Диссертация (1145159), страница 18

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 18)

Лишьтогда, когда движение вещи соотносится с мерой времени, мы говорим о памяти,78Coleman Janet. Ancient and medieval memories. Studies in the reconstruction of the past. Cambridge University Press,1992. 646+хх р. Р. 17.79Аристотель. О памяти. С. 148.79а не о мнимом воспоминании, и хотя подобная ошибка возможна, обратноенемыслимо: «невозможно, чтобы тому, кто действует с помощью памяти,казалось, ‹что он не действует›, и чтобы он оставался в неведении, что помнит» 80.Этот аргумент, очевидно, ставит для Аристотеля точку в его споре с Платоном.Как может меноновский раб припоминать знание геометрии и не понимать, чтоприпоминает свое собственное прошлое знание? Ведь припоминать и значит,прежде всего, возвращаться к прошлому, осуществлять эту парадоксальную мерувремени, которая проводит вдоль последовательности действий лишь путемвозвращения от нового к прошедшему и завершенному, распознает действиенастоящего, лишь присваивая себе претерпевание прошлого. Конечно можно и непомнить, когда произошло то или иное событие, в этом смысле мера времени несовпадает с точной мерой «когда», и все же, убежден Аристотель, человек снеобходимостью помнит, что помнит, не просто вспоминает нечто, но знаетблагодаря этой мере времени, что возвращает себе прошлое, а потому ивспоминает, а не узнает заново.

Вот почему различие памяти и припоминания –это не просто различие претерпевания и действия, ведь если памятью обладаютмногие животные, то припоминанием никто, кроме человека. Припоминающийзнает, потому что «припоминание есть род некоего силлогизма», и решающимздесь выступает не само по себе время, а способность находить меру связипрошедшего и нового, необходимость следования одного за другим:Ведь припоминающий выстраивает умозаключение, потому что он раньше нечто узнал,услышал или пережил, и ‹это› есть некоторое подобие исследования. А такое от природы данотем, у кого есть способное принимать решение начало, ибо принятие решения есть некийсиллогизм81.Если умозаключения по ассоциации, о которых говорилось прежде, можнобыло бы принять за особые модусы мнемонического силлогизма, то, очевидно,что речь об исследовании и принятии решения предполагает нахождениеподходящего каждому силлогизму среднего термина, определенной меры8081Там же.

С. 149.Там же. С. 150.80движения и времени, без которой прошлое досаждало бы как пустая мнимость,фантом воображения, или было бы скрыто за действием навыка и привычки, вчем, возможно, и заключается память животных. При этом нужно понимать, чтосиллогизм воспоминания – это не формальное действие, а движение, котороевызывается душой в теле, и потому может тяготить человека, если ему не удаетсявспомнить, причем и тогда, когда он уже прекратил поиски, «более же всегобеспокоятся те, у кого вокруг чувственно воспринимающего начала скопиласьвлага.

Ведь она, если пришла в движение, не легко останавливается, пока необъявится искомое и движение не выйдет на прямую дорогу» 82. По этой жепричине трудно бывает остановиться тем, кто начал говорить или петь, ведь втаком случае отдельные слова «с силой вырываются из уст»; напротив же, когдадвижение затруднено, как у карликов, у которых слишком мала нижняя часть всравнении с верхней, память бывает коротка, и потому «движения, начавшись, немогут продолжаться, но прекращаются и в момент воспоминания с трудомвыходят на прямую дорогу» 83. Представив припоминание произвольнымдействием души, Аристотель в завершении трактата снова возвращается кнеразделимой связи души и тела; таким образом, он принимает платоновскоеразделение чувственной памяти и свободного от чувств припоминания, но приэтом размечает совершенно не-платоновский путь памяти: припоминается невневременный порядок, но как раз-таки время в его самой что ни естьчувственной и телесной природе, в виде движения образов и жидкостей.

Именноэто возвращение к телу, к порядку присущего ему движения, позволяет наделитьдействительностью образ прошлого, возвести прошлое в разряд своего родазнания памяти, хотя своеобразный парадокс этого шага состоит в том, что едва лине единственное значение, которым может быть наделено это знание в философииАристотеля, заключается в размежевании с платоновской концепцией анамнесиса.Возможно, этой особенностью концепции памяти у Аристотеля отчастиопределяется последующее восприятие ее основных положений. Так, Плотин в8283Там же.Там же.

С. 151.81небольшом трактате «Об ощущении и памяти» (IV, 6) обрушивается с критикойна перипатетическую теорию чувственных оттисков, как если бы к нейединственно сводились все аристотелевские размышления о памяти. Плотинуказывает на бессмысленность самой идеи чувственных отпечатков, поскольку ввосприятии, прежде всего, в видении, душа устремляется вовне к предметучувств, отличает себя от видимого, воспринимает не только вещи, но и ихудаленность, и все это совершенно не совместимо с представлением оботпечатанных в ней самой, без усилия и проведения различия, образах внешнихтел: «как говорят, что нельзя рассматривать объект зрительного восприятияприжав к нему зрачок, но нужно смотреть на это, отойдя немного в сторону,точно так же и даже больше должно быть и в случае с душой»84.

Устремляясь ктому, чем не обладает, душа проявляет себя как начало силы и господства;отличая себя как видящее от видимого, она укрепляется в избытке своей силы, иименно этот избыток и позволяет ей удерживать при себе образ предмета вотсутствии самой вещи. Таким образом, она прежде всего выявляет в себе связь сумопостигаемым, и, вспомнив его, мыслит и пребывает при нем, проясняя его длясебя и «как бы пробуждаясь и двигаясь из возможности в действительность»85.

