Диссертация (1137497), страница 30
Текст из файла (страница 30)
Ясохраню закон, данный Богом и освященный людьми. Я буду следовать правилам, принятым мной, когда была я в своем полном уме. Законы и правила были бы бесполезны длятакого времени, когда нет никаких искушений; но они именно существуют для тех критических минут, когда тело и душа готовы соединенными силами востать против их внушений: пусть они строги, но тем более не должно нарушать их, хотя бы это стоили упорной иожесточенной борьбы.
В чем же будет состоять их достоинство и сила и как скоро человек,из личных удобств и выгод, станет следовать совственному произвол, не соображаясь ни скакими постановлениями? Между тем, я всегда была уверена, что общественные законы142должны для всех и всегда иметь обязательную силу, и если я не так рассуждаю в настоящуюминуту, значит, страсть помрачила мой рассудок, и необузданное чувство взяло перевес надвсеми силами души. Общественные правила и законы, освященные веками и принятыемоим собственным рассудком в его нормальном состоянии: вот все, что должно быть моейопорой в этот роковой и опасный час моей жизни. [Дженни Ир, 1849, c.126-127]Главная героиня романа Е.А. Словцовой практически копирует поступок и слова Джейн, когда не соглашается смириться с будущей жизнью с Александром Сергеевичем и в конце вышеописанного разговора с омерзением восклицает: «Никогда вам не купить меня!»После этого разговора Наташа сильно заболевает «тифозной горячкой»и почти умирает.
Ее болезнь не просто отсрочивает свадьбу, а заставляет Александра Сергеевича отказаться от Наташи совсем, виня себя в том, что она заболела именно из-за него и его упорного желания быстрее сыграть свадьбу.Как и в романе Бронте, несостоявшаяся свадьба становится переломныммоментом всего повествования.
Джейн покидает Эдварда, а Наташа не видитАлександра Сергеевича полтора месяца, пока она выздоравливает; вслед заэтим он после короткого свидания уезжает из города.Как Джейн не перестает любить Эдварда после своего отъезда из егодома, но строит свою жизнь по-новому, становясь все более независимой(чему помогает неожиданное наследство от дяди), так и Наташа решает уехатьк жене своего умершего брата и жить вместе с ней, работая и дальше учительницей. Примечательно, что этому решению также помогает наследство. Свободу обеим героиням дают деньги. В случае Наташи деньги появляются последолгого судебного процесса с братом, в подробности которого читателей непосвящают, оговаривая лишь то, что Зарятин вел судебные дела за Наташу ипомог ей выиграть это дело.143Вместе с долгожданной свободой, к которой героиня Словцовой шлавесь роман, к Наташе приходит понимание того, что она все-таки любит Александра Сергеевича:«Встретимся ли мы когда-нибудь с ним в жизни? И как встретимся, узнаем ли другдруга или пройдем равнодушно, как незнакомые!..
Но как бы то ни было воспоминание онем останется вечно во мне. Это не стран, не горячка, которые я испытывала несколько летназад. Те чувства, блестящие и мимолетные, как метеор, пролетели безвозвратно. Нет, этодругое чувство, ясное и спокойное, как синее небо над моей головой, но такое же глубокоеи бесконечное… Пусть он встретит меня как незнакомую, пусть я заговорю с ним с видимым равнодушием и не узнаю даже его, если он этого захочет; но сердце мое отыщет егочерез десятки лет между миллионами людей и остановится на нем с горячею молитвой онем к Всевышнему и желанием моему бывшему другу всевозможных благ и счастия» [Словцова, 1863, c. 218].Тем не менее, желание «быть полезной», быть кем-то, кроме жены Александра Сергеевича, дает героине сил заново начать свою жизнь в другом городе:«Все, что мучило меня неразрешенною загадкой, разрешилось, объяснилось и кануло в вечность.
Передо мной развертывается новая жизнь с новыми требованиями, с новыми загадками, но я уже спокойно поджидаю их. Ничто меня не тревожит, не мучит: всеволшебство жизни миновало для меня, и впереди стоит один только долг, долг, долг. Я хочужить, хочу быть полезна!..» [Словцова, 1863, c. 220]Как и в романе Бронте, герои встречаются по прошествии некотороговремени, чтобы закончить свой общий путь в романе.
Через два месяца послеотъезда Наташи с завода Белоградских, Александр Сергеевич приезжает к героине и она соглашается выйти за него замуж, чувствуя себя на равных с ним:«Какие бы обязанности ни пали на мою голову, но мысль, что все его мое и мое —его, заставит меня без всякого ропота взять крест мой и идти безропотно!» [Словцова, 1863,c. 224]144Выводы четвертой главыПроанализировав процесс адаптации сюжета английского женского романа воспитания русскими писательницами 1860-х годов на примере романа«Джейн Эйр» Ш. Бронте, мы пришли к выводу, что этот процесс характернеевсего виден в романе Ю.
В.Жадовской «Женская история». Способ усвоенияженского «воспитательного» сюжета Жадовской находился под сильным влиянием русской критической оценки творчества Ш. Бронте и переводческойстратегии И. И. Введенского.Ю. В. Жадовская создала, как и ее современники, свой образ главнойгероини русского женского романа воспитания, сюжет которого - отчасти автобиографический, отчасти литературный, отсылающий к публицистике ибеллетристике того времени, переводной в том числе. Весь корпус русскихкритических статей 1850-х годов о биографии Шарлотты Бронте и ее творчестве был главным источником представлений о романе и главной героине, которым располагала Жадовская.
