Диссертация (1145159), страница 22

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 22)

Эти слова обращены не сейчас, иони не сменяются в новый день другими словами и новым обращением;поскольку в Боге все времена присутствуют как один день, они обращены к душе124125Там же, VI, 3, 3.Там же, VIII, 12, 29.99не в ее настоящем или прошлом, а во всевременности ее бытия в Боге. Поэтому ив воспоминании о прошлом нужно искать не самоценность прошедшегонастоящего, как и не тщетность смертной временности существования, ноотголосок внутреннего слова, бессмертной памяти в Боге, проявляющей себяименно там, где утверждение грешной воли человека стало утратой себя иблужданием во грехе, и сменилось смирением отчаяния, превращающимвоспоминание в исповедь душевного недуга и в молитву, обращенную к врачу,исцеляющему одним своим прикосновением, одним словом.

Драматическая сценаобращения дает ключ к пониманию «Исповеди» как работы истолкованияпрошлого; символично и то, что автобиографическая ее часть завершается наобратном пути Августина в Африку – на пути возвращения к началу странствия, кистоку личной памяти. Впрочем, «Исповедь» не заканчивается этимвозвращением, поскольку припоминание себя в Боге становится возможностьюпознания Бога, а вместе с тем и исследованием памяти как самой природыпознающей души.1.3.3. Внутреннее пространство душиЧтобы понять, как возможно познание Бога, Августин дает в десятой книге«Исповеди» обзор основных способностей познания, причем все способности заисключением чувственного восприятия он относит именно к памяти.Отождествление души и памяти может показаться странным, но определенноеобоснование этому дано в самом начале книги, где Августин пытается прояснитьсмысл своего покаяния в грехах и исповеди перед Богом.

Разве Бог не знает всеготого, о чем говорит Августин? Разве что-то из совершённого могло бы укрытьсяот его ведома? «Нет ни одного верного слова, которое я бы сказал людям икоторого Ты не услышал бы раньше от меня, и ничего верного не слышишь Ты отменя, чего раньше Ты не сказал бы мне»126. Дело, впрочем, не только в том, чтоБог знает все совершённое и помысленное, но и в том, что ему известно всё126Там же, X, 2, 2.100прежде совершения и помысла, и, более того, мы можем знать что-либо о себе,лишь потому, что Бог прежде знает нас: «услышать от Тебя о себе – не значит лиузнать себя?» 127 Таким образом, припоминание себя и исповедание своих греховвозможно лишь изнутри этого пред-знания Бога о человеке, и даженепосредственное знание себя есть (всего лишь частичное) воспроизведение этогопред-знания, то есть, по сути, – припоминание того, кто мы есть прежде в своемдругом, в промышлении Бога. В этом смысле память действительно есть самадуша в той мере, в какой она способна знать, открывая и обретая себя в каждомпредмете знания, и по этой же причине память в любом своем действии естьобращение к Богу и исповедь.

Но написание «Исповеди» должно иметь и другуюцель: Августин обращается в своем сочинении не только к Богу, но и к тем, ктознает его или хотя бы слышал о нем, и хочет знать, каков он есть прямо сейчас128,иначе говоря, что он знает о самом себе, какое знание о себе и о Боге он смоготыскать в своем странствии.

И в этом случае знание так же предстает некимделом памяти, завершением и итогом проделанного пути, не откровением чистойистины, но возможностью всмотреться в тайники души, ощутить трепет ее,истолковать внутреннюю речь ее.Познание начинается с телесных чувств, но не тело, не та сила, котораясоединяет тело с душой, не та часть души, которая оживляет органы чувств иполучает с их помощью сообщения из внешнего мира, не могут ничего сказатьдуше о Боге, кроме того, что он создал и внешний мир, и внутренний, повелелглазу видеть, а не слышать, уху – слышать, а не видеть129. Это восхождение отчувственных вещей к причинам напоминает о пути платоновского припоминания,и действительно Августин, следуя космологической топографии Платона, говорито том, что он поднимается к создателю своему, обращаясь от внешних чувств кзнанию души, однако здесь же верность этой топографии нарушается, посколькудальше речь уже идет не о восхождении души в космическом строе, а оТам же, X, 3, 3.Там же, X, 3, 4.129Там же, X, 7, 11.127128101погружении в саму душу, где Августин открывает «равнины и обширные дворцыпамяти» 130, находит спрятанные «сокровищницы», «кладовые» и «тайники»,входит в «огромные палаты» и заглядывает в «укромные, неописуемые закоулки»,опускается к «пещерам» и пугающим «ущельям».

