Диссертация (1145123), страница 63
Текст из файла (страница 63)
К моменту написания первогоиз дошедших до нас сочинений Тертуллиан был взрослым человеком сосформировавшимся мировоззрением и сложившимся характером. Примкнувк ортодоксальной Церкви, он некоторое время сдерживал свой ригоризм.304Убедившись со временем в невозможности примирить своё стремление ксовершенству в вопросах морали и «домостроительную» позицию церковнойиерархии, он увлёкся монтанизмом. Не найдя и там идеала, он создалсобственную общину тертуллианистов.Рассмотрим, имел ли карфагенский апологет национально-политическиепристрастия или был аполитичным космополитом. Ж.-М.
Орню обращаетвнимание на его своеобразный христианский «интернационализм», из-закоторого христианское братство у него оказывается превышающим вседуховные и национальные границы. Тертуллиан жалеет христиан-варваров,подвергающихся опасности погибнуть под ударами их римских братьев. Вофразе из «Апологетика» – «Для нас нет более чуждого дела, чемобщественное, одно государство имеем – мир» (Nobis <...> nulla magis resaliena quam publica, unam omnium rempublicam agnoscimus, mundum) (Apol.38, 3) – Ж.-М. Орню усматривает что-то вроде «универсалистской»реминисценции (comme une réminiscence mondialiste) [Hornus 1958: 11–12]. О«космополитическом настрое» Тертуллиана, демонстрируемом словами«unam omnium patriam (у Нёльдехена patriam вместо rem publicam)agnoscimus mundum», писал ещё Э. Нёльдехен [Noeldechen 1886: 325].Приписываниенекорректным.ТертуллиануБолеекосмополитизмаправдоподобнымвыглядитпредставляетсяпредположение,высказанное Х.
Хагендалем, считавшим, что Тертуллиан здесь имеет в видуизвестное стоическое противопоставление res publica – mundus [Hagendahl1983: 15]. «Интернациональные» или «космополитические» высказыванияапологета могут быть вызваны неприятием римского патриотизма. Помнению Шарля Гинжебера, отрицательное отношение Тертуллиана ктрадициям Древнего Рима не говорит о его сепаратистских настроениях, также как и проводимое им сравнение трусости Энея, бегущего из пылающегоотечества, с храбростью карфагенянки, бросающейся в огонь. Французскийучёный видит во всем этом лишь признак исключительно нравственных ирелигиозных забот христианина. «Капитолий не надо противопоставлять305Бирсе, чтобы его осудить; достаточно, что он – curia deorum».
СогласноШ. Гинеберу, Тертуллиан считал, что христианин должен забывать о своихполитических предпочтениях, смиренно склоняясь перед волей Бога[Guignebert 1901: 9].Если признать отсутствие у карфагенского апологета каких-либоубеждений, не связанных с его религиозными воззрениями, придётсядопустить, что либо у него их не было изначально, либо он расстался с ними,приняв христианство. Крайне маловероятно, что такой темпераментныйчеловек, как Тертуллиан, мог быть равнодушным к происходящим в миресобытиям, на которые, как было показано выше, он живо откликался. Ондавал верную оценку явлениям в окружающей жизни: в том, как Тертуллианцитирует «Георгики» (Verg.
Geor. I, 125–128) при описании золотого века –Юпитер лишает царства своего отца, при котором крестьяне не обрабатывалиполя, и сама земля без принужденья все приносила (Ad nat. II, 13, 14), –можно увидеть отражение современного апологету положения вещей.Пропущенный Тертуллианом 126-й стих для Северной Африки конца II векабыл неактуальным (gegenstandlos), так как почти вся земля находилась вруках немногих владельцев [Krause 1958: 155–156].Даже крестившись, Тертуллиан не отказывался от своей симпатии кстоицизму, следы влияния которого на него не раз отмечались учёными.Например, магическое понимание Тертуллианом крещения в сочинении «Окрещении» (De bapt. 4) имеет в основе стоический материализм (stoischenMaterialismus) [Schelowsky 1901: 36].
Поэтому мы вправе предположить, чтои его прежние политические пристрастия проявляются в его сочинениях.В художественном очерке об Отцах Церкви А. Амман так характеризуетТертуллиана: «Он был карфагенцем, а не римлянином, плотью от плоти тойсамой Африки, что превращала своих пиратов в героев. Он из их породы»[Амман 1994: 54]. Подобным образом о нём говорит и Ж.-П. Валцинг:«Сердцем и душой, как по характеру, так и по темпераменту, он былафриканцем» [Waltzing 1929: XXII].306В своей ненависти к греко-римской культуре Тертуллиан более всегонапоминает Татиана, «в яростных нападках» которого «на всё греческое мыуже ощущаем не только вражду христианина к язычеству, но и неприязньсирийца к эллинизму, когда-то навязанному его предкам.
Первое служитсанкцией для второго» [Аверинцев 1987: 17]. Апологеты считали себя скореенаследниками традиций ближневосточной культуры, чем греко-римской[Бычков 1995: 83]. Во многом это утверждение касается и Тертуллиана.Чарльз Норрис Кочрейн пишет о резкой критике Тертуллианом римскогогосударственногоустройствакакпоследнеговместилищамирскихценностей. Далее он продолжает: «Эта критика была направлена противидеализации достижений Рима, представлявших собой наследство Цицеронаи Вергилия» [Cochrane 1944: 227]; наследство, к которому Тертуллианпостоянно, – быть может, против воли – был вынужден обращаться.Отзываясь об империи положительно, Тертуллиан скорее одобряет неримское государство, а государство, хотя оно и римское.
