Диссертация (1145159), страница 58
Текст из файла (страница 58)
Счастье «эстетика» – вчувственном мгновении, но такое мгновение неудержимо; привязанность к немуне позволяет обрести устойчивость в настоящем, разделяя сознание междунастоящим и прошлым, настоящим и ожидаемым будущим. В «Феноменологиидуха» Гегель называет несчастным сознание, которое впервые обретает свободу вотношении наличного бытия, но тем самым оказывается обреченным на удвоениеи неразрешимое противоречие в самом себе463. Во фрагменте, названном«Несчастнейший», Кьеркегор предлагает свое осмысление этого понятия:«эстетик», как и скептик у Гегеля, утрачивает наличную реальность настоящего;очарованный воспоминанием или надеждой, он обречен быть раздвоенным в себеи потому всегда отсутствует для себя, обречен быть слишком рано или поздно, ипотому никогда не успевает, обречен быть бессильным, потому что «егособственная сила делает его бессильным»464.
Вывод Кьеркегора: «воспоминание– это поистине главный, действительный компонент несчастного сознания» 465.462Кьеркегор С. Или – или. Фрагмент из жизни: в 2 ч. СПб.: Издательство Русской Христианской ГуманитарнойАкадемии: Амфора. ТИД Амфора, 2011. С. 57.463Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. – М.: Академический Проект, 2008. С. 194.464Цит. изд. С. 256.465Там же.
С. 253. В. Подорога точно подмечает своеобразие кьеркегоровской временности, хотя важно помнить,что речь в этом случае идет лишь об эстетическом переживании времени: «На равном расстоянии между моимнастоящим и моим будущим – прошлое, которое настолько мгновенно переводит восприятие в воспоминание, чтосамо восприятие становится лишь одной из форм воспоминания. Я воспринимаю только потому, что вспоминаю;воспринятое, отражаясь, становится воспоминанием». Подорога Валерий. Метафизика ландшафта.Коммуникативные стратегии в философской культуре XIX-XX веков; 2-е изд., перераб.
и доп. М.: «Канон+» РООИ«Реабилитация», 2013. С. 100.265Размышление о воспоминании, каким оно предстает на эстетической стадиисуществования, вполне точно воспроизводит основные моменты гегелевскойконцепции памяти. Разрыву с настоящим, определяющим и у Гегеля, и уКьеркегора акт воспоминания, предшествует упоение созерцанием – эстетическоесуществование в чистом виде: у Кьеркегора его ведет за собой желание, аидеальное выражение оно находит для себя в музыке.
За воспоминанием у Гегеляследует воображение и память как способность к речи; Кьеркегор воспроизводити этот момент, поскольку выше музыки он ставит поэзию, и, как мы увидим, в«Повторении» именно отчаяние влюбленного, не способного большеудовлетвориться ни настоящим моментом, ни образом воспоминания, превращаетего в поэта и поклонника идеи, пусть и отличной от идеи в гегелевском духе.Однако на этом сходство с гегелевской концепцией заканчивается, и мыподступаем к тому моменту, где разворачивается уже собственно кьеркегоровскаятрактовка памяти как движения, направленного одновременно к воспоминанию иповторению, к прошлому и будущему, к отчаянию и вере.Вторая часть «Или – или» выражает позицию этического субъекта, длякоторого память и сама временность определяются абсолютной значимостьювыбора себя, принятием полной ответственности за свое существование. СудьяВильгельм, автор писем, обращенных к эстетическому персонажу из первой частикниги, полагает, что в несчастном сознании для «эстетика» появляется шанспережить по-настоящему глубокую страсть – отчаяние, способное подвести его кэтическому выбора.
Его логика вторит логике практического разума: голос долгаможет быть услышан лишь в страдании, и чем глубже страдание, тем болеевозвышенным является уважение к долгу, вырывающее из плена эстетической (уКанта – патологической) субъективности. При этом кантовский моральныйсубъект должен быть полностью вырван из порядка временного существования,тогда как у Кьеркегора мы находим несколько иную ситуацию. Выбор впервыепридает времени действительную упорядоченность, поскольку учит видеть внастоящем не только быстротечные моменты чувственного переживания, нотакже длительность отношений с другими людьми, воспроизведение любви и266верности мужа по отношению к жене, повторение моментов полноты и счастья вовзаимной привязанности существований 466.
