Диссертация (1144919), страница 17
Текст из файла (страница 17)
Таким образом,исследователь в общих чертах определил, что данный список содержит правила в том же виде,что и Новгородский Синодальный список.Необычная по составу Люблинская редакция Кормчей, открывавшаяся ярким полемическимПредисловием, привлекла внимание А.С. Павлова. Он полностью опубликовал Предисловие кКормчей и определил парижское издание, по которому Василий Люблинский исправлялславянскую каноническую книгу. Кроме того, ученый доказал, что Люблинская редакцияиспользовалась при подготовке печатной Кормчей в Москве в 1650-53 гг.
[Павлов 1885а].В дальнейшем обе галицкие редакции надолго выпали из поля зрения ученых. Они не моглипомочь прояснить раннюю историю славянских переводов, вошедших в Кормчие книги,поэтому не интересовали исследователей XIX – нач. ХХ в. В них отсутствовала Правда Русскаяи княжеские уставы, поэтому они не были привлечены в сер.
ХХ в. при изучениизаконодательных памятников в составе Кормчих книг. До последнего времени единственнымисследователем Лукашевичской редакции Кормчей оставался Я.Н. Щапов, обратившийвнимание на то, что в этой редакции находится один из наиболее ранних вариантов «Правила оцерковных людях» [Щапов 1965].
Щапов описал один из списков подобной Кормчей, покоторому дал название всей редакции [Щапов 1959б. С. 11-17]46. Ученый выявил еще рядсписков Лукашевичской редакции и обратил внимание на их украинское происхождение, атакже отметил близость Волынского извода и Лукашевичской редакции Кормчей. Отсутствие вЛукашевичской редакции Кормчей Устава кн. Владимира позволило Щапову предположить,что эта каноническая книга была создана в последней четверти XIII в., – еще до того, как Уставбыл включен в Кормчую, формировавшуюся на протяжении четверти столетия при митр.Кирилле II. Таким образом, Щапов отнес Лукашевичскую редакция к наиболее раннему этапу46РГБ, Лук.
и Марк. 1.59формирования русской Кормчей, предшествовавшему созданию Волынского извода [Щапов1965: 78; Щапов 1978: 211-212]. Ко времени митр. Максима (без каких-либо аргументов) отнесредакцию И. Скочиляс, считающий, что Лукашевичская Кормчая появилась в Киеве [Скочиляс2010: 366].
Таким образом, до сих пор выводы исследователей опирались на археографическиеданные о месте бытования отдельных списков и на наблюдения над историей отдельныхтекстов из Лукашевичской редакции. При этом оставались не выявленными списки Кормчей, ееисточники, методы составления, взаимоотношение с кругом других канонических книг какдревнерусских, так и галицких.К Люблинской редакции Кормчей обратилась Е.В. Белякова в связи с изучением московскойпечатной Кормчей (Москва, Печатный двор, 1653).
Наблюдения А.С. Павлова получилидополнительное обоснование в работах Е.В. Беляковой, которая подтвердила, что полемическизаостренное предисловие Люблинской редакции было частично заимствовано в Кормчую припатр. Иосифе, но удалено при патр. Никоне, так что лишь некоторые печатные экземплярысохранили листы с выписками из Люблинской редакции. Однако до настоящего времени попрежнему оставались невыясненными как источники Люблинской редакции, так и пути,которыми она могла оказаться в Москве.Наше исследование касается древнерусских редакций Кормчих книг и переработок,созданных на их основе, подобно галицким редакциям. За рамками нашего труда осталисьнекоторые канонические книги, подготовленные на Балканах или в Великом княжествеЛитовском, такие как Мазуринская и Западнорусская редакции Кормчей.
Источникам ивозникновению Мазуринской редакции Кормчей посвятила исследование Е.В. Белякова, чтодало толчок для подготовки лингвистического издания Мазуринской редакции по всемизвестнымвтовремяспискам.ВосновеМазуринскойредакции,какпоказалаисследовательница, лежит Сербская редакция Кормчей. Возникновение Мазуринской редакцииКормчей Е.В. Белякова относит к XIV в., связывая ее с Болгарией или Охридскойархиепископией [Мазуринская Кормчая: 53-54].Единственной исследовательницей Западнорусской редакции Кормчей стала Л.В. Мошкова,выявившая эту неизвестную ранее редакцию при описании рукописей РГАДА и назвавшая рядсписков из иных хранилищ. Мошкова дала название редакции, определила, что ее основнымисточником является Сербская редакция Кормчей.
Создание Западнорусской редакцииКормчей Л.В. Мошкова отнесла к XV в. и связала с деятельностью митр. Киевского ГригорияБолгарина и, соответственно, с Киевской митрополией (в том ее виде, как она сформироваласьпосле 1458 г.) [Мошкова 2005a: 232-234]. Основанием для датировки редакции послужилкомплекс формулярных посланий митр. Киевского, помещенный в некоторых спискахЗападнорусской редакции, до сих пор остающийся неопубликованным и неизученным.60Как видим, редкая из русских редакций Кормчих XIV-XVII вв. удостаивалась специальногоисследования.
Эти канонические сборники устойчивого состава попадали в поле зрения ученыхлишь в связи с исследованием отдельных текстов, что неизбежно приводило к игнорированиюмногих списков, не содержащих нужного сочинения. Главным же недостатком подобногоподхода являлось то, что Кормчая не рассматривалась как единый устойчивый по своемусоставу сборник, составлявшийся и редактировавшийся целиком, а не отдельными частями.Попытки изучить отдельный текст в отрыве от истории Кормчей книги в целом, равно как изаключения относительно истории всей Кормчей на основе изучения единственного текстанеизбежно ведут к ошибочным выводам.
