Диссертация (1137017), страница 7
Текст из файла (страница 7)
Онтакже определяет это пространство как задуманное (conceived). Пространства33репрезентаций – это проживаемые (lived) пространства, или пространства«жителей»,«пользователей»,которыенакладываютсянафизическиепространства посредством символического использования их объектов. Впротивовес пространству репрезентаций – это доминируемые пространства.Наконец, пространственные практики связаны с воспринимаемым (perceived)пространством. В их основе лежат определенные пространственныекомпетенции, характерные для того или иного общества.
Они связывают двадругих уровня – репрезентаций пространства и пространств репрезентаций.При этом важно подчеркнуть, что в интерпретации Лефевра именно науровне практик становится возможным сопротивление доминирующемусоциальному порядку.Вотношениипредставляеттопонимическихисключительнуюисследованийважность,этаконцепцияпосколькупозволяетпроблематизировать топонимические практики как один из способовнавязыванияидеологий,осуществляемыйнауровнерепрезентацийпространства. Другими словами, в фокус рассмотрения помещаютсясоциальныепоследствияактовнаименованияипереименованиятерриториальных единиц, осуществляемых органами власти, и ставитсявопрос о раскрытии лежащих за ними идеологических импликаций и их ролив (вос)производстве доминирующего социального порядка.
Вместе с тем,применение такого подхода к анализу топонимических практик позволяетизбежатьредукционима,связанногосрассмотрениемединственногодоминирующего измерения этих практик. В соответствии с логикойописанной выше «пространственной триады» необходимо учитывать такжеуровни репрезентированных пространств и пространственных практик,которые предоставляют возможности для изучения практик сопротивлениягегемоническому порядку.
Вместе с тем, необходимо отметить, чтокультурные и социальные географы, по большей части, обращали вниманиена гегемонический уровень репрезентированного пространства, размышляя означении топонимических практик.34Идеи Лефевра были развиты в работах американского культурногогеографа Эдварда Соджи, который подчеркивает значимость ухода отбинарных оппозиций в концептуализациях пространства и заимствуеттриалектическую аналитическую модель, обозначая различные уровнитерминами «первое пространство» (Firstspace), «второе пространство»(Secondspace) и «третье пространство» (Thirdspace) [Soja 1996]. Понятияпервого и второго пространств относятся соответственно к физическому ивоображенному пространствам, в то время как третье пространство – этопространство синтеза объективного и субъективного, физического ивоображенного и также нечто большее – социальное пространство [Allen1999].Этаконцепциятакжеактивноиспользуетсявкритическихтопонимических исследованиях.Другой последователь Лефевра – американский социальный географДэвид Харви, обращаясь к триалектической модели описания пространства,использует понятия абсолютного, релятивного и реляционного пространств.Первое отсылает к понятию «репрезентаций пространства» Лефевра.
Это –«пространство разного рода кадастрового картографирования и инженерныхпрактик» [Харви 2011: 12], которое в социальном отношении соотносится спространствомчастнойсобственностиидругихтерриториальныхобразований. В отношении названий территориальных единиц – этопространство гегемонических номенклатур, обладающих определеннымполитическим смыслом и потенциалом.
Как и Лефевр, Харви не сводитанализ социального пространства к анализу этого единственного измерения иговорит о необходимости применения реляционного подхода, которыйучитываетпространственно-временныеидругиеконтекстуальныехарактеристики социальных практик взаимодействия с пространством(реляционное пространство). Он подчеркивает, что только реляционныйанализ позволяет раскрыть такие темы, как, например, политическая рольколлективной памяти в урбанистических проектах, которая является одной изключевых для социальных исследований топонимических практик. При этом35важно подчеркнуть то различие, которое проводится между реляционным ирелятивным пространством: если релятивный подход предполагает наличиемножественных перспектив, которые невозможно свести к некоторому«общему знаменателю», то реляционный подход предполагает возможностьнахождения общих представлений, позволяющих раскрыть «природу»социального пространства в определенной пространственно-временнойлокализации.Другим важным концептом, который был переопределен в работахсоциальных и гуманистических географов, и имеет непосредственнуюважность для топонимических исследований, является концепт «места».Выступая против позитивистской традиции определения этого понятия,доминировавшей в социальной теории вплоть до конца XX века,исследователи рассматривают место как социальный продукт, манифестациюопределеннойконфигурациисоциальныхотношений.Такойподходпредставлен, например, в работе датской исследовательницы К.
Симонсен,которая развивает идеи А. Лефевра, помещая в фокус рассмотрения«социальнуюпространственность»(socialspatiality)[Simonsen1996].Отправной точкой ее размышлений становится утверждение о том,пространство и место являются принципиально социальными категориями,включенными в социальные практики «по всем шкалам социальной жизни –от микрофеноменов, таких, как повседневные практики потребления, домакрофеноменов, таких, как международное разделение труда» [Simonsen1996: 502-503].
Опираясь на идеи Э. Гидденса и Н. Трифта, направленные напреодолении ограничений, лежащих в основе классических подходов космыслению пространства и места, Симонсен предлагает альтернативныйчувствительный к контекстуальности проект социальной теории (contexualitysensitive social theory). Поясняя его смысл, она указывает на то, чтопространстенный контекст должен рассматриваться не как предзаданнаярамка осуществления социальных практик, а как полноправный их участник:36«контекст напрямую вовлечен в конституирование социальных практик, и вто же время эти практики формируют контекст» [Simonsen 1996: 507].Схожий подход представлен в работе британского социальногогеографа Дорин Мэсси, которая обращается к дискурсивной метафоре иопределяет место как «артикулированный момент в сетях социальныхотношений» [Massey 1994: 154].
