Диссертация (1137497), страница 27
Текст из файла (страница 27)
Писательница также подчеркивает достаточно необычное для того времени отрицательное мнение матери о браке:«Она постоянно изъявляла желание, чтобы я осталась в девушках, и рисовала замужество мрачными красками. Когда я говорила ей, зачем она сама вышла замуж, она отвечала, что ее супружество исключение, из тысячи одно» [Жадовская, 1861, с. 264].Мать Лизы не одобряет такие детские развлечения, как игры в куклы, инастаивает, как и отец Лизы, на том, что образование важнее всего для девушки. Характер матери Лиза описывает фразой «неумолима как закон» [Жадовская, 1861, с.
263]. Если вспомнить фразу Джейн Эйр о том, что «сильныеветры, землетрясения, удары могут проходить мимо меня: всегда и везде ябуду следовать внушениям того внутреннего голоса, в котором вижу и слышусвою совесть, спокойную и чистую» [Дженни Ир, 1849, с. 202], то можно заключить, что не только образ Лизы, но и образ матери находится под влияниемобраза Джейн, особенно учитывая, что мать Лизы может приходиться ровесницей Джейн Эйр, если исходить из времени написания английского романа.Книга, библиотека, круг чтения героинь, читательский репертуар —опознавательные знаки в романах. Обе героини знакомы с древней и новойисторией, обе читают по-французски и по-немецки.
Отец предлагает Лизефранцузскую книгу с отсутствующей обложкой (название от нас скрыто).Вкус Лизы и ее литературная осведомленность вызывает симпатию у МихаилаАлександровича при их первом разговоре именно тем, что она знает не только«классиков», но и современную русскую литературу, которую другие героининаходят второсортной:129«— А мы читали Жуковского! Не читали ли уже и Данта, и Шекспира?— И Вальтера Скотта прибавьте, — сказала я, смеясь, — да и Гоголя не забудьте —с них я начала» [Жадовская, 1861, с. 289].«Язык» настроений, эмоций объединяет эти два романа. Так, природа иу Ю.В.Жадовской, и у Шарлотты Бронте представляется неизменно дружелюбной и более приветливой, нежели окружающие героинь люди.
Лиза находит умиротворение в прогулке в сосновом бору или в катании на лодке прилуне:«Вчера вечером катались по озеру в лодке при лунном свете. Какое очарование! Вечер был тихий. Окрестный ландшафт прекрасен: из-за леса ярко сияла белая приходскаяцерковь; деревня с крылатыми мельницами, озаренные мягким лунным блеском, рисовались неясными очерками; озеро блистало серебром и золотом» [Жадовская, 1861, с.
287].Джейн же обретает в уединенном наслаждении природой то, чего ненаходит среди людей, — доброту и покой:«Природа, казалось, была для меня благосклонна и добра: я, отверженная девушка,готова была броситься в ее объятия с детской нежностью, забыв на этот раз эгоизм и холодное равнодушие людей. На эту ночь, по крайней мере, я буду гостьей природы: она любитменя, как нежную дочь, и готова дать мне спокойный приют без денег, и без платы»[Дженни Ир, 1849, с. 193].Сравнение описаний интерьера подтверждает параллелизм романов.
Известный эпизод в красной комнате «Дженни Эйр» был переведен Введенскимочень точно:«Красная комната, по-видимому, совсем лишняя в доме, служила в редких случаяхимпровизированной спальней для гостей, когда их съезжалось слишком много для ГестедГолль, где они, по принятому деревенскому обыкновению, останавливались на несколькодней. Впрочем, это была одна из самых больших и красивых комнат в целом доме. Постельна массивных столбах из красного дерева, завешанная со всех сторон красным кашемиром,стояла на самой середине, наподобие раскинутой палатки; два больших окна, с их всегдаопущенными занавесками, были наполовину прикрыты широкими фестонами и складкамииз той же восточной материи. Пол застилался красным ковром, и широкий стол подле постели всегда был покрыт красным сукном. Гардероб, рабочий столик и стулья были из ярко130полированного красного дерева, и вся эта мебель гармонировала с малиновыми обоями настенах.
И в контрастах с этими багровыми предметами выставлялись из-за кровати грудыматрацев и белых как снег подушек, прикрытых белым марсельским одеялом» [Дженни Ир,1849, с. 181].Красный цвет в описании Шарлотты Бронте рифмуется с изображениеминтерьеров в старом заброшенном доме, куда попадает Лиза в самом началеромана:«Тихо и задумчиво, будто очарованная, проходила я по комнатам. Резная высокаямебель, покрытая малиновым штофом, полинявшим от времени; тяжелые занавесы на окнах, альков с золоченной решеткой, резные камины, мраморные статуи, большие картинына стенах, огромные зеркала, отражавшие с ног до головы мою фигуру, — все это подействовало на меня, как действует описание Мухамедова рая на мусульманина» [Жадовская,1861, с. 270].Цветовая гамма аккомпанирует таинственной тональности, которая объединяет эпизоды в обоих романах.Более того, в тексте романа «Женская история» Ю.В.
Жадовская такжеиспользует образ, ключевой для романа «Джейн Эйр». В середине романаШарлотты Бронте Рочестер, описывая свои чувства к Джейн, сравнивает их снитью-струной, которая связывает их:«Есть под моими левыми ребрами какая-то непостижимая струна, тесно связанная иперепутанная с такою же струною в вашем миниатюрном организме, и я почти уверен, обеони настроены на один и тот же тон» [Дженни Ир, 1849, с. 257].В конце романа Ю.В. Жадовской мы находим такое же сравнение чувствгероев с нитью:«Разве [мы] не связаны крепкой, таинственной нитью, которая всегда будет протянута между нами, куда бы не разбросали нас обстоятельства жизни?» [Жадовская, 1861, с.410]Таким образом, повествовательная стратегия Ю.В. Жадовской отчастименяет рецептивный канон биографии и сочинений Шарлотты Бронте.
