Диссертация (1145159), страница 26
Текст из файла (страница 26)
Очевидно, однимиз магических эффектов этого перерождения памяти станет потеря всякогоинтереса к ней на заре Нового времени. И, действительно, искусство памяти,столь внимательное к практике воображения и чувственности, моглопретендовать на роль в познании лишь в герметических границах магическогомира; стоило взяться разуму за оправдание земного существования, как этослучится уже в философии Декарта, и на долю памяти останется лишь фиксациячувственных впечатлений или запоминание актов мышления в телесных образах.Впрочем, как мы увидим дальше, с этого момента начинается совершенно новыйпуть признания памяти – теперь уже как границы разума в его отношении к мируи к самому себе.117Итоги Главы ПервойВ этой части предметом нашего исследования были тексты Платона,Аристотеля и Августина Аврелия, имеющие отношение к проблематике памяти.Поскольку в диалогах Платона появление памяти связано с необходимостьюразрешения определенных апорий познания, основное внимание было прикованок судьбе этих апорий и к методу, который был применен Платоном для ихразрешения.
Как мы могли убедиться, Платон разрешает парадоксы познаниянеизвестного и парадокс ложного мнения, перекладывая часть познавательныхфункций на память, которая тем самым предстает формой неустранимогопарадокса либо в форме припоминания и забывания известного, либо в формеошибочного узнавания и ложного суждения. Таким образом, Платону удается, покрайней мере, локализовать область парадоксов познания, определить условия ихвозникновения, причем определение этих условий совпадает с анализом основныхструктур и способов действия памяти.
Так, Платон различает сохранениечувственных впечатлений (память как телесная способность) и воспроизведение,или прочтение, этих отпечатков благодаря действию души (воспоминание какдуховная способность); выделяет специфику ассоциативных связей как основуприпоминания; наконец, дает анализ акта узнавания, в котором видит условиеистинности либо ложности внешней и внутренней речи человека.
Сочетая в себевозможность припоминания и забвения, истинной и ложной речи, память вфилософии Платона предстает парадоксальной границей тождественного и иного,бытия и становления, которая очерчивает место бытия единичного сущего, чтодля человека означает, в числе прочего, возможность выбора своего собственногожизненного пути.В отличие от Платона, Аристотель показывает, что память не может принять насебя функции знания, поскольку знание всегда уже предполагается памятью, ееспецифика в том и состоит, чтобы относиться к уже известному, прошлому, а ненастоящему или будущему. В этом качестве память представляет собой не путьпознания, а является посредником или, точнее, средой, в которой претерпеваниечувственной части души сочетается с действием ее разумной части, в силу чего118прошлый опыт становится способом ориентации в порядке движения, то есть вовремени, и условием действия в настоящем.
Мы нашли, что Аристотель все жевыделяет в памяти особую форму знания, связанную с действием припоминания,благодаря которому мы не просто восстанавливаем образы прошлого, но и знаем,что помним, а не узнаем заново. Аристотель описывает эту форму знания каксиллогизм припоминания; в нем крайние термины (прошлое и настоящее)связываются посредством принадлежащей памяти мере времени, различающей впрошлом последовательность больших и малых временных промежутков,моментов движения и действия.Мы видели, что Августин полностью не отбрасывает платоновскую концепциюанамнесиса, но вопрос теперь стоит не о прямом воспоминании того, что былозабыто в момент грехопадения первого человека, но лишь об истолкованиипрошлого, более того, о понимании самой личной истории как письма,требующего расшифровки и истолкования, размышления как исповеди, в которойзнание и память составляют неразрывное единство.
В дополнение к известнойПлатону и Аристотелю памяти идеальных объектов и чувственных образов,Августин придает особое значение такой форме сугубо личной памяти, какпамять душевных волнений, аффектов; поскольку сохранение аффектов в памятиизменяет само их качество, или окраску, обнажается собственная сила памяти,которую Августин сравнивает с перевариванием и усвоением пищи. И дажезабывание в этом свете представляется не отсутствием памяти, а возможностьюудерживать связь с предметом посредством забвения, не вспоминая предмет, нопамятуя, что нечто забыто. Память понимается Августином не только как образвечного бытия во временности земной жизни, но и как действительноеотношение к тому, что, превосходя человека, соотнесено с его существованием,присутствует в его отношении к самому себе, знании себя, в возможности речи отсамого себя как от первого лица.119Глава Вторая.Границы знания памятиВ первой книге «Опытов» Монтень рассказывает, что в его краях, если хотятсказать, что человек лишен ума, говорят, что он лишен памяти, и это уравниваниепамяти с мышлением выглядит очень странным для здравомыслящего человека,пусть и не одаренного сильной памятью, каким себя представляет Монтень, ведь«на опыте установлено, что превосходная память весьма часто уживается ссомнительными умственными способностями»159.
