Диссертация (1145159), страница 54
Текст из файла (страница 54)
Таким же припоминающим обращением к другому была и «Исповедь»Августина, но уже для Декарта опора мышления находится там, где удаетсяотвернуться от другого, найти спасение от козней злого гения. Не удивительно,что Декарт не доверяет и памяти, и если Cogito не лишено ее полностью, то лишьпотому, что Декарт вынужден предоставить место личной истории души иохраняющей ее интеллектуальной памяти, рефлексии. Собирая единичности437438Там же. С.
612.Там же.243чувственного опыта под надзором единства разума, рефлексия становитсямоментом логики самосознания и уже у Канта утрачивает какую-либо отсылку и кпамяти, и к другому. Наконец, чисто логическим моментом рефлексияпредставлена и в гегелевской «Науке логике», где она определяется как переходот отрицания определенности наличного бытия к отрицанию видимости самогобытия, и далее – к утверждению чистой отрицательности, в котором духсобирается в качестве сущности явлений 439. Тем самым логическая рефлексияснимает и утрачивает память отрицания как другого себе, и если вфеноменологии это знание появляется снова, то уже не как рефлексия, а каквоспоминание Духа, восстановление прошедшего в качестве своего иного,внутреннего и внешнего предела, поскольку лишь в проживании собственнойсмерти, собственного предела, Дух поистине бесконечен.2.6.3.
Материя означающегоАлександр Кожев, вслед за Койре, видит в истоке гегелевской диалектикипонимание времени как проекта, который начинает с отрицания настоящего ипрошлого, чтобы реализовать себя и быть прежде всего своим будущим 440. Дабыпридать завершенность настоящему и прошлому, Гегель начинает сзавершенности будущего и тем самым на вершине Абсолютного знания не можетговорить ни о чем ином, кроме как о воспоминании. Разумеется, не стоит сводитьэто рассуждение о воспоминании к привычному представлению, согласнокоторому в памяти мы удерживаем то или иное случайное событие прошлого (снего Гегель только начинает свой анализ памяти в «Философии духа», но, как мыувидим, им не ограничивается).
Действительно, память совершенно не нужна длясохранения прошедшего, поскольку прошлое и так окружает нас повсюду вомножестве следов и осколков случившегося, хороших и дурных привычках, в том,что мы называем своим «характером», «принципами» и «убеждениями» и т.п.Память нужна лишь там, где воспоминание проводит различие настоящего и439440Гегель Г.В.Ф. Наука логики. В 3-х т. Т. 2.
М., «Мысль», 1971. С. 19-20.Кожев А. Введение в чтение Гегеля. СПб.: «Наука», 2003. С. 458.244прошлого, позволяя тем самым не только взваливать на себя, но также иосвобождаться от непомерного груза прошлого. В этом смысле память посуществу своему есть суждение, причем как о прошлом, так и о настоящем; онаотличает настоящее от прошлого, и, далее, проводит собственную границунастоящего как прошлого для будущего, как места, в котором должно открытьсяи состояться нечто иное, новое. Суждение памяти, таким образом, не простофиксирует совершившееся, но и заново артикулирует происходящее, различая внастоящем множественность встреч и продолжений одного в другом, из которыхрождается реальность будущего как всеобщность.
Память различает настоящее ипрошлое как конечность единичного и как связь и продолжение одногоединичного в другом во всеобщности будущего, являя единственно возможныйспособ артикуляции всеобщего посредством единичного, будущего – посредствомисчезающего настоящего. В таком качестве память есть не что иное, как язык, очем мы и узнаем из продолжения гегелевской «Философии духа».В воспоминании внешние определенности присваиваются в форме внутреннейразличенности Духа, из которой впервые порождается образ как внутреннийинструмент преобразования воспоминания в представление.
В «Философии духа»воображение выполняет роль связующего звена между припоминанием и речью,осуществлением памяти в качестве языка: удержанное различие настоящего ипрошлого отступает в тень образов, чтобы вернуться затем в качестве ихзначения. В противовес случайным воспоминаниям, возвращающим прошлое вединичных образах, воображение являет себя как сила, сцепляющая один образ сдругим в строе ассоциаций, и пусть подобное соединение остается внешним илишено понимания самой связи, оно в произвольности воображения впервыезаявляет о себе спонтанность и свобода Духа 441. Именно в этот момент телесноестановится вместилищем души, символом невидимого духовного, тогда как441Гегель Г.В.Ф.
Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа. М.: «Мысль», 1977. С. 288.245интеллигенция, наоборот, предстает здесь единичностью, «конкретнойсубъективностью», «внутренней мастерской духа» 442.Образ, отсылающий к ряду ассоциированных с ним образов, все еще ограниченв возможности означать нечто духовное, это еще не знак, а лишь символ, которыйсвязан подобием с тем, что символизирует, и поэтому не способен провестисущественное различие настоящего и будущего, а значит, и выразить нечтосущественно новое.
