Диссертация (1145153), страница 39
Текст из файла (страница 39)
Этот феномен наглядно демонстрирует лингвистический анализфункционирования неопределенных местоимений в художественном тексте.ПроведяподобноеЕ. В. Падучеваисследованиенаматериалезаключает:«Теперьмылингвистическийфеномен,которыйсоставляетподразумеваемымсубъектомнеопределеннымместоимением,повествователь.Этоможемнеопределенности,нарушениездесьгоголевской«Шинели»,сформулироватьтотспецифику“Шинели”:выражаемойсобственнопрактическиповествовательнойвсегданормы,являетсясоставляющеехудожественный прием. <…> Лингвистический анализ подтверждает выводЭйхенбаумаотом,чтогосподствующимвтекстеявляетсясознаниеповествователя, который представляет Акакия Акакиевича отстраненно и вкомическом ключе.
Выявление подразумеваемых субъектов неопределенности190(как и других эгоцентриков) позволяет более точно провести границу междудвумя мирами (двумя сознаниями) и показать, сколь последовательно Гогольпроводит внешнюю точку зрения на героя. Акакий Акакиевич остаетсяабсолютным объектом, никогда не субъектом» [Падучева 1997: 23-25]. Очевидно,что невыраженные субъекты отсылают к модальной структуре текста, являютсяформой выражения его точки зрения. В качестве примера приведем фрагментрассказа Х.
Л. Борхеса «Юг»:Ciego a las culpas, el destino puede ser despiadado con las mínimas distracciones.Dahlmann había conseguido, esa tarde, un ejemplar descabalado de las Mil y UnaNoches, de Weil; ávido de examinar ese hallazgo, no esperó que bajara el ascensor ysubió con apuro las escaleras; algo en la oscuridad le rozó la frente ¿un murciélago, unpájaro? En la cara de la mujer que le abrió la puerta vio grabado el horror, y la manoque se pasó por la frente salió roja de sangre. La arista de un batiente recién pintado quealguien se olvidó de cerrar le había hecho esa herida.
(Borges, Ficciones, p. 206)(«Слепая к человеческим грехам, судьба может быть безжалостной прималейших провинностях. Дальманн заполучил в тот вечер некомплектныйэкземпляр Тысячи и одной ночи, изданной Вейлем; сгорая от нетерпенияисследовать находку, он не дождался лифта и взбежал по лестнице; что-то втемноте коснулось его лба, летучая мышь, птица? На лице женщины, открывшейему дверь, он прочел выражение ужаса, а рука, которой он провел по лбу,оказалась красной от крови. Свежевыкрашенная оконная створка, которую ктото забыл закрыть, нанесла ему эту рану.»)Очевидно, что «нечто» и «некто» в данном повествовании не простоотражают точку зрения персонажа – его неведение во всех смыслах, в том числеобусловленную темнотой незрячесть, но и отсылают к истинному субъекту текста:что-то, оказавшееся оконной створкой, равно как и кто-то – орудия слепойсудьбы.
Идея предопределенности закреплена в запечатленном (grabado) на лицеженщины ужасе и руке, оказавшейся красной от крови (salió roja de sangre).191Разумеется, не только неопределенность способна обусловливать тот илииной статус персонажа. Так, обреченность протагониста того же рассказа в ещебольшей степени отражена в том, что за ним закрепляется синтаксическаяфункция объекта:Una tarde, el médico habitual se presentó con un médico nuevo y lo condujeron aun sanatorio de la calle Ecuador, porque era indispensable sacarle una radiografía.Dahlmann, en el coche de plaza que los llevó, pensó que en una habitación que no fuerala suya podría, al fín, dormir.
Se sintió feliz y conversador; en cuanto llegó, lodesvistieron, le raparon la cabeza lo sujetaron con metales a una camilla, lo iluminaronhasta la ceguera y el vértigo, lo auscultaron y un hombre enmascarado le clavó unaaguja en el brazo. Se despertó con nauseas, vendado, en una celda que tenía algo depozo y en los días y noches que siguieron a la operación pudo entender que apenashabía estado, hasta entonces, en un arrabal del infierno.
