Диссертация (1136851), страница 32
Текст из файла (страница 32)
Последний понимается как описаниепульсара, не соотносящееся с практиками упорядочивания локальнойработы открытия. При последующей публикации результатов открытия открытый астрономами пульсар предстает в качестве объекта, существовавшего до его открытия и независимо от организованных действий его изучения. Однако в качестве оптически открытого пульсараон неотделим от практик его исследования и заключается в этих практиках. Гарфинкель, Линч и Ливингстон полагают, что в локальныхдействиях наведения телескопа на определенный участок неба,наблюдения за экраном осциллоскопа, обнаружения пульса, проверкии перепроверки данных астрономы придают своему астрономическому объекту черты независимости от деятельности локальной производящей когорты.
Лишь благодаря локальным практикам и лишь в локальных практиках научный, т. е., в данной случае, астрономическианализуемый, «объект» производится и поддерживается как атемпо59Термин «независимый галилеевский пульсар» отсылает к идее Э. Гуссерля,который в своей работе «Кризис европейских науки и трансцендентальная феноменология» доказывает, что Галилей осуществил математизацию природы, которая (математизация) чужда миру, переживаемому в донаучных, повседневныхформах познания [Гуссерль, 2004: 40–88].164ральная, апраксеологическая сущность. Но всегда есть «темная сторона», которую как раз описывает этнометодология: рутинные, само собой разумеющиеся практики производства феноменов порядка учеными, которые придают осуществляемым им действия характер научных.
Это делает пульсар, как говорят Гарфинкель, Линч и Ливингстон, «культурным объектом» [Garfinkel, Lynch, Livingston, 1981: 141].И чтобы «схватить» его в таком качестве, мы не можем предоставитьгенерализированное описание того, что делают ученые. Нам необходимо осуществить детальное описание их действий.Следовательно, практики, которые реализуют ученые, можно изучать лишь там, где они осуществляются, и только в их материальныхи технических деталях.
Это означает, в свою очередь, что такого родапрактики «доступны только для практиков, и только при наличии ихвульгарной компетентности они реализуются непроизвольно» [Garfinkel, Lynch, Livingston, 1981: 140]. Вульгарная компетенция предполагает способность делать обыденную астрономию, математику, физику, химию, биологию, социологию, историю таким образом, чтобыконституируемый порядок обладал наблюдаемыми свойствами методической воспроизводимости. Ученые описывают свой объект так,чтобы это описание могло служить описанием деятельности по егообнаружению. Однако, в то же время, это описание не описывает реальных практик.
Для того чтобы представленное, например, в научнойстатье описание объекта или метода его получения было осмысленным, необходимо осуществление локальных действий, в которых этоописание приобретет смысл. Вульгарная научная компетентность,следовательно, заключается как в производстве научно анализируемых культурных объектов, так и в умении читать их в качестве описаний локальных практик изнутри этих локальных практик.165Тот способ описания деятельности ученых, который мы можемнайти в указанной статье и в других этнометодологических исследованиях науки, предполагает, что методы создания порядка учеными наих рабочих местах уникально адекватны тем объектам, которые онисоздают.
Говоря об «обыденной астрономии», авторы не имеет в видуни астрономию, доступную для обывателя, ни типичные способы рассуждения и действия астрономов, отличающие их от других ученых.Предмет внимания — методы мышления, описания и действия, адекватные для данных объектов, т. е. для данных феноменов порядка.Практики ученых неискоренимо ситуативны, и именно в этих ситуативных практиках производятся и воспроизводятся независимые галилеевские объекты.Концепция социального порядка, реализующаяся в этнометодологии науки, противостоит тем представлениям о порядке, которые доминируют в так называемых «социальных исследованиях науки»60.Под этим названием скрывается целый ряд эмпирических исследований, которые тоже начали появляться в 1970-х гг. Речь идет преждевсего о работах Б.
Латура, М. Малкея, К. Кнорр-Цетиной, Г. Коллинза,Б. Барнса, С. Вулгара, Д. Блура и ряда других авторов. Одной из отличительных черт этой традиции было обращение к этнографии лабораторной практики. В книгах Б. Латура и С. Вулгара «Жизнь в лаборатории» [Latour, Woolgar, 1986]61, К. Кнорр-Цетиной «Производствознания» [Knorr-Cetina, 1981] и Н. Гилберта и М. Малкея «Открываяящик Пандоры» [Gilbert, Mulkay, 1984] осуществляется анализ различных аспектов деятельности ученых в их «естественной среде обитания». Последняя работа особенно хорошо демонстрирует, какиепредставления о порядке реализуются в социальных исследованиях60Их также называют «социологией научного знания», «социологией науки итехники», «второй волной социологии науки».61Первое издание вышло в 1979 г.166науки.
