене форм его исторического существования, а также толкований егоназначения и смысла, сохраняет в себе неизменный след своего возникновения,отсылающий к событию, которое подобно этимологии слов являетсяодновременно и историческим и сверх-историческим, поскольку даетсвидетельство, далеко выступающее за рамки истории как процесса становления инепрерывной изменчивости.Этот методологический принцип, несомненно, сохраняет свою значимость ипри рассуждении Ницше о памяти.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
