Мотрошилова Н.В. (ред.) - История философии Запад-Россия-Восток.Книга 2-1996 (1116256), страница 19
Текст из файла (страница 19)
употреблялись как синонимы. Ценность позиции античного скептицизмаЭразм усматривал в его "непритязательности", т. е. в его отказе отпретензий на окончательность, безупречную точность и исчерпывающую полноту добываемых нами знаний.70Этот мыслитель осыпает насмешками веру во всевозможныесверхъестественные явления. Доктрина самого Эразма — "Философия Христа" — это, конечно, вера в Бога, однако важнейшее ее содержание — нравственные принципы, предписываемые разумом иприродой. Актом большого мужества было выступление Эразмапротив преследования людей за их убеждения, в защиту свободымысли.
Его борьба за веротерпимость тесно связана с рационализмом. Цитируя слова Лютера: "Пусть Эразм слушает Христа и распрощается с разумом!", Эразм с возмущением отвергает это требование, выдвигая свой тезис: "В ум человеческий заложены семенавысшего, при их помощи люди постигают высшее и стремятся к нему"2. Всякому добросовестно читающему Библию, заявлял Лютер,все в ней ясно и понятно. Только "нечестивые софисты" приписывают неясность каким-то местам в Писании.
На самом деле, возражает Эразм, в Писании есть эпизоды, в которых не смогли разобраться многие выдающиеся люди на протяжении многих веков. Изэтого видно лишь, что ни один человек не в силах найти несомненно верное решение многих вопросов, поставленных перед намиПисанием. Здесь надо следовать взглядам античных скептиков,разъяснявших, что раз мы не в силах установить, какое из противоположных утверждений истинно, мы должны воздержаться отсобственного суждения.Философия, по мнению Эразма, может признать лишь то, чтосогласно с разумом. Этот принцип он распространяет и на христианскую веру, в которой видит не слепое чувство, заставляющеепринимать то, чего ты вовсе не понимаешь, а разумно, понятнообоснованное убеждение.
Что касается культа святых, чудотворныхикон, веры в то, что от грехов можно откупиться грамотой, освященной церковью, то Эразм подвергает их не скептическому сомнению, а решительному отрицанию, именуя "пустыми церемониями, всвятость которых верят только "суеверы". Его скептицизм относится не к этим представлениям, а к смыслу ряда темных мест в Писании и к некоторым догматам. Кроме вопросов о существованииБога, его всемогуществе, милосердии, его этических заповедях, обессмертии души, по всем религиозным вопросам, считал Эразм,любому утверждению можно противопоставить другое, подкрепивего столь же убедительными доводами.Скептицизм Эразма был развит в произведениях французскогогуманиста Себастьяна Кастеллиона (1513-1563), посвятившегосвою жизнь борьбе за свободу мысли, за право каждого отстаиватьто, в истинности чего он убежден.
У нас, говорит он, господствуетвзгляд, что сомнение в общепринятых в нашем обществе положениях — тяжкий грех, ересь, за которую следует беспощадно карать.Кастеллион же в трактате «Об искусстве сомнения и веры, неведения и знания» (опубликованном лишь после его смерти) противопоставляет этому взгляду тезис: опаснейший грех совершают людитогда, когда верят в то, в чем следует сомневаться, ибо ложная уверенность влечет за собой тягчайшие несчастья. Вследствие такой71уверенности и в прошлом, и в наши дни христиане предавали ипредают мучительной смерти лучших в своей среде, людей самойвысокой нравственности и благочестия; и если бы "христиане хотьнемного сомневались в том, что они думают, они не совершили бывсех этих убийств"3.
Кастеллион напоминает, что в Пятикнижиисодержится предписание изолировать человека, если существует подозрение, что он заразился проказой, на семь дней, а если тогда невыяснится, прокаженный ли он, снова изолировать его на семьдней, проделывая это снова и снова до тех пор, пока на этот вопрос не будет получен совершенно ясный ответ. "Следовательно,Бог приказывает сомневаться в проказе, пока не будет хорошо установлено, проказа ли это. А то, что он приказывает в отношенииданного случая, необходимо применять ко всем случаям того жерода, т.
е. ко всему, что не несомненно"4.В христианстве, по Кастеллиону, нет ничего противоречащегопоказаниям наших органов чувств, оно "не заключается также вчем-то, что превосходит человеческий разум"5. Этот гуманист делитвсе утверждения, с которыми мы встречаемся, на три категории:первые подтверждаются показаниями наших органов чувств илиразумом; вторые противоречат этим показаниям или разуму;относительно третьих показания органов чувств и разум не всостоянии дать ни подтверждений, ни опровержений.
Положенияпервой из этих категорий надо считать истинными, положениявторой — безусловно ложными. Положения же третьей категориилишь более или менее вероятны; в зависимости от того, насколькозаслуживают доверия сообщения, содержащие эти положения, вних можно либо верить, либо подвергать их сомнению. Лучше жевсего признаться, что нам неизвестно, истинны ли они, и воздержаться от суждения.Существенным вкладом в скептицизм XVI в.
