Диссертация (1145159), страница 20
Текст из файла (страница 20)
Тематическое построение «Исповеди» в принципе можетбыть сопоставлено со структурой этих диалогов, поскольку в них обращение кпрошлому и воспроизведение некогда осуществленного разыскания истины,включая множество ошибочных решений и оставленных без ответа вопросов,соединяется с теоретическими рассуждениями, безотносительными ко времени иситуации разговора (достаточно упомянуть такие диалоги, как «Парменид» или«Теэтет»). Очевидное различие состоит в том, что Платон в этих диалогахпредлагает идеальную реконструкцию биографии Сократа, тогда как Августинпишет о собственном прошлом и в самом этом прошлом пытается отыскать смысл101Ibid.
P. 53.«Исповедь», III, 4, 7. Цитаты из перевода «Исповеди» М. Е. Сергеенко приводятся по изд.: Августин А.Исповедь. Пер. с лат. М. Е. Сергеенко. Вступит. Статья А. А. Столярова. М.: «Ренессанс», СП ИВО – СиД, 1991.10289пройденного им пути. Августин не ждет, что припоминание некогда забытойистины обратит его читателей к философии, скорее сама возможность памяти опрошлом, пусть это прошлое и было блужданием вдали от истины, должнауказать на присутствие истины в самом заблуждении, удержать значимостьпрошлого, оправданную и удостоверенную в конечном итоге обращением в веруи познанием Бога.Уже первая книга «Исповеди» начинается с переосмысленного парадоксапознания, хорошо известного Августину по платоновскому «Менону». Августинспрашивает Бога, надо ли емусначала познать Тебя или воззвать к Тебе.
Но кто воззовет к Тебе, не зная Тебя? Воззвать нек Тебе, а к кому-то другому может незнающий. Или, чтобы познать Тебя, и надо «воззвать кТебе»? Я буду искать Тебя, Господи, взывая к Тебе, и воззову к Тебе, веруя в Тебя, ибо о Тебепроповедано нам. Взывает к Тебе, Господи, вера моя, которую дал Ты мне, которую вдохнул вменя через вочеловечившегося Сына Твоего, через служение Исповедника Твоего. 103Поскольку знание о Боге явлено в Христе, в его словах и делах, в его жизни ивоскрешении, человек обрел для себя учителя, в собеседовании с которым душа,отмеченная смертностью своею как «свидетельством греха», может познаватьБога, если не прекращает искать его и взывать к нему.
И поскольку Богвочеловечился, он превратил само «свидетельство греха» в свидетельство своегоприсутствия, а потому вместо недостижимого припоминания истины Августинобращается к припоминанию своего земного бытия, конечного и грешного, нозатронутого Истиной, не доступной для адептов философского анамнесиса.Прошлое умерло, его нет; то, что человек не уходит безвозвратно вместе спрошлым, то, что он все еще есть и может помнить прошлое, говорит о том, что вдуше пребывает Бог; еще вернее: душа пребывает в Боге 104, в котором непреходит ни настоящее, ни прошлое и ни будущее:Ты совершенен и Ты не изменяешься: у Тебя не проходит сегодняшний день, и, однако, он уТебя проходит, потому что у Тебя все; ничто не могло бы пройти, если бы Ты не содержалвсего.
И так как «годы Твои не иссякнут», то годы Твои – сегодняшний день. Сколько наших103104Там же, I, 1, 1.Там же, I, 2, 2.90дней и дней отцов наших прошло через Твое сегодня; от него получили они облик свой и как-товозникли, и пройдут еще и другие, получат свой облик и как-то возникнут. «Ты же всегда одини тот же»: все завтрашнее и то, что идет за ним, все вчерашнее и то, что позади него, Тыпревратишь в сегодня, Ты превратил в сегодня.
105Бытие человека – это «мертвая жизнь или живая смерть», оно проходит,умирая, не оставляя памяти о том, откуда пришел человек в эту жизнь, чем он былдо того, как начал вспоминать и знать самого себя. Когда же рождается память опроходящем? Младенчество беспамятно, оно живет заемной жизнью, питаясьзаботой взрослых; лишь переступая из младенчества в детство мы приобретаемпамять.