Как только символ замещается условным знаком, напримеркокардой, флагом, надгробным камнем, дух открывает для себя знание границы,где встречается и соединяется нерасторжимой связью различное, разнородное; этосоединение есть «созидающая знак деятельность», которая «может быть попреимуществу названа продуктивной памятью (первоначально отвлеченнаяМнемозина), способностью припоминания, поскольку память, в обычной жизнинередко смешиваемая с припоминанием, а также с представлением и силойвоображения и даже употребляемая в одинаковым с ними смысле, вообще имеетдело только со знаками»443 (курсив автора).Знаки, о которых шла речь, принадлежат пространству, и в этом смыслеостаются на уровне созерцания, но пространственная неподвижность бытияснимается в становлении временем, открывая тот факт, что пространство, какбытие в «Науке логики», было только предпосылкой, уловкой Духа, необходимой,дабы он мог встретиться с собой в своем ином.
Таким снятым бытием знака,«исчезновением наличного бытия в то самое время, как оно есть» является звук,его звучание и непрерывное угасание представляют собой то бытие вне себя,которое позволяет душе обнаружиться вовне, заявить о себе как субъекте,выстаивающем на границе своего исчезновения, в артикулированном звуке, вголосе и речи 444. Распадающееся множество наличного бытия обретает тем самымв речи свою систему и предстает уже как язык, который есть совершенно новое442443444Там же. С. 292.Там же.
С. 295.Там же.246бытие, открытое Духом в самой его негативности, узнавание себя в другом ипризнание другого в самом себе.Имя – простой знак для «простого, не разложимого на свои определения и несложенного из них, представления» 445, и поскольку под представлением имелось ввиду ни что иное, как способность делать внешнее содержание внутренним и,прямо наоборот, овнешнять внутреннее и пред-ставлять его, мы получаем в словепростую форму проведения границы в самих себе, «внутреннее внешнее»,явленность другого в себе. Артикуляция различает поток звуков, разбивая его намножество распознаваемых и уже поэтому значимых элементов; в звучании речиэти элементы – то, что сопротивляется исчезновению, определяя меруприсутствия единичного, сохранения прошлого для будущего в качественастоящего.
Посему тождество этих элементов – не пустое тождествоповторения, а уникальность следа, который не может быть снят, ибо различаетуже не только звук, но и мышление. Хотя в имени соединяется значение исозерцание446, созерцание не пытается отобразить значение в образе447; оносуществует, исчезая и переходя в другое, являя Духу его собственнуюединичность, необходимость отличаться от другого и продолжаться в другом, чтои предполагает собой движение речи. Так различение единичного в языкестановится различением всеобщего, артикуляция звука – артикуляцией мысли:для нас невозможно мыслить без имен, подобное мышление было бы равносильнобезумию 448.Память подводит дух к мышлению, но присущая памяти конечность неснимается и не растворяется в мышлении, как не растворяется в Духепредпосланная им самому себе природа и история.
В этих предпосылках Духараскрывается причина его беспокойства и неутомимого движения к развитию исамопознанию, поскольку движение обнаруживает свою отнесенность к чистомуТам же. С. 299.«Имя, как сочетание продуцированного интеллигенцией созерцания с его значением, является прежде всегоединичным преходящим продуктом и сочетанием представления как чего-то внутреннего с созерцанием как чем-товнешним, и потому само есть нечто внешнее. Припоминание этой внешности и есть память». Там же. С.
301.447Там же. С. 302.448Там же. С. 303.445446247предшествованию, не поддающейся фиксации негативности другого,одновременно внешнего и внутреннего, определенного и определяющего. Памятьпозволяет удерживать это предшествование в качестве имен прошлого, но неслучайно Гегель завершает анализ памяти признанием того, насколько сложноустановить подлинное место памяти в мышлении449. Прошлое предшествует лишьблагодаря законченности, которую придает времени свершённость будущего, этозначит, что воспоминание никогда не перестает быть свидетельством нового, апамять каждый раз заново включается в производство новых значимостей иновых знаков, размечая поворотные моменты выбора, в которых Дух опознаетсебя, признавая присутствие иного как условие выбора, условие собственногобеспокойства и желания.
Дух испытывает желание и доверие к своему иному какСыну Божию, пишет Гегель, а посему мы должны понимать знание памяти какзнание родства, как признание присутствия другого в сущности духа иприсутствия самого духа в его другом. Эта мера продолжения одного другим какраз и осуществляется в памяти как артикуляция и именование, как доверие к речи,в которой одно имя всегда пробуждает к жизни другое имя, одно всегда говорит одругом.Философия Нового времени обретает себя в фигуре субъекта и в формахзнания, выступающих также формами самосознания, установления истинысубъективного. В этой сфере субъективности античные концепции памяти какприпоминания вечных форм или отслеживания порядка движения теряют своезначение и вытесняются на периферию, однако именно пограничное место памятинаделяет ее совершенно новой функцией.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
