Диссертация (1144919), страница 10
Текст из файла (страница 10)
Евгению (Болховитинову) и Н.П. Румянцеву, как сам писал об этомпозже36. В исследовании Розенкампфа собраны находки и наблюдения, сделанные егосовременниками, многие из которых были знакомы с российскими древностями лучше ученогонемца. Необходимость дополнять и перерабатывать исследование была очевидной и самому36«Он <Румянцев - МК> желал, чтоб я занялся предметом сим в отношении историческом.
Одобрив сей опыт,канцлер хотел, чтоб я напечатал оный» [Розенкампф 1829: III].34Розенкампфу, который сразу после выхода первого издания взялся за второе, однако не успелего закончить. Последние годы Розенкампфа живо описаны его секретарем, В.С. Печериным.Кончина немецкого ученого была ускорена крайней нуждой, в которую он впал под конец.Завершать подготовку второго издания пришлось В.Г.
Анастасевичу; книга вышла только в1839 г. Злополучная судьба второго издания подробно описана А.Д. Ивановским. Второеиздание труда Розенкампфа, получившее столь существенные дополнения, что объемом почтивдвое превосходило первоначальный труд, было выпущено тиражом 100 экземпляров послесмерти и автора, и митр. Евгения, финансировавшего эту книгу. По словам Ивановского,Анастасевич разослал лишь около десяти экземпляров нового издания, а остальные, в тетрадях,остались лежать среди прочих бумаг Анастасевича. После смерти издателя в 1845 г. все егобумаги, включая тираж книги Розенкампфа, хранились в сарае Румянцевского музея, пока в1863 г.
не были переданы полицейскому начальству, распродавшему, наконец, бумажный хламна вес в кулях [Ивановский 1867а]. Купивший пять кулей Ивановский обнаружил в нихразрозненные листы книги Розенкампфа. Его похождения в поисках других листов этой книгинапоминают приключенческий роман. Рьяному охотнику за остатками редкого издания удалосьсобрать лишь несколько экземпляров исследования Розенкампфа; основная же часть архиваАнастасевича, в том числе тираж второго издания, сваленная книгопродавцами в заснеженномсарае, погибла во время оттепели, превратившись в бумажную кашу [Ивановский 1867б;Ивановский 1871: 88-90].После смерти тех исследователей, которые наиболее увлеченно занимались Кормчимикнигами в первой трети XIX в.: митр. Евгения, графа Н.П. Румянцева, купца И.П.
Лаптева,барона Г.А. Розенкампфа, интерес к Кормчим книгам на продолжительное время снизился.Вероятно, одной из причин стала книга Розенкампфа, своей фундаментальностью создававшаявпечатление изученности данной темы. Всплеск интереса к Кормчим книгам начался со второйполовины 40-х гг. XIX в. Новый толчок к изучению Кормчих книг дало исследование НиколаяВасильевича Калачова (1819-85), открывшее совершенно незатронутую в работе Розенкампфатему: историческое значение Кормчей и ее роль в правовом решении различных историческихколлизий.
Труды о Русской правде и о Кормчей книге были одними из первых опытов нанаучной стезе будущего сенатора, сразу привлекшими к нему внимание [Калачов 1846; Калачов1847]. После университета поступив на службу в Археографическую комиссию, Калачовнеизменно основное внимание уделял рукописям, стремясь собрать все известные списки длясвоих исследований. Задачей Калачова в исследовании «О значении Кормчей в системедревнего русского права» было показать, что как церковные, так и светские юридическиепамятники, входившие в Кормчую книгу, имели практическое значение для судопроизводства.Именно этой цели посвящена вся система доказательств Калачова, все приводимые им примеры35и наблюдения. В том, что касалось истории редакций Кормчих книг, Калачов следовал заРозенкампфом, лишь незначительно его корректируя. Калачов полагал, что в древнейшее время(в XI-XIII вв.) хождение имели греческие номоканоны, которые использовались и позже,наравне со славянскими.
Кормчую книгу с полным текстом правил и толкованиями Калачовсчитал болгарским переводом, присланным в Киев для митр. Кирилла и лишь дополненнымместными статьями на Руси в кон. XIII в. Таким образом, следуя терминологии Розенкампфа,Калачов считал «Кирилловскую фамилию» Кормчей болгарским переводом, имевшим на Русинаибольшее распространение и значение и дополнявшимся как русскими статьями, так иновыми переводами из греческих номоканонов, использовавшихся Киевскими митрополитаминаравне со славянскими каноническими книгами. «Рязанскую фамилию» Калачов считалсербским переводом, хоть и переписывавшимся порой русскими книжниками, но имевшимгораздо меньшее значение [Калачов 1847: 82-88, 114-115].Как видим, предшественников Калачова больше всего интересовал вопрос о древнейшейистории Кормчей в России, разделении и функциях первоначальных редакций. Те же вопросыставит и Калачов; но, при свойственном ему тщательном внимании к рукописям, Калачов немог не заметить, что списки XV-XVI вв., в основе своей восходящие к «Кирилловскойфамилии», значительно отличаются по составу и должны рассматриваться как самостоятельныередакции.