Пересказы биографии Шарлотты Бронтевнесли важнейший вклад в восприятие Ю.В. Жадовской романа Бронте и главной героини романа.Мы пришли к выводу, что при анализе ключевых событий и образов романа «Женская история» можно говорить об осознанной рецепции Ю.В.Жадовской «Джейн Эйр» и сюжетной, жанровой и нарративной близости обоихпроизведений.Следование сюжетной линии, характерной для женского романа воспитания XIX века, эталоном которого и является роман «Джейн Эйр», подтверждается и близостью ключевых образов и героев в двух текстах.Анализ произведений современниц Ю.В.
Жадовской, в частности, романа «Моя судьба» Е. А. Словцовой, позволяет утверждать, что сюжетныеконструкции и сюжетные функции главных героев английского женского романа воспитания были адаптированы русскими писательницами 1860-х годовв попытках создания русского женского романа воспитания.145Глава 5. Структура сюжета в романе И.А.Кущевского «Николай Негорев, илиБлагополучный россиянин» (1871)5.1.
История становления главного героя романа и английскийроман воспитанияПоследняя глава нашего исследования посвящена роману И.А. Кущевского «Николай Негорев, или Благополучный россиянин» (1870—1871). Вданной главе мы рассмотрим сюжетные модификации романа воспитания, которые обнаруживаются у И.А.Кущевского. Герой времени, как оказалось,нуждается в таком романном оформлении.В романе И.А.
Кущевского мы, действительно, находим элементы всехрассмотренных нами вариантов английского романа воспитания (в том числеромана карьеры и женского романа воспитания), но для И.А.Кущевского в1870—1871-м гг. все «воспитательные» сюжетные конструкции —детали, знакомые и давно освоенные в русской словесности.Мы исследуем три взаимосвязанные, параллельные сюжетные линии вромане Кущевского: 1) история взросления главного героя романа, НиколаяНегорева, и процесс его превращения в «благополучного россиянина»; 2) роман карьеры Николая Негорева; 3) женский роман воспитания.Каждый из перечисленных видов в какой-то мере усваивался в викторианской интерпретации.
Так, при создании истории главного героя романа И.А.Кущевский обращается к коллизиям романа воспитания 1850-х годов, какиемы помним по роману Ч. Диккенса «Дэвид Копперфильд», но для И.А. Кущевского эта память о романе воспитания в его диккенсовской «оркестровке» ужестала тем инструментом, посредством которого неоднократно проигрывалисьмногочисленные и похожие друг на друга истории взросления героев в русской беллетристике до И.А. Кущевского.Типичным представляется и «конспект» карьерного пути Николая Негорева, его стремление «на верх благополучности». И.А.
Кущевский не посчитал146нужным отвести описанию карьерного пути Негорева в столице существенного места в структуре романа: те годы, что герой находится в Петербурге,пытаясь сделать карьеру, описаны схематично на нескольких последних страницах романа. И.А. Кущевскому достаточно дать лишь наброски к описаниюкарьерный путь молодого человека - главного героя, поскольку он стремитсяредуцировать эту тему, понимая ее известность к 1870-м годам.Самым ярким примером обращения к стереотипу становятся дискуссиио женском вопросе и отчасти пародийное, ироничное «воспоминание» Кущевского о женском романе воспитания в тексте «Николая Негорева».
В отличиеот Жадовской, о которой речь шла в четвертой главе, Кущевский пишет своепроизведение уже после выхода в свет романа «Что делать?» и целой волнылитературных подражаний Чернышевскому. Отзвуки споров о женском вопросе - вполне ироничная дань литературной моде на новых «героинь».В дальнейшем мы рассмотрим поочередно каждую составляющую романа воспитания, переосмысленную Кущевским.Роман Кущевского рассматривается исследователями как часть нигилистической и антинигилистической литературной полемики начала 1870-х гг.[Старыгина, 2003] или в контексте социокультурных исследований Сибири[Кулешова, 2014]. Анализ произведения Кущевского с точки зрения рецепциианглийского романа воспитания в русской прозе ранее исследователями непредпринимался.«Один из распространенных типов нашего времени» — так характеризует главного героя С.С.Шашков, в одной из своих статей в журнале «Дело»[Шашков, 1871].
Как Гончаров писал «обыкновенную» историю героя своеговремени, так Кущевский предпринимает попытку создать образ «распространенного» героя своего времени, 1860—1870-х годов.Иван Афанасьевич Кущевский (1847—1876) родился в г. Ачинске Енисейской губернии (Красноярский край). О его воспитании и жизни до приездав Петербург в 1864 году известно мало: рано потеряв отца, Кущевский училсяв горнозаводском училище в Барнауле, затем в Томской гимназии (которую147так и не закончил). По прибытии в Петербург некоторое время был разнорабочим, пока в 1866-м не начал писать городские очерки и заметки о мелких чиновниках или рабочих в таких газетах, как «Искра» и «Санкт-Петербургскиеведомости». Период с 1866-го по 1871-й годы автор заметки о Кущевском в«Пчеле» [Горнфельд, 1877] характеризует как время, в течение которого писателю «пришлось бедствовать в маленькой прессе» [Горнфельд, 1877, c.