Мотрошилова Н.В. (ред.) - История философии Запад-Россия-Восток.Книга 4-2000 (1116258), страница 61
Текст из файла (страница 61)
"Это мышление... эта греческая рациональность, которая передала нам логику и диалектику и в определенномсмысле подготовила начало современной науки, — больше чем методологическая процедура. Это было ухватывание рациональности бытия и принятие его как божественного дара, второго прометеева огня" 2 .Кантовская философия толкуется у Гадамера интересно и оригинально. С одной стороны, Кант ориентировался на научную рациональность нового времени, что охотно подчеркивают современные критикиклассической мысли. С другой стороны, он поставил задачу объединитьразум как таковой, ибо хорошо видел наметившийся разрыв междунаучной рациональностью и жизнью.
Однако впоследствии тонкостифилософии нового времени были отставлены в стороне, а рациональность стала все больше сводиться к рациональности средств, тогда какцели представлялись ясными, самоочевидными. Это была одновре-213менно и редукция целостности разума лишь к некоторым его проявлениям, и невиданная экспансия разума с его поистине универсалистскимипретензиями. Оборотной стороной медали стало широкое распространение иррационализма в обыденной жизни и культуре (там же, с. 8, 9).Вот почему вновь и вновь поднимается вопрос о Логосе, снова и сновадискутируется тема рациональности и бытия.
Подход самого Гадамера к этому вековечному и в то же время весьма актуальному спору онрезюмирует в следующих утверждениях. «Между рациональностьюнауки и той задачей мышления, которую мы называем "философией",или "метафизикой", существует непрерывное взаимодействие... Но ононе должно вести философию к отрицанию специфического характераее миссии.
А она состоит отнюдь не в превращении науки в чистуюнауку разума. Человеческий разум проявляется во множестве форм —они и бросают вызов нашему мышлению. Наш опыт относительно мирамы артикулируем с помощью языка; мы общаемся с помощью языка,мы держим открытым окно в целостность мира: Хайдеггер и Витгенштейн заставили нас вновь осознать это. Всякий опыт, который прорывает эгоцентрический горизонт индивидуального признания, всякиесолидарность или любовь расположены в том широком пространстве,оправдать которое и оправдать себя перед лицом которого — задачамышления» (р.
13—14). Речь идет о рациональности, как она находитпроявление в искусстве и его восприятии, в религии и других формах,несводимых к научной рациональности. Философия должна участвовать в осмыслении "различных форм рационального творчества", неприбегая к "деспотизму системы понятий"» (р. 14).Тем не менее для осмысления тех проблем, которые стоят в центрегерменевтики, Гадамер вводит, разъясняет и приводит в определенную целостность ряд понятий, придавая им фундаментальное, т.е. категориальное, значение. Акцентирование этих понятий связано с исходным замыслом его герменевтики.Значительную роль в герменевтике Гадамера занимает полемика с"идеализмом сознания", приверженность которому он находит не только у трансценденталистов, но и у философов, пытавшихся преодолетьфилософский субъективизм. Идеализм сознания — детище нового времени, отмечает Гадамер.
Древние по существу не знали таких понятийкак сознание и субъективность, хотя со времени Гераклита они размышляли о различных их формах, особенно о таких как сон, экстаз,вдохновение. В новое время к сознанию и его исследованию было привлечено пристальное внимание.
Но скоро сознание как бы заслонилособой мир, бытие. В этой своей критике Гадамер идет по пути Хайдеггера и попадает, как и тот, в плен труднейших проблем и противоречий.Одна сторона дела: Гадамер, как и Гуссерль и Хайдеггер, хочетоставить в стороне, "заключить в скобки" многие интерпретации человека, мира, познания, которые предложила традиционная философия.Поэтому Гадамер одобряет гуссерлевский метод феноменологическойредукции и пользуется им.
Но пользуется скорее по-хайдеггеровски:он пытается пробиться "к самим вещам", под которыми,214однако, понимает специфический сплав переживания, "экзистирования", пребывания внутри события и истолкованиеязыковых данностей, выступающих в виде текстов. Казалосьбы, переживания и интерпретация принадлежат к числу наиболее "субъективных" продуктов человеческого духа. Если начинать именно сних, то не усугубляется ли опасность снова впасть в тот же самыйрезко критикуемый идеализм сознания? Вопрос весьма непростой.
Гадамер, несомненно, вслед за Хайдеггером, ищет выход философии в"само бытие", для чего он специально и обстоятельно исследует бытийные основания, объективные социально-исторические предпосылки, казалось бы, чисто субъективных и неповторимых процедур интерпретации. Как это ни парадоксально, но именно неповторимость,уникальность ситуации "текст — интерпретация" становится для Гадамера залогом ее бытийной укорененности.Так, мы имеем перед собой Текст. Обращение к тексту — традиция герменевтики, на которую опирается и Гадамер.