Платон размечает некоевнутреннее место души лишь там, где речь идет о записи ощущений, очувственной памяти, отсылающей скорее к инаковости хоры, чем к тождествупервообраза; припоминание собирает душу в единство, которое, напротив, неоставляет никакого зазора, никакого внутреннего многообразия мест. Очевидно,что Августин в своем описании внутренних пространств души в большей мереследует принципам риторических техник памяти, а не платоновской традициианамнесиса. Легенда о Симониде Кеосском рассказывает о том, какую помощьпредоставляет памяти порядок внешних мест, однако использованиепространственных образов, в которых внешняя часть служит оболочкой ипереходом к внутренней части (кладовые, тайники, закоулки и пр.), по-видимому,должно было превратить искусство запоминания в практику обращения взгляда отвнешней формы к внутренней, восполнить прежнее знание о себе черезотражение во внешнем другом (влюбленном, наставнике, боге) погружением всебя и ориентацией во внутреннем пространстве души.Текст «Исповеди» дает совершенно ясное указание: переход от внешних чувствк разуму как принципу единства души непосредственно приводит кпространствам и сокровищам памяти.

Последующее отождествление памяти ссамим разумом представляется поэтому необходимым результатом обращениядуши к самой себе, ее погружения в себя и обретения себя как внутреннего «я».На равнинах и в дворцах памяти хранятся «бесчисленные образы того, что быловоспринято», а также мысли, в которых образы чувств определенным способомизменены, преувеличены или преуменьшены 131. Изменение образов в памяти,возможно, отсылает к активности припоминания у Аристотеля, а заодно и кмнемоническим правилам мест и образов, допускающим различное искажение130131Там же, X, 8, 12.Там же, X, 8, 12.102образов ради установления яркости и контрастности внутреннего видения,призванного пробудить искомое воспоминание 132.

Согласно этим правиламнеобходимо соотнести предмет речи с ярким чувственным образом илисочетанием образов, и затем расположить образы в определенной системе мест,чтобы переход из одного места в другое вел в нужной последовательности отобраза к образу, пробуждая по ходу речи воспоминания о соответствующихпредметах. Расшифровка этой внутренней панорамы образов в известной мересоответствует истолкованию прошлого, о котором речь шла выше, поскольку вобоих случаях память должна идти от кажущегося случайным образного исобытийного ряда к зашифрованному в нем смыслу, к истинной речи, укрытоймолчанием памяти за шумом и пестротой образов.Из своих укрытий «образы вырываются целой толпой», предлагая себя попервому требованию воспоминания, но в этой толпе может вовсе не быть нужныхобразов, и тогда их приходится разыскивать, «словно откапывая из каких-тотайников» 133.

В этой картине равным образом угадывается и аристотелевскийпорядок припоминания, и почти бессвязный поток ассоциаций и обрывочныхвоспоминаний, которые сравниваются Платоном с видениями сна. Порядок можетбыть установлен в форме последовательности появления и запоминания образов;другим принципом порядка служит разделение образов на пять родов согласноразличию внешних чувств, ответственных за их восприятие.

Хотя припоминаниепредставлено как требование, Августин строго отличает активностьприпоминания и произвол воображения. Образы могут изменяться, но они всегдасоответствуют тому, что было воспринято, они увеличиваются или уменьшаются,но не меняют характерной формы или цвета. Позднее в сочинении «О Троице»Августин пишет, что может вообразить квадратное солнце, черного лебедя илиптицу с четырьмя лапами, но в памяти сохраняется только те образы, которыеизвестны из опыта, и в том виде, в каком они были восприняты134.

Среди образов132См.: Йейтс Фрэнсис. Искусство памяти. Фонд поддержки науки и образования «Университетская книга».СПб., 1987. С. 23.133«Исповедь», Х, 8, 12.134«О Троице», XI, 8, 13.103внешних предметов мы находим и образ нас самих: «я вспоминаю, что я делал,когда, где и что чувствовал в то время, как это делал» 135. Этот образпарадоксален, потому что в нем сохраняется все, что было воспринято нами исохранено в памяти, сделано, вспомнено и запланировано на будущее, иначеговоря, этот образ себя оказывается бесконечностью образов, уходящей вбездонную глубину памяти. В этой беспредельности – непостижимая сила памяти,присущая природе души и не умещающаяся в ней:Ум тесен, чтобы овладеть собой же.

Где же находится то свое, чего он не вмещает? Ужеливне его, а не в нем самом? Каким же образом он не вмещает этого? 136Не только образы телесных вещей хранятся в памяти, но и премудростисвободных наук пребывают там как в некоем месте, которое, однако, не являетсяместом, потому что и сами эти знания не обладают конечной формой, подобнойтелу или образу тела: «Все мои знания о грамматике, о диалектике, о разныхвидах вопросов живут в моей памяти, причем ею удержан не образ предмета,оставшегося вне меня, а самый предмет» 137.

Характеристики

Список файлов диссертации