Хорошая память, возможно,позволяет скрывать недостатки такого рода, но едва ли может считаться для нихравноценной заменой:я мог бы усыпить и обессилить мой ум и мою проницательность, идя проторенными путями,как это делает целый мир, не упражняя и не совершенствуя своих собственных сил, если бы,облагодетельствованный хорошей памятью, имел всегда перед собою чужие мнения иизмышления чужого ума… Наконец, если бы память была у меня хорошая, я оглушал бы своейболтовней друзей, так как припоминаемые мною предметы пробуждали бы заложенную во мнеспособность, худо ли хорошо ли, владеть и распоряжаться ими, поощряя, тем самым, ивоспламеняя мои разглагольствования 160.Монтень делится этими размышлениями в главе «О лжецах», в которой памятьпредставляется необходимым союзником лжи, хотя и союзником крайнененадежным, поскольку искусные измышления утрачивают в памяти своюстройность, запутывают и обманывают самого лжеца, развенчивая и весь егообман.
Помимо того, что врожденная сила памяти мешает ясности и свободемысли, а искусность памяти сопряжена с ложью, память рождает еще и тщеславие159160Монтень Мишель. Опыты. Избранные произведения в 3-х томах. Т. I. – М.: Голос, 1992. С. 33.Там же. С. 34.120у тех, кто считает себя знающими, потому что не отличает свои мысли от чужих,правдивые сведения от слухов, значимые события от множества никому ненужных и не интересных подробностей.Слова Монтеня подводят черту под целой традицией мысли, для которойавторитет памяти был настолько высок, что само знание могло оцениваться какпамять; и Бэкон, и Декарт – родоначальники новой философии – лишь повторятосновные выводы Монтеня: даже лучшая память не может заменитьпроницательности ума, а значимость искусной памяти по большей мереисчерпывается тщеславной и пустой болтовней.
Несомненно, поиск новыхметодов познания перенимает многие элементы средневекового и ренессансногоискусства памяти, например, требование систематизации и классификации знанияили внимание к чувственным образам как знакам абстрактных принципов иотношений, однако теперь ставится вопрос о методе открытия и изобретениянового, а не удержания и воспроизведения уже известного 161. Этот пафосоткрытия и исследования не только отнимет у памяти ее привилегии и авторитет,но и в целом изменит понимание памяти, как и определение ее места в системепознавательных способностей человека.Декарт предложит заменить ненадежное свидетельство памяти правиломперечисления и требованием охвата в интуиции ума всех звеньев рассуждения длядостижения полной ясности дедукции; более того, он разработает концепциючисто механической телесной памяти, чтобы объяснить возможность «разумного»действия тела в отсутствие души. Материальное объяснение механизмов памятисоставит важную традицию новоевропейской философии, психологии ифизиологии памяти 162, но наряду с этим произойдет и еще одно существенноеО том, что понимается под «методом» в этот период, а так же об отношении к искусству памяти Бэкона, Декартаи Лейбница см.
главу «Искусство памяти и рост научного метода» в кн.: Йейтс Фрэнсис. Искусство памяти.Фонд поддержки науки и образования «Университетская книга». С-Пб.1987. С. 454- 479; а также главы «ArtificialMemory and the New Scientific Method: Ramus, Bacon, Descartes» и «The Sources of Leibniz’s Universal Character» вкн.: Rossi Paolo.
Logic and The Art of Memory. Continuum International Publishing, 2006. P. 97-129; 176-193.162Разработанная Декартом концепция механической памяти, работающей благодаря движению животных духов,будет сохранять свое значение на протяжении целого века, так что еще Юм не преминет обратиться к ее помощидля объяснения механизма привычки. Однако нет недостатка и в совершенно иных подходах. Так, Роберт Гукпредлагает рассмотреть механизмы ассоциации и внимания по модели процессов вибрации и радиации, а феномензрительной памяти по образцу недавно открытого явления фосфоресценции (См.: Draaisma, Douwe. Metaphors of161121превращение памяти. Поскольку в своем движении новая философия исходит извнутренней достоверности познающего, произойдет своеобразное удвоениеистины, которая предстает отныне раздельно как истина субъекта и объектапознания.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