Это не прежнее воспоминание,наполнявшее эстетическое существование, «не память на то или иное событие, непамять на мысли, остроумные словечки или диалектические извивы»; это «памятьна собственную жизнь, на то, что пережито в этой жизни»467. Этический выбор,подчеркивает судья Вильгельм, не опровергает эстетическое существование, нопронизывает его собой и преображает, наполняя отельные мгновения временизначимостью высшей силы, на которую человек не может не опираться в своемвыборе; в это мгновение «он понимает себя самого как того, чью память не сотретникакое время, когда он в некоем серьезном и необманном смысле осознает себякак того, кем он есть» 468.Поскольку мы не творим самих себя из ничего, и не растворяемся в ничто радивсеобщности морального закона, временность и память оказываютсяглубочайшим образом включены в осуществляемый выбор.
В этом выборепринимается существо, которое уже присутствует в бесконечноймножественности своего прошлого и настоящего, а потому принять его можнолишь в качестве уникальной истории существования, иначе было бы невозможнопризнать тождество самих себя469. Но выбор – это не только принятие своегобытия, но также признание вины перед Богом и раскаяние в том, что мы всегдаопаздываем к моменту творения. Собственно, это неустранимое чувство вины иесть память самих себя, причем признание вины содержит в себе и нашеоправдание Богом, что превращает временную память в память нестираемую ивечную 470. Здесь, впрочем, в рассуждениях «этика» возникает определеннаясложность, ибо выбор представляется абсолютным актом, обращеннымодновременно ко всему прошлому и будущему, однако никак не определена мератого бытия, дарованного создателем, которое должно быть выбрано «этиком» иТам же.
С. 618.Там же. С. 674.468Там же. С. 682.469Там же. С. 691.470Там же. С. 692.466467267взято им под личную ответственность. Более того, судья Вильгельм учит нетолько о едином выборе себя, но и о различных стадиях этического выбора,обращающих индивида к разным сферам жизни, не только к личным, но такжегражданским, и политическим добродетелям.Очевидно, Кьеркегору важен не только выбор предзаданной меры бытия, ведь исам выбор есть установление некой меры существования, явленной в отчаянии ираскаянии человека, в страхе перед собственным ничто и в страсти, с которой онрешается на ничто как на возможность собственного существования. Это значит,что память принимается не только как благость Бога (как это происходит уЛокка, у которого выбор всегда уже предполагает память и поэтому представляетсобой расчет издержек и выгод в перспективе будущих наград и наказаний), но иутверждается самим выбором в качестве свидетельства принятого решения.Показательно, что пример, скрепляющий рассуждения судьи, призванныйпояснить непосредственность, но также – силу и осознанность выбора, связанименно с запоминанием, и выделяются в нем две различные модальности памяти:прирожденная способность запоминания и память соприродная воле,свидетельствующая о значимости принятого решения.
Судья рассказывает, как впять лет, отправившись в школу, он получил на дом задание выучить десять строкиз учебника. Хорошая память позволила быстро справиться с делом, а несколькоповторений вечером и утром закрепили знание заученного, но спустя годы судьявспоминает не этот успех природной способности к запоминанию, а нечто совсеминое. «Мне казалось», пишет он,что небо и земля непременно рухнут, если я не выучу своего урока; с другой же стороны,мне казалось, что, даже рухни на деле небо и земля, такое потрясение никоим образом неосвободит меня от обязательств, которыми я был связан, то есть от подготовки моего урока… Ямогу усмехнуться теперь над этим маленьким карапузом, который берется за дело с подобнойстрастью, и однако же, уверяю тебя, нет у меня желания выше, чем надежда в каждый периоджизни браться за свою работу с такой же энергией, с такой же этической серьезностью, что итогда 471.471Там же. С.
743.268То, что вспоминается судье, не является ни раскаянием и виной, ни историей,определяющей тождество этического субъекта, скорее это момент, с котороговпервые начинается определенная история, поскольку ребенок не простозаучивает урок, но принимает это дело памяти как ответственность переднастоящим, перед миром, в котором он только так и обретает собственноенастоящее, перед самим собой, на котором отныне держится настоящее этогомира.
Его память сохраняет не случай из прошлого, когда ему удалось хорошораспорядиться своей памятью, но событие, определившее необратимость егосуществования как непрерывного выбора себя, свидетельством чего и являетсявоспоминание.Позиция «этика» подводит к вопросу о том, что должен представлять собойвыбор в отношении не только конечного существования человека, но и вотношении Бога. Раскаяние и вина ставят перед парадоксом этического выборакак выбора самих себя, но никак не разрешают этого парадокса, посколькукаждый выбор все еще остается конечным выбором и не может вместить в себяполноты вечной жизни, как бы авторитетно не настаивал на этом судья из «Или –или».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