Ю.В.131Жадовская выступает сразу в нескольких ролях: как ученица, читатель, редактор, соавтор.«Женская история» - это своего рода реплика в богатом репертуаретрактовок английского романа. Реплика Ю.В. Жадовской существенна, поскольку она переводит диалог двух романов на другой уровень, в котором снижается мифологическая избыточность коннотаций, иронически редуцируетсяготическая составляющая (немаловажно: о призраках и привидениях Лизаупоминает, смеясь), а захватывающие событийные коллизии, резкие переломымодифицируются в «Женской истории», уступая ритмически и стилистическиболее сглаженному «пастельному» повествованию.В дополнение нельзя не упомянуть, что не только Ю.В.
Жадовская находилась под влиянием творчества Бронте. Существуют свидетельства о том, чтоН. Г. Чернышевский, создавший вскоре после Ю.В. Жадовской похожий женский образ в романе «Что делать?», был внимательным читателем Бронте. Павел Рейфман в своей статье «„Свое“ и „чужое“ в романе Н. Г. Чернышевского„Что делать?“ (Чернышевский, Жорж Санд, Шарлотта Бронте)» [Рейфман,2006] выделяет роман «Джейн Эйр» как один из возможных источников романа «Что делать?». Анализируя главную героиню романа Шарлотты Бронте,автор перечисляет некоторые черты главной героини, которые должны былизаинтересовать Чернышевского: «бунтарский» характер Джейн, «мотив правачеловека на счастье» и «женский вопрос».Рейфман также приводит фактические доказательства в пользу идеи отом, что Чернышевский если и не восторгался романом Шарлотты Бронте, тонепременно был с ним знаком:«Чернышевский знакомится с „Джейн Эйр“ сразу же после появления романа в русском переводе.
В 1848—1849 гг. он вообще регулярно читает „Отечественные записки“ иза более раннее время, и новые. Название „Отечественных записок“ встречается чуть ли нена каждой странице его дневника. Он с симпатией относится к журналу, надеется на сотрудничество в нем, собирается предложить его редактору, Краевскому, свою повесть».132«В „Дневнике 22-го года моей жизни (1849—1850)“ зафиксировано чтение „ДжейнЭйр“.
Под датой 16 августа <1849 г.> отмечено: „Пришел Ал. Фед. <…> принес 6 и 7 № №„Отеч. запис.“ <…> Я должен был проводить его. После стал читать“. В упомянутых номерах как раз печаталась „Джейн Эйр“. Под датой 18 августа уже прямо говорится о романеБронте: „Больше читал „Отеч. записки„ — „Дженни Эйр“, весьма хорошо, жаль только, чтои здесь хотят вмешать трагические сцены до мелодраматического и страшные приключения — этого не следовало“.
В начале сентября, 2-го числа: „Был у Вольфа, где думал застать„Отеч. записки“, но не застал, чтобы почитать „Дженни Эйр“, которая заинтересовала“. Идалее, на следующий день: „Прочитал „Отеч. записки“. „Дженни Эйр“ 3-я часть не так хороша, как первые две, однако ничего“» [Рейфман, 2006, с.1].Несмотря на то, что между первым переводом «Джейн Эйр» на русскийязык и публикацией романа «Женская история» прошло около 10 лет, интересчитателей к роману «Джейн Эйр» не ослабевал3.Так, в 1862 году в журнале «Рассвет» выходит статья «Женский роман вАнглии», подписанная «Е-д Форг», где представлен чрезвычайно подробныйанализ творчества «Мисс Мюлок» (Дины Марии Мьюлок). Обсуждая один израссказов писательницы, A Life Episode, автор статьи замечает, что Мюлокпринадлежит к школе, во главу которой может быть поставлена ШарлоттаБронте:«У мисс Мюлок, как у многих писательниц с молодым и пламенным воображением,излишнее увлечение ученою литературой и поэзией грозило слишком сильным развитием,заглушить естественные дарования, которые составляют ее индивидуальное достоинство,ее оригинальность и ее силу.
<…> Если же мисс Мюлок избежала этой опасности, то этому,нам кажется, она обязана влиянию, очень заметному и на многих других талантах, образцового произведения мисс Бронте. Роман „Джейн Эйр“ вышел в 1847 году. Два года спустяявился девственный роман мисс Мюлок, the Ogilvies, замечательное и всеми замеченноепроизведение, где критика отыскала страницы, под которыми не отказались бы, вероятно,подписать свои имена лучшие романисты Англии» [Форг, 1862, с. 345].Произведения Бронте в данной статье упоминаются на протяженииИнтерес не ослабевал, в том числе, и у Чернышевского.
П. Рейфан упоминает также о тесной дружбеЧернышевского с И. Введенским, об идеологически насыщенном переводе «Джейн Эйр» которого мы ужеупоминали.3133всего текста как «образцовые», причем это мнение высказывается автором какобщепринятое и не нуждающееся в доказательстве.Обратимся к роману Е.
Словцовой «Моя судьба», который был законченв сентябре 1862 года (датирован автором при издании) и напечатан в «Русскомвестнике» в октябре и ноябре 1863 года под псевдонимом «Камская».Екатерина Александровна Словцова (1838—1866) родилась и почти досамой смерти жила в Перми (писательница умерла от чахотки вскоре послепереезда в Петербург).