El hielo no dejaba en su boca elmenor rastro de frescura. En esos días, Dahlmann minuciosamente se odió; odió suidentidad, sus necesidades corporales, su humillación, la barba que le erizaba la cara.Sufrió con estoicismo las curaciones, que eran muy dolorosas, pero cuando el cirujanole dijo que había estado a punto de morir de una septicemia, Dahlmann se echó a llorar,condolido de su destino. Las miserias físicas y la incesante previsión de las malasnoches no le habían dejado pensar en algo tan abstracto como la muerte.
(Ibid, p. 207208)(«Как-то вечером прежний врач появился в компании нового врача, и егоотвезли в больницу на улице Эквадор, поскольку было необходимо сделать емурентген. Дальманн, еще в экипаже, который их вез, подумал, что в какой-нибудьчужой комнате он сможет, наконец, уснуть. Он почувствовал себя счастливым иразговорился. Как только он оказался на месте, его раздели, побрили наголо, спомощью металлических браслетов привязали к кушетке, направили на него свет,яркий до слепоты и головокружения, выслушали, и человек в маске ввел ему иглув плечо. Он проснулся с ощущением тошноты, перебинтованный, в отдельнойпалате, напоминавшей колодец, и лишь спустя дни и ночи, минувшие после192операции, он смог осознать, что все это время находился у порога ада.
Лед неоставлял в его пересохшем рту ни малейшего ощущения прохлады. За эти дниДальманн возненавидел всего себя; он возненавидел свою личность, своиестественные потребности, свое унижение, щетину на своем лице. Он стоическиперенес процедуры, которые были очень болезненны, но, когда хирург сказал, чтоон чуть не умер от заражения крови, Дальманн расплакался, ощутив, что судьбасжалилась над ним. До сих пор физические лишения и бесконечное ожиданиедурных ночей не позволяли ему даже подумать о чем-то столь абстрактном, каксмерть.»)Подобным образом не менее значимым в плане тестовой семантики можетбыть и субъектный статус героев. Ср.
эпизод поиска контакта с цивилизацией –пути на север героями «Ста лет одиночества», являющийся реминисценциейбиблейского исхода:Los primeros días no encontraron un obstáculo apreciable. Descendieron por lapedregosa ribera del río hasta el lugar en que años antes habían encontrado la armaduradel guerrero, y allí penetraron al bosque por un sendero de naranjos silvestres. Altérmino de la primera semana mataron y asaron un venado, pero se conformaron concomer la mitad y salar el resto para los próximos días. Trataban aplazar con estaprecaución la necesidad de seguir comiendo guacamayas, cuya carne azul tenía unáspero sabor de almizcle. (García Márquez, Cien años, p.
41-42)(«В первые дни они не встретили значительных препятствий. Покаменистому берегу реки они достигли того места, где много лет назадобнаружили останки воина1, и там проникли в гущу леса по тропинке, поросшейдикими апельсиновыми деревьями. К концу первой недели они убили и зажарилиоленя, но довольствовались тем, что съели половину, засолив другую про запас напоследующие дни. Этой мерой предосторожности они старались отодвинуть1В оригинале – armadura («доспехи», а также «скелет»).
Оба значения обусловлены контекстом: в самом началеромана экспедиция, предпринятая Хосе Аркадио, находит с помощью магнита и извлекает из земли доспехи XVвека, внутри которых – скелет воина с медальоном на шее, хранящим женский локон.193суровую неизбежность как прежде питаться мясом красного ара, синеватым иотдающим мускусом.»)Очевидно, что сохранение субъектной позиции персонажей в повествованиипридает им статус эпических героев. Анализируя переводческие решения эпизода,начальный фрагмент которого мы привели, Е. Б. Веклич, справедливо указываетна недопустимость трансформаций субъектно-объектной структуры исходноготекста, допущенных в русских переводах: «В результате участники повествования,которые, несмотря на многочисленные препятствия, в ИТ [исходном тексте]сохраняют свою субъектную сущность, в ПТ [переводном тексте] превращаются вобъект, подчиненный и подвластный силам природы» [Веклич 2002: 40].