Первые воспоминания будущего ритора и будущего учителя церквисвязаны с уроками взрослых, которые с помощью жестов и взглядов обучили егозначению звуков, человеческому языку слов, без которого не было бы затем ишкольных уроков, а вместе с ними – насмешек и побоев за лень и нерадивость кучению. Начиная уже с этих первых образов памяти, в воспоминаниях Августинавсегда присутствует кто-то другой – чей-то голос, внимание, восхищение илинасмешка. Очевидно, нет никакой случайности в том, что девять книг«Исповеди», рассказывающих о жизни Августина, заканчиваются не моментомего обращения, не возвращением в Африку или началом монашеской жизни; онизаканчиваются смертью Моники, матери Августина.
Именно ее смерть прерываетвнутреннюю связь времени и обращает к прошлому, принуждая повсюду впрошлом искать присутствие того, кто был бы все время рядом, заботился,наказывал, осуждал, оплакивал, но неизменно любил, был самой памятьюбеспамятного младенца, совестью распутного юноши, верой отчаявшегося всвоих заблуждениях манихея.В любви матери – начало веры Августина, от Моники еще мальчиком онслышал о страстях Господа и обещанной вечной жизни, был «осолен Его сольюпо выходе из черва матери» (речь об обряде, предваряющем крещение), именномать, не переча, но и не потакая отцу в его неверии, «постаралась, чтобы отцом105Там же, I, 6,10.91моим был скорее Ты, Господи, чем он»106.
Воспоминания Августина – этозапоздалый ответ материнской любви, сохранить которую он может лишьвоспроизведением материнской веры, и потому в каждом слове ее и своем, вкаждом событии прошлого он в равной мере узнает любовь матери и любовьБога.
Сообщив о своем «оглашении» при рождении и упованиях матери, Августинспешит показать, что уже ребенком проникся ее верой; его рассказ о болезни, чутьне лишившей его жизни, и о детском желании креститься, значим лишь своейзначимостью для другого, призванием в свидетели того, чья любовь –единственное, что не утрачивает ценности вместе с утратой самого прошлого:«Ты видел, Боже мой, ибо уже тогда был Ты хранителем моим, с каким душевнымпорывом и с какой верой требовал я от благочестивой матери моей и от общейнашей Церкви, чтобы меня окрестили во имя Христа Твоего, моего Бога иГоспода»107. Если Бог видит и оценивает каждый шаг человека, то, очевидно,нужно искать смысл и в каждом промедлении и отсроченном действии, а значитпрошлое должно вспоминаться не только как свидетельство любви, но и какзамысел любви, ведущий душу к будущему обращению: «Господи, я хочу знать,если Тебе угодно, с каким намерением отложено было тогда мое Крещение: воблаго ли отпущены мне были вожжи моим греховным склонностям? или они небыли отпущены?» 108.Прошлое может вспоминаться как цепь проступков, детских обманов и завистик сверстникам, воровства и потакания низким желаниям, и однако все это прошло,завершилось, а душа все еще живет, она была тогда и должна была завершитьсявместе с тем, что наполняло ее, но в ней запечатлен некий «след таинственногоединства», из которого она возникла, и теперь, перебирая в памяти прошедшее,она видит, что всегда была больше себя, что вся ее жизнь – дары Бога: «не сам ядал их себе; всё это хорошо, и всё это – я.
Благ, следовательно, Тот, Кто создалменя, и Сам Он благо моё, и, ликуя, благодарю я Его за все блага, благодаряТам же, I, 9, 17.Там же, I, 9, 17.108Там же, I, 9,18.10610792которым я существовал с детского возраста» 109. Любовь к благу, которым живадуша, определяет само желание помнить; в этом отношении Августин сохраняетверность платоновскому пониманию анамнесиса, однако его память видитнапоминание о благе даже в том, что само по себе должно казаться егосовершенной утратой и забвением:Я хочу вспомнить прошлые мерзости свои и плотскую испорченность души моей не потому,что я люблю их, но чтобы возлюбить Тебя, Боже мой.