Таким образом, если Розенкампф лишь отметил существование таких необычных посоставу списков Кормчих, как принадлежащая Нифонту Кормилицыну или ВассиануПатрикееву, то Калачов впервые задался вопросом об особенностях и источниках некоторыхредакций Кормчих, известных по спискам XV-XVI вв. Особенно его интересовало Мерилоправедное как юридический сборник, имевший, по мнению исследователя, практическоезначение; а в связи с этим – Кормчая в соединении с Мерилом праведным (ныне известная какЧудовская редакция). Калачов указал на Мерило праведное как на один из источниковдополнений этой Кормчей, заодно перечислив все известные ему списки как Кормчей, так исамого Мерила праведного [Калачов 1847: 18, 117-119].Наконец, в исследовании Калачова намечено еще одно новое направление в изученииКормчих книг. Интересуясь судьбой Кормчей как единого сборника, предшествующие авторыобращали основное внимание на полноту текста правил, их перевод, наличие или отсутствиетолкование – то есть то, что позволяло соотнести славянские Кормчие с греческимиканоническими сборниками.
Присутствие русских статей отмечалось учеными, но заисключением княжеских уставов, они мало привлекали внимание. Калачов впервые подготовилобзор статей, входивших в Кормчие книги (разумеется, далеко не полный), обратившись ксодержанию Кормчих. Все статьи он разбил на три группы, в соответствие со своими целямиобращая внимание, прежде всего, на практическое значение текстов Кормчей. Таким образом,36им были выделены 1) постановления византийских императоров; 2) русские юридическиестатьи; 3) прочие сочинения, не имевшие практического значения для судопроизводства.Многие тексты он прокомментировал и указал их издания.
Однако поскольку историяизменений, вносившихся в Кормчие на протяжение XIII-XVII столетий и многообразие ихредакций по-прежнему оставалось невыясненным, Калачов не задавался вопросом о том, когдата или иная статья была внесена в Кормчие, в книге какого состава она появилась и к какомупериоду относится. Многие указанные им статьи выписаны в конвое Кормчих, и не имеютотношения к их основному составу. Таким образом, обзор статей, входящих в Кормчие,оказался оторван от истории редактирования Кормчих книг, так что Калачов часторассматривает статьи вне исторического контекста.Исследование Калачова, необычное в сравнение с другими работами о Кормчих книгах,долгое время оставалось единственным в своем роде.
Сразу после выхода труда Калачова былосделано несколько новых находок, открывших древнейшие канонические рукописи. Этиоткрытия, хоть и не сразу оцененные, показали, что более невозможно опираться на выводыРозенкампфа относительно взаимоотношения переводов и редакций славянских Кормчих книг.Они послужили стимулом для изучения древнейшей истории Кормчих и их переводов, а несостава отдельных рукописей или их практического значения, что так интересовало Калачова.Зимой 1844/45 г.
В.И. Григорович обнаружил Иловицкий список Кормчей 1262 г.37,находившийся в частном собрании в Фессалонике; сведения об этом списке – древнейшейКормчей книге Сербской редакции стали известны в 1848 г. [Григорович 1848: 181-183]. Кэтому же 1848-му году относятся еще две важнейшие находки. П.М.
Строев, выпустивший в1848 г. описание рукописей И.Н. Царского, открыл один из древнейших списков Кормчей XIIIв. [Строев 1848: 169-170, № 212], ныне хранящийся в собрании А.С. Уварова38. Эта рукописьпоражала не только своей древностью, но, главное, своим составом, поскольку содержалаполный текст правил без толкований. К сожалению, последнее обстоятельство не былоупомянуто в описании Строева, не отметившего ни полноту правил, ни отсутствие толкованийв рукописи. Это привело к тому, что список Царского был оставлен без внимания; вдальнейшем к нему обратился лишь А.С. Павлов в 1869 г.Тогда же, в 1848 г. Вукол Михайлович Ундольский (1816-64) взялся готовить описаниерукописей патриаршей (Синодальной) библиотеки для публикации в «Чтениях в Обществеистории и древностей российских». Занимаясь описанием, Ундольский нашел в Синодальнойбиблиотеке Воскресенскую Кормчую рубежа XIII-XIV в., содержавшую отрывки и выписки из3738Загреб, Арх.
ХАЗУ, III-с-9.ГИМ, Увар. 124.37разных редакций Кормчих книг39. Однако самой важной его находкой была ЕфремовскаяКормчая с правилами без толкований, того же состава, что и Уваровский список, но еще болеедревняя, датируемая XII в.40 Эта рукопись до настоящего времени остается старшим полнымсписком славянской Кормчей с правилами без толкований. Издание описания Ундольскогозадержалось на 20 лет из-за разгрома, постигшего «Чтения» в 1848 г. после публикации«Записок о Московии» Г. Флетчера. В результате сведения о рукописях Синодальнойбиблиотеки, собранные Ундольским, были опубликованы только в 1867 г., уже после смертиученого [Ундольский 1867: 38-46].
Наблюдения исследователя, которому стали очевидныпротиворечия в построениях Розенкампфа и правота митр. Евгения, остались лишь в его архиве,среди черновых записей [Щапов 1978: 22]. Первое упоминание Ефремовской Кормчей впечатном издании в 1861 г. принадлежит Ф.И. Буслаеву, давшему лаконичную характеристикуособенностей языка этой рукописи и опубликовавшему в качестве образца четыре правилаШестого вселенского собора [Буслаев 1861: 377-380]. В 1867 г., когда вышло описаниеУндольского, Ефремовская Кормчая была также кратко охарактеризована в одной из статейархим.