Но в процедурыистолкования текста, которые и находятся в центре его внимания,Гадамер вносит важные новшества. В некоторых традиционных и современных герменевтических концепциях обосновывалась идея о том,что истолкование должно стать максимальным "приобщением" к миру,замыслам, личности творца (или творцов) текстов, как бы "перевоплощением" в давно умерших авторов. Тем самым гарантировалисьглубина и объективность интерпретации, реконструкция заложенногов тексте смысла. Гадамер существенно модифицирует герменевтический подход. Настаивая на непреодолимой уникальности бытийнойисторической ситуации, в которой был создан текст, и ситуации егоинтерпретатора, Гадамер делает вывод: "проникновение", "перевоплощение" невозможно, да и нежелательно.
Раз дистанция между прошлым и настоящим, текстом и интерпретатором все равно существует,раз реконструкция нереальна и все равно имеет место конструкциясмысла (текста и ситуации), то следует тщательно продумать процессы и процедуры герменевтики именно в этих, ранее упускавшихся извиду или подвергаемых отрицанию аспектах.При объяснении уникальности экзистенциальной ситуации, в которой оказался создатель текста, Гадамер прежде всего отстаивает тезис об определенной самостоятельности смысла текста по отношениюк его творцу: обыкновенно в тексте "сказывается" многое из того, чегонепосредственно не имел в виду автор.
«...Понимание может выходить за пределы субъективного замысла автора, более того, оно всегдаи неизбежно выходит за эти рамки. Герменевтика на ранних стадияхсвоего развития — пока не произошел психологический поворот, называемый теперь историзмом, — это сознавала, да и каждый из нассам приходит к такому сознанию, стоит лишь поставить перед мысленным взором некоторую знакомую нам модель понимания (скажем,понимание исторических фактов или, что то же самое, понимание исторических событий). Никто не станет утверждать, что историческоезначение действия или события измеряется субъективным сознанием215вовлеченных в него лиц. Чтобы понять историческое значение некоторого действия, нельзя ставить его в зависимость от субъективных планов, идей и замыслов его агентов.
Это очевидно. По меньшей мере современ Гегеля ясно: история так устроена, что прокладывает себе путьвовне, за пределы знания единичных субъектов о самих себе. В полной мере это относится и к опыту искусства. Я полагаю, что мысль этунадлежит применить и к сфере интерпретации текстов, хотя смысловое содержание последних и не допускает той неопределенности в истолковании, какая возможна с произведениями искусства. "Подразумеваемое" в этой области тоже не является элементом субъективноговнутреннего мира, что убедительно продемонстрировал своей критикой психологизма Гуссерль»3.
Текст становится, таким образом, относительно самостоятельной, объективной бытийной данностью со сложным переплетением смыслов. В немалой степени благодаря этому языктолкуется как своего рода реальность, которая есть важнейшая сторона человеческой рациональности, также существенная сторона жизни,бытия. "Мы понимаем язык постольку, поскольку мы в нем живем...Герменевтическая проблема состоит, таким образом, вовсе не в правильном пользовании языком, но в истинном взаимопонимании по томуили иному поводу, осуществляемом в среде языка» *. Тема языка имира, "жизненного мира", очень важна для Гадамера. Исследователисправедливо отмечают, что у Гадамера, с одной стороны, встречаютсявысказывания в духе языкового солипсизма («Языковой опыт мира"абсолютен"» 5 ) , но что, с другой стороны, "абсолютизация" языкаобъясняется онтологической исследовательской установкой, согласнокоторой мир, действия человека, события выражаются в языке, превращающемся в "самостоятельное инобытие" 6 .Развивая идеи Дильтея, Гуссерля, Хайдеггера, Гадамер7 возводитгерменевтику как философское учение к истокам человеческой жизни,к самой человеческой сущности.
Можно по-разному отличать человека от животных, рассуждает Гадамер, но сам человек выделяет себяиз животного мира главным образом благодаря "свободному выбору"(еще древние греки, напоминает философ, ввели для его обозначенияпонятие "прохерезис"). Но едва зафиксировав это качество человеческой сущности, о котором издревле размышляли философы, Гадамеристолковывает его нетрадиционно. О свободе философы имели обыкновение повествовать в торжественно-приподнятых тонах, отмечая,правда, что свободный выбор дается трудно и требует от человекаособых практических и духовно-нравственных усилий. Гадамер же ссамого начала расшифровывает свободный выбор через понятия Vorurteil, Vor-verstaridnis, благодаря которым свобода сразу предстает вдиалектическом единстве с не-свободой.Привычный перевод немецкого слова Vorurteil на русский язык —"предрассудок".
Гадамер дает этому слову более широкое толкование.Vor-urteil (от: "vor" — перед чем-то и "Urteil" — суждение) в контексте гадамеровской герменевтики означает сложный духовный комплекс "преднастроенности" по отношению к любому предмету, делу,216явлению, человеку, о которых мы выносим какое бы то ни было суждение. Классическая традиция признавала это, но сводила все именнок предрассудкам, "идолам", ложным понятиям, от которых можно инеобходимо избавиться. По мысли Гадамера, простое "отбрасывание"Vor-urteil совершенно невозможно, ибо в их наличии и власти надчеловеком проявляется социально-исторический характер жизни индивида. Неверно сводить пред-суждение и пред-понимание к простейшим интуициям, чисто индивидуальным переживаниям.