Постулируя необходимость разработкипрогрессивной концепции «места», она выделяет 4 основных принципа,которые должны лежать в ее основе: 1) динамичность – место необходиморассматриватькакпроцесс,реализующийсявусловияхпостоянноизменяющихся социальных условий; 2) открытость границ – место должноопределяться не через противопоставление другим местам, а черезвзаимосвязь с ними; 3) гетерогенность идентичности – места не имеют однойфиксированной идентичности, а являются полем внутреннего конфликта; 4)уникальность места – специфичность места основана на том, что онаявляется местом смешения и кристаллизации глобальных и/или локальныхсоциальных отношений [Massey 1994: 155-156].
Кроме того, Мэсси такжепроблематизирует роль географических названий в производстве смысламест, говоря о том, что они являются результатом и отражениемопределенной констелляции социальных отношений, а также средствомполитизации пространства.Переходтопонимическихотобщихпрактиквконцепцийкпроблематизациисоциальномпроизводстверолипространстваосуществлен в работе американского географа И-Фу Туана, где онопределяет наименование как властную практику, которая не сводится кзакреплению лингвистического ярлыка за тем или иным объектом, а являетсясредством создания места (place-making) [Tuan 1991: 688]. В этом контекстеон говорит о неразрывной связи между названием и местом, котораяопределяетособоевниманиесоциальныхакторовквопросамнаименования/переименования географических объектов. Этим объясняетсяповышеннаячувствительностьтопонимическихландшафтовк37социополитическим трансформациям: за актом переименования лежитстремление властной элиты заново выстроить свои отношения с прошлым ибудущим и задать новую символическую разметку социокультурногопространства.
При этом Туан отмечает, что власть топонимическихноминаций основываетсяна их употребительности в повседневныхпрактиках горожан. В этом смысле он проблематизирует роль простых«пользователей» пространства – горожан как «соучастников» реализациитого или иного идеологического проекта, укорененного в пространственныхноменклатурах.Рольтопонимическихпрактиквгородскомсоциокультурномпространстве рассматривает в своих работах также французский социальныймыслитель и историк Мишель де Серто [Серто 2013]. Определяятопонимические номенклатуры как «констелляции, иерархизирующие исемантическиупорядочивающиехронологическимигородскуюпоследовательностямииповерхность,оперируяисторическимиформамилегитимации» [Серто 2013: 203], он подчеркивает властный характер любыхпрактикнаименования/переименованиягеографическихобъектов.Исследователь отмечает, что основное значение акта номинации состоит вфиксации определенного значения, которая носит репрессивный характер:она блокирует все альтернативные способы определения смысла и значениямест.
В этом смысле акт присвоения имени уподобляется политическомуобращению или призыву, которые задают определенный модус восприятия идействия. На уровне топонимической системы в целом это приводит кформированию связных идеологических нарративов или текстов, которыестановятся манифестациями гегемонической идеологии.Однако,какотмечаетСерто,властныепроектыуправленияпространством посредством легитимации тех или иных способов номинациимест имеют ограниченное влияние в виду того, что их значение размываетсяв ходе повседневного освоения пространства его обитателями. Здесь онотсылает к введенному им различению стратегий и тактик освоения38пространства как властно санкционированных способов репрезентациипространства (стратегии) и реальных практик его использования горожанами(тактики), которые ускользают от «всевидящего ока» городской власти.
Онотмечает, что в ходе своей повседневной деятельности горожане каксознательно, так и неосознанно производят и воспроизводят альтернативныеофициальным дискурсы о городе, связывая символические и материальныеобъекты в сложные конфигурации взаимоотношений. В этом смыслетопонимическаяреальностьпредстаеткакдинамическийпроцесскристаллизации смыслов и значений, не сводимый к изначальной (властной)интенции, вложенной в создание тех или иных номенклатур.Наметафорическом уровне это раскрывается через образ «парящей над городомтуманной географии <…> отдающей себя множественности смыслов,которую вкладывают в нее прохожие» [Серто 2013: 203].Можно провести параллель между триалектической концепциейпространства, предложенной Лефевром и введенным Серто различениемстратегий и тактик.
То, что Серто называет стратегиями, отсылает к понятиюрепрезентацийпространства–произведенныхспециалистамилегитимированных городских текстов. Понятие тактик соотносится спонятиемпространстварепрезентаций–символическомуосвоениюпространства жителями. При этом Серто, в противовес Лефевру, настаиваетна том, что ключевое значение имеет уровень тактик, который формируетреальную ткань городского пространства. Такое смещение акцентовобъясняет различный фокус рассмотрения, представленный в работах Сертои Лефевра. Для последнего интерес представляет, в первую очередь,критический анализ гегемонических концепций пространства и раскрытие ихукорененностивгосподствующейсистемесоциально-экономическихотношений.
Серто же концентрируется на уровне повседневности, котораябраконьерствует на гегемонических проектах и формирует собственнуюсимволическую реальность.39Говоря о связи между пространственными и означающими практиками,Сертовыделяеттриосновныхфункцииотношениймеждуними:достоверное, достопамятное и изначальное [Серто 2013: 204]. Они позволяютсвязывать между собой различные уровни существования топонимическихдискурсов (стратегий и тактик), а также формировать устойчивые топосыдискурса о городе. В этом смысле он уточняет, что фокус на уровнеповседневныхпрактикотнюдьнепредполагаетполныйотказотрассмотрения уровня гегемонических репрезентаций и смыслов.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