стало энергичноевыступление Кастеллиона против традиционализма, унаследованного его современниками от средневековья. Только невежды, писалон, считают, что чем древнее какое-нибудь положение, тем оно истиннее. И в практической, и в познавательной деятельности ценныерезультаты достигаются не ретроградами, а новаторами. Последниенеизбежно встречаются в штыки, "...но надо отважиться выдвигатьнечто новое, если мы хотим помочь людям. В противном случае,если мы пойдем тем же путем, каким пользовались столь многие,не принесшие людям никакой пользы, мы будем-не более полезны,чем они"6.Во Франции первой по времени книгой, отстаивавшей скептицивм, была «Academia» Оиера Талона (1546), провозгласившегосебя последователем Новой Академии и особенно энергично нападавшего на фидеизм и авторитаризм.
Надо, заявлял Талон, освободить людей от их преклонения перед авторитетами, доведшего их"до недостойного рабства, дать им понять, что истинная философия свободна в своих оценках и суждениях, а не прикована кодному только автору"7. Такова философия Новой Академии.72:"Принцип этой Новой Академии заключается в том, чтобы при рассмотрении темных вопросов обсуждать все "за" и "против", чтобыне принимать мнения философов как речения божественных оракулов, чтобы не связываться навсегда с одной школой"8.
Ничего неследует категорически утверждать как нечто абсолютно истинное, авоздерживаться от согласия. Соблюдая это воздержание от суждения ("эпохэ"), академики настолько же выше всех философов, насколько свободные люди выше рабов, насколько мудрецы вышебезрассудных, а сильные умы выше упрямцев"9.Самым влиятельным выразителем "нового пирронизма" признанодин из крупнейших мыслителей Возрождения — МишельМонтень (1533-1592).Отправной пункт скептических рассуждений Монтеня тот же,что и у других представителей скептической мысли его времени:мы привыкли к определенным взглядам и порядкам, которые представляются нам правильными, естественными, даже совершеннымитолько потому, что они общеприняты в нашей стране, представляющей собой ничтожно малую часть мира.
"Наш кругозор крайнемал, мы не видим дальше своего носа"10. Знакомство с жизньюдревних греков и римлян, а также народов недавно открытыхстран показывает, что на основе порядков и взглядов, совершенноотличных от наших, эти народы во многом превзошли нас в нравственном отношении, в науке и в искусстве. Опровергая мнение,согласно которому мы придерживаемся своей религии, своего общественного устройства потому, что эти воззрения и порядки самыеправильные, Монтень доказывает, что на самом деле все происходит наоборот: мы считаем эти взгляды и установления правильными потому, что они общеприняты там, где мы живем, потому, чтоони освящены авторитетами. Во многих вещах не сомневаются потому, что общепринятых мнений никогда не проверяют, никогда не1добираются до основания, где коренится их ошибка !.Монтень возмущается авторитаризмом, нетерпимостью современников.
Это, считает он, рабство мысли, которому он противопоставляет то, что происходило в античном мире. "Свобода мненийи вольность древних мыслителей привели к тому, что как в философии, так и в науке о человеке образовалось несколько школ, ивсякий судил и выбирал между ними. Но в настоящее время, когдалюди идут одной дорогой... и когда изучение наук ведется по распоряжению властей, когда все школы на одно лицо и придерживаются одинакового способа воспитания и обучения, —. уже не обращают внимания на вес и стоимость монеты, а всякий принимает их12по установленному курсу" .
"Это подавление свободы наших суждений, эта установившаяся по отношению к нашим взглядам тирания широкораспространилась, захватив наши философские школыи науки"1^.Высокая оценка античности не превращается у Монтеня в её фетишизацию, как это имело место у гуманистов раннегоВозрождения. Он требует непредубежденного изучения жизни иидей древних и современных народов. Путешествия, часто повторяет Монтень, — лучшее средство преодоления узости кругозора.Сам он с этой целью посетил Германию, Швейцарию и Италию.Автор «Опытов», неоднократно показывая, что его позиция весьмаблизка к философии античных скептиков, прибавляет: "...еслитолько разум не сделает между ними различия. Поэтому необходимо все их взвешивать, и в первую очередь наиболее распространенные и властвующие над нашими умами" 14 .
Скептицизм «Опытов»пронизан рационализмом. Монтень присоединяется к мнениям техлюдей, "которые все взвешивают и оценивают разумом", ничего непринимая на веру и не полагаясь на авторитеты" 15 .В -«Опытах»- остро критикуется схоластика. Это, говорит Монтень, чисто книжная наука, сводящаяся к умению повторять почерпнутые в трудах авторитетов (особенно Аристотеля) словаи силлогизмы. "Аристотель — это бог схоластической науки; оспаривать его законы — такое же кощунство, как нарушать законыЛикурга в Спарте. Его учение является у нас незыблемым законом,а между тем оно, быть может, столь же ошибочно, как и всякоедругое" 16 .
В «Опытах» описан типичный схоласт — "знакомый изПизы", заявивший Монтеню, что критерием истины служит согласие рассматриваемого положения с учением Аристотеля. Резко осуждая авторитаризм и вербализм схоластической философии, Монтень очень большое значение придает подлинной науке, занимающейся не словами и пустым умозрением, а изучением реальной действительности. "Я люблю и почитаю науку, равно как и тех, ктоею владеет. И когда ею пользуются как должно, — это самое благородное и мощное из приобретений рода человеческого"17.