К подобным же заблуждениям приводит иисследование единственной редакции вне иных канонических книг. История формирования ипреобразований Кормчих книг имеет свои тенденции, которые не позволяют просто поместитьизучаемую редакцию в центр исторических событий, опираясь лишь на общеисторическиесоображения. Наше исследование представляет собой попытку взглянуть на историю развитияКормчих книг в целом, воспринимая их как сборник, имеющий собственную судьбу и тесносвязанный с иными книжными памятниками Древней Руси.Историческое значение Кормчих книг. Как мы видели, с вопроса о значении Кормчейкниги как памятника права началось научное изучение этого канонического сборника.
Вопрос ороли Кормчей книги в системе действующего права, сформулированный Г.А. Розенкмапфом,занимавшимся кодификацией российских законов, предварял все первые исследованияКормчих книг: статью митр. Евгения (Болховитинова), публикации Розенкампфа. В те времена,когда выходили первые труды о Кормчих, этот свод церковных постановлений еще продолжалвходить в число принятых в Российской империи законов. Митр. Евгений, отвечая на вопросРозенкампфа, писал о том, что хотя основная часть текстов Кормчей книги уже не имеетзначения в системе законодательства, однако продолжает использоваться при решениивопросов, связанных с брачным правом.
О том, что в сфере брачного права Кормчая сохраняласвою актуальность в XVIII-ХХ вв., свидетельствуют многочисленные выписки, делавшиесястарообрядцами. Розенкампф, намереваясь решить вопрос о значении Кормчей в историческомплане, предположил, что наилучшим образом о непосредственном обращении к Кормчейсвидетельствуют находящиеся в ее составе русские статьи. Это направление в изученииКормчей было продолжено Н.В. Калачовым, собравшим сведения о русских статьях в составеКормчих и давшим обзор их происхождению.
При этом исходной посылкой оставалосьпредположение, что присутствие в Кормчей постановлений русских соборов, посланий играмот различных иерархов говорит о сохранении Кормчей статуса действующего сборника поправу. Однако среди текстов, привлеченных Калачовым в исследовании, оказалось61значительное число статей, не входивших в основной состав Кормчей книги, а сопровождавшихотдельные списки в качестве конвоя.В дальнейшем исследователи сосредоточились преимущественно на важнейших русскихпамятниках законодательства, таких как Правда Русская и княжеские уставы.
Эти текстысохранились преимущественно в составе Кормчих книг, однако привлекались для изученияпериода гораздо более древнего, чем списки Кормчих или их предполагаемые архетипы. Поэтой причине советскими историками практическое значение русских юридических текстовизучалось вне зависимости от практического значения Кормчей книги.Вопрос о том, имели ли практическое применение пришедшие из Византии тексты,входившие в состав Кормчей книги, был поставлен В.М. Живовым [Живов 1988 (2002)].Изначально исследователь исходил из предположения, что в сфере права (как и во многихдругих сферах русской жизни) определяющее значение имел дуализм. Согласно этой теории,византийские и древнерусские правовые тексты радикально различались своим назначением ивозможностями в использовании, что проявилось в употреблении различных лексем впереводных и древнерусских текстах.
Опираясь на теорию дуализма, Живов отделилвизантийские юридические тексты, известные на церковнославянском языке и относящиеся, поего мнению, к сфере культуры, от древнерусских текстов, целиком находящихся в сфере быта иобычая, вне культуры. Впоследствии автор отказался от теории дуализма, но по-прежнемуполагал, что византийское церковное и светское право оставалось лишь книжным и не имелоникакого практического значения. Задолго до исследований Живова М.Н. Тихомиров и Я.Н.Щапов пришли к выводу о том, что византийское право не могло непосредственно применятьсяна практике, но имело иное значение, например, служило образцом для отправления суда илидополнительным источником, на который могли ориентироваться при решении сложныхвопросов [Тихомиров 1961: 18; Щапов 1978: 249-250]. Однако Живов отрицает такое, хоть иполное неопределенности, но все же практическое значение византийского права. По мнениюученого, византийские правовые тексты «переписывались и читались как памятникихристианской культуры, приобщавшие славянские народы к наследию византийскойдуховности» [Живов 2002: 227].
Выводы исследователя были повторены в работе В.В. Долгова,который на примере Мерила Праведного еще раз продемонстрировал основные постулатыЖивова: сакральный характер памятников византийского права и невозможность использоватьих на практике на Руси [Долгов 2013]. В отличие от своего предшественника, Долговраспространил функции сакрального текста с византийских текстов на древнерусские (в первуюочередь, Правду Русскую), которые, как полагает исследователь, также служат лишь «символомзаконности и материалом для назидательного чтения» [Долгов 2013: 97].62Таким образом, современные исследования, на наш взгляд, пришли к парадоксальномупротиворечию. Очевидным стало разнообразие включенных в Кормчие книги текстов, богатаяи полная неожиданных поворотов история их редактирования Однако чем больший интересвызывают отдельные сюжеты, связанные с различными особенностями Кормчих книг, тембольше сомнений вызывает практическое применение Кормчих при решении важнейшихвопросов, встававших перед русской церковью и русским государством.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