Из любви к любви Твоей делаю я это, вгорькой печали воспоминания перебираю преступные пути свои. 110Следуя словам евангелия, Августин повторяет, что сама любовь и есть Бог, апотому и в грехах своих, поскольку в них помимо любви к себе всегдаприсутствовало желание быть любимым, он видит молчаливое присутствие Бога,от которого он бежит в своей похоти, в желании угодить чужому мнению,заслужить любовь своих друзей, но Бог ни на шаг не отступает от него, и самыепостыдные дела становятся в конце концов путем возвращения к нему, поводомдля воспоминания и обращения к Богу. Августин рассказывает, как с другимимальчишками он украл груши из соседского сада, и это воровство, очевидно, всееще притягивает и прельщает его; только теперь оно притягивает его мысль,принуждает раздумывать над показной нелепостью самого преступления,совершенного не из бедности, не ради насыщения, но ради наслаждения самимворовством и грехом 111.
Это – «куцее подобие свободы», испорченность радииспорченности, но и оно было каким-то парадоксальным осуществлением любви,бегством от Бога и возвращением к нему в самом бегстве, забвением его инезабываемым свидетельством милости его. Августин говорит, что виспорченности своей погибал и любил свою погибель, падал и любил падениесвое, однако, сам бы он и не подумал о воровстве, если бы не «любил ещесообщество тех, с кем воровал», и сколь бы гнусной и развратной не казаласьтеперь та дружба, в ней в тот момент обретало себя стремление любить другого, аТам же, I, 20, 31.Там же, II, 1, 1.111Там же, II, 4, 9.10911093не только себя самого, искать себя в другом и сберегать в памяти не заслуженную,и оттого бесценную любовь другого к себе112.Воспоминание о воровстве не сливается с потоком других воспоминаний, оностоит отдельно, поскольку в этом проступке, как считает Августин, он опустилсяв своем отступлении от Бога на дно бездны, и потому, что Бог не оставил его, егожизнь с этого момента предстает в памяти как возвращение к Богу, пробуждениедуховной жажды, обретение веры и обращение в нее.
Сначала чтение«Гортензия», затем первая, разочаровывающая, попытка вчитаться в Писание,обращение в манихейство и разочарование в нем – все эти важнейшие моментыбиографии Августина не просто приходят на ум и вспоминаются ради самой посебе последовательности событий, все они служат ориентирами божественногопромысла, своего рода письмом, которое вычитывается памятью Августина,памятью прошлого и вместе с тем памятью на будущее. Так, рассказывая о своемувлечении астрологией, Августин вспоминает беседу с врачом, удивленным, чтообразованный юноша по доброй воле занимается подобным шарлатанством.Августин замечает, что хотя слова врача в тот момент не смогли убедить его, ониоставили в памяти «набросок» будущих его поисков 113, то есть запомнились, илибыли запечатлены в его душе Богом, как память о будущем, каковой в конечномитоге и должна стать память самого прошлого.Действительно, прошлое – это всего лишь след, нечто завершенное и умершее,буква, лишенная оживляющего его духа времени.
Нам могут казаться страннымии даже нечестивыми нравы людей иного времени, казаться невозможным, чтобыБог дал заповеди Аврааму, Исааку и Моисею, которые настолько отличаются отнаших собственных обычаев, и однако же «одним Бог заповедал одно, другим –другое, в соответствии с условием времени», поскольку время, которымуправляет Бог, «протекает разно: это ведь время» 114. Свое прошлое, как и прежниеобычаи или нравы иных народов, не стоит вспоминать буквально, не пытая этоТам же, II, 9, 17.Там же, IV, 3, 6.114Там же, III, 7, 13.11211394протекшее, смертное прошлое о том, что было в нем не умирающим, абессмертным, не изменяющимся во временности своей, а всевременным ввечности Бога. Одной из причин удаления от христианской веры и увлеченияманихейством Августин называет первый опыт чтения Библии и своюнеспособность проникнуть в ее смысл, вот почему такое значение приобретаетдля него знакомство в Медиолане с епископом Амвросием, и его толкованиемтемных мест Писания, в особенности Ветхого Завета:Я радовался также, что мне предлагалось читать книги Ветхого Завета другими глазами, чемраньше: книги эти ведь казались мне нелепыми, и я изобличал мнимые мысли святых Твоих,мысливших на самом деле вовсе не так.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