Итак,следует подчеркнуть, что сохранение субъектно-объектной структуры исходноготекстапредставляетсобойважнейшуюпереводческуюпроблему.Мифологический герой – это, как правило, субъект-каузатор: «Персонажи мифастановилисьобъектомкультапотому,чтопредставлялисьнаделенныминеобыкновенным могуществом, необыкновенной силой, в частности, конечно, исексуальной силой» [Стеблин-Каменский 2003: 274] (курсив наш.
– И. Ш.).Следует отметить, что, помимо фиксированного грамматического статусаперсонажей, имплицирующего их существенные характеристики, важную рольиграет неожиданная для читателя смена функции, т. е. субъектно-объектнаяинверсия, связанная с подвижной точкой зрения текста. Простейшая формулаэтого преобразования выражается в излюбленном приеме аргентинского писателяХ. Кортасара: «Тот, кто смотрит, сейчас сам наблюдаем» (El que mira es ahora lomirado) (Cortázar, Último round, p. 258). «Чистым воплощением» этого приемаможно считать такие его рассказы, как «Аксолотль», «Длительность парков» и др.Удачно аранжированная смена точки зрения может привести к инверсии в любыхсюжетных антитезах.
Такая инверсия ролей «злодея и жертвы» лежит в основеследующей зарисовки Кортасара под названием «Самый короткометражныйфильм» (Cortísimo metraje):194Automovilista en vacaciones recorre las montañas del centro de Francia, se aburrelejos de la ciudad y de la vida nocturna. Muchacha le hace el gesto usual de auto-stop,tímidamente pregunta si dirección Beaune o Tournus. En la carretera unas palabras,hermoso perfil moreno que pocas veces pleno rostro, láconicamente a las preguntas delque ahora mirando los muslos desnudos contra el asiento rojo.
Al término de un viraje elauto sale de la carretera y se pierde en lo más espeso. De reojo sintiendo cómo cruza lasmanos sobre la minifalda mientras el terror poco a poco. Bajo los árboles una profundagruta vegetal donde se podrá, salta del auto, la otra portezuela y brutalmente por loshombros. La muchacha lo mira como si no, se deja bajar del auto sabiendo que en lasoledad del bosque. Cuando la mano por la cintura para arrastrarla entre los árboles,pistola del bolso y a la sien. Después billetera, verifica bien llena, de paso roba el autoque abandonará algunos kilómetros más lejos sin dejar la menor impresión digitalporque en ese oficio no hay que descuidarse.
(Cortázar, Último round, p. 228)(«Автомобилист в отпуске путешествует по горной местности центральнойФранции, он скучает вдали от города и ночной жизни. Девушка «стопит» егопривычным жестом, робко спрашивает на Бон или Турнюс. По дороге несколькослов, красивый загорелый профиль, иногда анфас, в ответ на его вопросы,обнаженные бедра прижаты к красному сидению. На очередном повороте машинасъезжает с дороги и теряется в гуще. Поглядывая украдкой, видит скрещенные наминиюбке руки, а в то же время страх. Под деревьями густые заросли, где можнобудет, он выскакивает из машины, вторая дверца и грубо за плечи. Девушкасмотрит на него спокойно, не сопротивляясь, выходит из машины, зная, что вуединении леса. В момент когда рука на талии, чтобы затащить ее подальше,пистолет из сумочки и к виску.
Потом бумажник, убеждается в том, что он полон,попутно крадет машину, которую бросит в нескольких километрах, не оставив ниединого отпечатка, поскольку в этом деле нельзя быть небрежным.»)Примечательно, что подвижная точка зрения, способствующая субъектнообъектной инверсии, обеспечивается предельной лаконичностью повествования,создаваемой эллиптическими конструкциями и абруптивами.195 Субъектные перифразы: структура события и структура фактаСубъектное перифразирование – самая сложная форма преобразований,затрагивающая не только способ выражения пропозиции, но и их организацию впоследовательности, т.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