По мнению А. Бека,Тертуллиан рассматривает государство как вещь, которая сама по себехороша и полезна, однако её проявление плохо [Beck 1930: 45–46].Тертуллиан демонстрирует своё отношение к Римской державе, созлорадством упоминая о битве при Каннах и о нападении галлов: «Никто ещёв Риме Богу истинному не поклонялся, когда Ганнибал при Каннах благодаряучинённой им резне измерял модием римские перстни. Все ваши богипочитались всеми, когда сеноны захватили сам Капитолий» (Apol.
40, 8).Сципиона Эмилиана, как было сказано, он описывает как убийцу, а женуГасдрубала как героиню (Ad nat. II, 14, 6; I, 18, 3; Ad mart. 4, 5).Такие высказывания позволяют учёным говорить о нетерпимостиТертуллиана к традициям римского патриотизма. Так Р. Ф.
Эванс пишет, что«даже в апологетическом трактате нет недостатка в напряжённости междусепаратистским ригоризмом (separatistic rigorism) Тертуллиана и егожеланием разубедить своих читателей в том, что христианам чуждыинтересы государства» [Evans 1976: 26]. Жильбер Шарль-Пикар называет307Тертуллиана «столь нетерпимым к наиболее заслуживающим уважениятрадициям римского патриотизма, что он заканчивает отделением от Церквии от самих еретиков» [Charles-Picard 1959: 167].Отрицательное отношение Тертуллиана к Риму проявляется и в особожёсткой критике именно римских богов и героев. Ромула вскормилапродажная развратница, и потому её назвали блудницей (lupa) (Ad nat.
II, 10,1). Сам он, основав город, убил брата и обманом похитил чужих девушек. Обескомпромиссной тертуллиановской критике Энея уже говорилось выше.Минуций Феликс, происходивший, как и Тертуллиан, из СевернойАфрики, подобно ему беспощаден в своей критике римской религии. Однакоон щадит сына Анхиза и Венеры. Для Лактанция, пользовавшегосярасположениемимператораДиоклетианаивоспитывавшегосынаимператора Константина, «вергилиевский Эней остаётся образцом (dasMusterbeispiel) римской pietas. Vitium (речь идёт о его безжалостности кврагу) <...> относится не на счёт persona poetica, не на счёт эпического героя,а на счет poeta, имевшего, по мнению христианина Лактанция, ложнуюконцепцию pietas» [Wlosok 1990: 443].Напротив, к карфагенским мифологическим персонажам, как и к героямтипа жены Гасдрубала, Тертуллиан относится совсем иначе.
ПодобноПомпею Трогу, антиримские взгляды которого явно просматриваются вэпитоме Юстина [Зельин 1954: 186; Дуров: 1993 81–82], Тертуллиан хвалитДидону, хотя она почиталась как богиня, чьи деяния, возможно, быличастично заимствованы из народных сказок [Gsell 1913: 390]. Говоря оязыческих образцах мужества перед лицом смерти, апологет относит кРегулу местоимение vester, а к Дидоне – ipsa (Ad nat. I, 18, 3).
Онацеломудренна («В какого зверя <ты поместишь душу> безупречнойженщины Дидоны?» (De an. 33, 9)) и предпочитает смерть второму браку(«некоторая основательница Карфагена выходит замуж за костёр: опрославление чистоты и стыдливости!» (Apol. 50, 5; ср.: Ad mart. 4, 5)).Тертуллиан пишет о ней: «Пусть поднимется и судит христианок царица308Карфагена, которая, будучи изгнанницей в чужой земле и создательницейстоль большого города, вместо того, чтобы желать брака с царём, воизбежание повторного супружества предпочла, напротив, сгореть, чем выйтизамуж» (Tert. De mon.
17, 2; ср.: Tert. De exh. cast. 13, 3); как основательницагорода она не уступает Ромулу: «Также Ромул – бог после смерти. Еслипотому, что основал город, то почему не <стали богами> и другие основателигородов, в том числе женщины?» (Ad nat. II, 9, 19). Тертуллиан игнорируетрассказ о любви Дидоны к Энею Вергилия, стихи из поэмы которого (Aen. I,16-18) он цитирует, например, в «Апологетике» (25, 8) и в первой книге «Кязычникам» (Ad nat. I, 7, 2); любопытно, что в последнем фрагментеТертуллиан приводит 174-й стих из четвертой книги «Энеиды», в которойтремя строками выше говорится о том, что Дидона думает уже не о тайнойлюбви. У других христианских авторов встречается как более древняя версиямифа о Дидоне, так и более поздняя.
Иероним, например, говорит огостеприимстве Дидоны по отношению к Энею (Hier. In Os. I, 2) и о том, чтоона предпочла смерть браку с царём Иарбом: «скажу кратко о царицеКарфагена, которая пожелала скорее сгореть, чем выйти замуж за царяИарба» (Hier. Ep. 123, 8). Тертуллиан же последовательно отстаиваетцеломудрие легендарной основательницы Карфагена.Опровергая в «Апологетике» веру римлян в то, что они обрелимогущество благодаря своему благочестию по отношению к богам, онутверждает, что власть римлянам должны были бы дать римские боги, тоесть Sterculus, Mutunus, Larentina (Apol. 25, 3). Все более или менее«почтенные» боги оказываются иноземными, а, будучи таковыми, едва лирешили бы помогать завоевателям [Heck 1987: 54–55].Религиозность римлян, являясь для Тертуллиана, как и религиозностьдругих народов, суеверием, представлялась более ничтожной и примитивной.Тертуллиан доходит до того, что христианского Бога как Бога неримскоговместе с египетскими и прочими неримскими богами противопоставляетбогам римским: «<...> мы и римлянами не считаемся, ибо чтим неримского309Бога (non Romanorum deum)» (Apol.