Нопоскольку душа обращена так же и к чувственному миру, она своей силойскрепляет его, и еслистала сильна относительно какого-нибудь явления, тогда она в течение долгого времениотносится к нему как к присутствующему, и относительно чего она более сильна, к тому онасохраняет такое расположение навеки.

Поэтому-то, как утверждают, у детей память и лучше,поскольку они не отдаляются, но воспоминаемое находится у них перед глазами, потому чтоони глядят не на множество, но на немногое. А те, у кого мысль и способность восприятиянаправлены на многое, те как бы проносятся мимо и не останавливаются 86.Оттиски свидетельствовали бы о слабости душе, а не ее силе, и в этом случае небыло бы смысла в упражнении памяти, потому что знание и так присутствовалобы в душе, но без той силы, которую можно было бы упражнять и готовить кПлотин.

Об ощущении и памяти. Пер. Д. В. Бугай. Вопросы философии, 2004, № 7, с. 172.Там же.86Там же. С. 173.848582испытанию. Упрекая сторонников чувственных оттисков в принижении души какспособности и силы, Плотин по сути отбрасывает и аристотелевскуюпроблематику прошлого как специфической формы знания и деятельности души вприпоминании. Возможно, тем самым Плотин закрывает начатое Платономисследование памяти как границы тождественного и иного, истины и мнимости,души и тела, оставляя за памятью лишь значимость одного из этапов на путивосхождения души от многого к единому.

Впрочем, и этот путь нисколько неизбавлен от парадоксов, которые не преминут обнаружиться в текстах еще одногонаследника Платона и Аристотеля – Аврелия Августина.831.3. Герменевтика временности1.3.1. Память прошлого и настоящегоВ диалоге «О количестве души» Эводий сетует на невежество младенцев иудивляется тому, что душа, будучи вечной, не приносит с собой из вечности вжизнь временную никакого знания.

Это – великий вопрос, отвечает Августин, ипо нему «мнения наши до такой степени противоречат друг другу, что тебекажется, будто душа не принесла с собой никакого знания, а мне кажется,напротив, что принесла все, и что так называемое учение есть не что иное, какприпоминание и представление прошедшего в настоящем»87. В 389 году в письмеНебридию Августин пишет о том, что память возможна как о бывшем, так и осуществующем в настоящем, ибо мы помним не только закончившееся иушедшее, например, смерть отца, но и то, что было оставлено нами, например,Карфаген, который существует и ныне, хотя и помнится посредством прошлого. Внепонимании этого различия причина заблуждения тех, кто выступает противплатоновского анамнесиса; они не замечают, что существующее в настоящемможет припоминаться в образе прошлого видения, а потому и существующеевечно, вовсе не имеющее образа, может сохраняться в памяти, но не само по себе,а в припоминании о прошлом, утраченном ныне, видении вечного 88.В поздней работе Retractationes (I, 8, 2) Августин признает ошибочной мысль,что душа приходит в мир с памятью об искусствах, которые открывают для неепуть обучения и познания.

Еще раньше в трактате «О Троице» он обращается кгеометрической задачи из платоновского «Менона», полагая что и в этом случаенет оснований говорить о действительном припоминании прежнего знания, ибоне всякий или далеко не всякий смог бы ответить, будучи вопрошенным таким образом.

Ибоне всякий был бы в прошлой жизни геометром, поскольку таковые столь редки в родечеловеческом, что с трудом можно обнаружить хотя бы одного. Однако нам скорее надлежитАвгустин Блаженный.. Творения (том первый). Об истинной религии. СПб.: Алетейя, Киев: УЦИММ-Пресс,1998. С. 217.88Цит. по: Roland Teske. Augustine's Philosophy of Memory// The Cambridge Companion to Augustine by EleonoreStump & Norman Kretzmann. Cambridge University Press, 2002. P. 149.8784верить тому, что природа понимающего ума (mentis intellectualis) создана таким образом, чтобыв соответствии с установлением Создателя он видел то, что подчиняется естественнымпорядком к умопостигаемым предметам, посредством определенного бестелесного света своегорода (sui generis), подобно тому, каким образом плотский глаз видит то, что окружает его в этомтелесном свете, к каковому свету он был сотворен восприимчивым и подходящим.

89Итак, Августин первоначально принимает, но затем отбрасывает теориюанамнесиса, и однако след ее легко угадывается в рассуждении о том, что любовьк Богу и вера в него невозможна без знания, и хотя такое знание, как и знаниеподлинного счастья в Боге, полностью забыто и не может быть восстановлено впамяти, само это забытое знание определяет наше доверие к Писанию и рассказуоб утраченном рае и блаженной жизни первого человека, поскольку каждый изнас обладал таковым райским бытием и каждый забыл его в грехе, пусть и не всвоем индивидуальном опыте, а в родовом для всего человечества опыте Адама 90.В книге The Christian Philosophy of Saint Augustine Этьен Жильсон пишет, чтоАвгустин в своих ранних работах всего лишь прибегает к языку платоновскойтеории анамнесиса, заменяя ее в дальнейшем концепцией божественного света,которая «предполагает не платоническую память прошлого, но августиновскуюпамять настоящего, а это нечто совершенно иное»91.

Характеристики

Список файлов диссертации