Гилберт и Малкей делают предметом своего анализа дискурсученых. Основная идея книги заключается в том, что дискурс ученыхнельзя свести в чему-то единому, что он разделяется на разные дискурсы, связанные в различными социальными обстоятельствами ихпроизводства. Анализируя, во-первых, исследовательскую статью, вкоторой сообщается о результатах биохимического эксперимента, и,во-вторых, полуструктурированные интервью с биохимиками, авторыхотят показать, что «объяснения действий и убеждений, предлагаемыенепосредственными участниками, систематически различаются в этихдвух ситуациях» [Gilbert, Mulkay, 1984: 39]. В каждой из этих сред используются различные интерпретативные репертуары или лингвистические регистры, которые устойчиво воспроизводятся в научном дискурсе.Как и большинство социальных исследователей науки, Гилберт иМалкей заявляют намерение не объяснять дискурс ученых какимилибо внешними по отношению к этому дискурсу социальными обстоятельствами.
Их интересует лишь те вариации, которые могут бытьобнаружены в самих высказываниях. Например, в научной статье дискурс становится безличным, обстоятельства проведения экспериментаизображаются как объективные, не связанные с персональными характеристиками ученого, качеством его оборудования и наличиембольшого штата помощников, в то время как в интервью именно этиобстоятельства могут выходить на первый план.
Однако при этомГилберт и Малкей не могут вовсе обойтись без социального. Они вынуждены сформулировать некоторое представление о социальномдействии, поскольку без него они лишаются оснований для объяснения вариативности научного дискурса. С их точки зрения «социальноедействие не поддается „прямому наблюдению“… Было бы совершенно невозможно однозначно установить характер действия, присут167ствуя при проведении исходного лабораторного эксперимента и прямо его наблюдая. Социальный характер исходной лабораторной работы будет постоянно меняться по мере взаимодействия участников вразличных ситуациях» [Gilbert, Mulkay, 1984: 8–9].
Формулируемаяздесь Гилбертом и Малкеем позиция в некотором отношении напоминает позицию Шюца, поскольку тоже предполагает определенную«локализацию» социального. Однако если Шюц локализовывал социальное в мире повседневной жизни, в котором ученый совершает своирабочие операции, то Гилберт и Малкей локализуют социальное в мире высказываний, в дискурсе. Однако и в том, и в другом случае социальный порядок оказывается вне действий ученых. С точки зренияГилберта и Малкея «социальный характер лабораторной работы» меняется не в силу изменения каких-то характеристик самой этой работы, а в силу изменения способа ее описания. Деятельность ученогопредставляется конструируемой, однако она конструируется не в техническом смысле слова, т.
е. не как компетентная последовательностьдействий производства порядка, осуществление которых обладаетопределенным смыслом, который может меняться с изменением этойпоследовательности, а как принципиально опосредованная языком,который и придает происходящему упорядоченный характер. Сами посебе действия ученых не обладают социальным смыслом; смысл импридает только практика документирования их работы, будь то в видеформальных научных текстов или в виде неформальных описаний деятельности ученых в лаборатории.Таким образом, социальные исследования науки опираются наследующие принципы:1) Предполагается разделение социальной и технической компетенции ученых.
Несмотря на то, что практически все социологи научного знания заявляют, вслед за Д. Блуром, что «любое знание, будь то168в эмпирических науках или даже математике, должно рассматриваться как материал для исследования без каких-либо ограничений» [Блур,2002: 1], т. е. социологи не должны проводить такую границу, в своихописаниях социальные исследователи науки исходят из необходимости изучения процедур, посредством которых техническое научноезнание приобретает сущностно социальный характер, т.
е. становится предметом практикования и оценивания в сообществе ученых или вболее широком социальном окружении.2) Второй принцип вытекает из первого: научные практики считаются конструкциями. Причем эти конструкции крайне вариативны, поскольку они заключаются в способах описания (или, как у Латура и Вулгара, «записи») действий и материальных обстоятельств деятельности ученых. В различных социальных контекстах ученые поразному описывают собственную деятельность. Научные «факты», вэтом отношении, тоже являются конструкциями, поскольку они производятся и функционируют лишь в рамках определенных практик.3) Изучение деятельности ученых заключается в использованиисоциологического аппарата концептуализации. Смысл деятельностиученых необходимо выявить, поскольку, как стремятся показать Гилберт и Малкей, его невозможно наблюдать.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
