Мотрошилова Н.В. (ред.) - История философии Запад-Россия-Восток.Книга 2-1996 (1116256), страница 15
Текст из файла (страница 15)
Однако ондалек от того, чтобы видеть в папе и его приспешниках не толькоморальных, но и исторических виновников плачевного состоянияцеркви и веры.Меркантильное разложение, охватившее верхи иерархии, рассматривается Эразмом как закономерный итог многовековой приспособительной деградации католического культа.
Церковь лишьпо видимости обратила массы язычников в христианство; в действительности она сама подчинилась их способу богопочитания и перенесла его на Христа. Каждая победа церкви в миру оплачиваласьее капитуляцией в духе. Каждый прирост римского богатства ивласти означал усиление зависимости клира от силы традиционныхнародных суеверий. В итоге, в упадочной церкви на деле господствуют те, кто угнетен ею.
Деспотическим сувереном церковнойжизни является та самая суеверная, идолопоклонническая массамирян, которой Рим помыкает и на которой он наживается. Она,эта масса, представляет собой исторически активную сторону в порочной сделке пастырей и паствы, скупо обрисованной Гуттеном.Неудивительно, что резкие моральные обличения Рима стоят всочинениях Эразма в одном ряду с еще более уничижительнымихарактеристиками "христианской толпы", худшие примеры которой он находит на немецких землях.
"Что до массы христиан, —говорит Эразм в своей главной богословской работе «Кинжал христианского воина», — то, судя по их понятиям о добрых нравах,никогда не бывало ничего пакостнее, даже среди язычников..."9.Та же мысль проводится и в знаменитой «Похвале Глупости»:"Люди простого звания сообщают глупости столь разнообразныеформы, они ежедневно изобретают по этой части такие новшества,10что для их осмеяния не хватило бы и тысячи Демокритов" . Отсюда делается понятным, почему конечную цель церковной реформыЭразм видит не в изгнании "дурных пастырей" (хотя они и заслуживают самой худшей судьбы), а в "христианском перевоспитании" самой паствы.Отсечение прогнившей церковной верхушки ни к чему не приведет: суеверная масса быстро отрастит себе новую, которая будетстфп> же корыстолюбивой, порочной и деспотической.
Покуда сохраняется грубое идолопоклонство мирянина, эти качества церковных верхов будут воспроизводиться при любых изменениях их"личного состава", при любых обновлениях самих символов веры ибогословского обеспечения последних. Делу может помочь лишьсвободная проповедь, возникающая спонтанно (будь то в верхахили в низах церковной иерархии). Ее придется вести, полагаясь56лишь на "кроткое убеждение", раз и навсегда отказавшись от техвластных, принудительных мер, посредством которых до сих порсуществовавшая церковь ставила себя в глубинную зависимость отстоль решительно искоренявшихся ею дохристианских верований.Мартин Лютер: mea culpa (моя вина). Мы видим, таким образом, что проблема меркантильного разложения церкви вызвала кжизни два оппозиционно-критических проекта действия, в равнойстепени обоснованных и в равной степени ненадежных.Только вглядываясь в эту жестокую антитетику, можно понятьсвоеобразие позиции, занятой Лютером.Реформатор исходит из того, что взаимность вины мирянина иклира должна быть уже с самого начала положена в основу всегообсуждения проблемы церковного кризиса.
Инициатива подлинного церковного обновления может исходить лишь от тех, кто отбросит версию чужих козней и возьмет на себя вину за сам "обменподлостями", за податливость обману. Или, в другом выражении:из тупика могут вывести только люди, способные встать выше сословной корысти и обиды и занять позицию персонального раскаяния, определяемого формулой mea culpa (моя вина).Лютер глубоко убежден, что эта высшая позиция посильналишь мирянам, которых ложная, идолопоклонническая практикакатолических искуплений оставляет при их больной, смущеннойсовести. В накапливающемся сознании неискупленной вины Лютернаходит более глубокую и мощную форму народного недовольстваРимом, чем в самых шумных и отчаянных нападках на злокозненные и корыстные действия курии.
Он полагает, что массовойпочвой радикальной церковной реформы станет потребность индивидуального раскаяния, которую заострила до предела очевиднаяложь торгашески-индульгентной церкви."Мы всегда должны помнить, — пишет Лютер, — что не слюдьми мы боремся, а с князем ада... Здесь надо заранее извериться в силе материальной и приступить к делу... думая не о наказании нечестивцев, а лишь о злополучиях и бедствиях всегонесчастного христианства".
В другом месте Лютер обращается кнемецкому мирянину с такими словами: "...во-первых, познай своигрехи... ибо все, что папа и его приспешники сделали с нами... всеэто по нашей лишь вине"11.Личное и историческое раскаяние — это "основнойметод Реформации", как она задумывалась Лютером. Чтобы увидеть глубинные философские основания его позиции, мыдолжны обратиться к центральной теологической проблеме раннегоЛютера — к диалектике осознаваемого греха.Согласно средневеково-католическому пониманию, человек естьсущество греховное по природе. Согласно Лютеру, он есть существо, сознающее греховность своей природы.Лютер не был философом ex professo; его работы не принадлежат философии как особой области знания, отличной от религии,57_искусства, конкретных наук и пользующейся только ей свойственным категориальным аппаратом.
И все-таки никуда не годилась быта история философии, которая, обратившись к XVI столетию,обошла бы этого мыслителя молчанием.Определяя человека как существо, сознающее греховность своейприроды, Лютер, не фиксируя этого философскими средствами,вводит в теологию оригинальный и глубоко новаторский концептсознания. Сознание в понимании Лютера есть неудовлетворенноесобой бытие, которое в самой своей природной ограниченности находит побуждение к изменению и совершенствованию. Этот модуспровоцирующего недовольства собой предполагается во всеххарактеристиках человека, которые в работах реформатора содержатся в качестве прямого теологического текста.
И хотя онисплошь и рядом не только не отличаются от мрачных констатациисредневекового богословия, но и превосходят последние по своейотчаянности, общий смысл лютеровской антропологии оказываетсясовершенно иным.Лютер заявляет: "Мы грешны. Поэтому мы должны избегатьдобра и принять зло. И это не только на словах и с лицемернымсердцем. Надо с полной внутренней ревностью признать и желать,чтобы мы были бесповоротно осуждены и прокляты. Мы должныпоступать по отношению к нам самим, как поступает тот, кто ненавидит другого.
Кто ненавидит, кто хочет не только для видимости,но всерьез погубить и проклясть того, кого он ненавидит. Если мыбудем губить и преследовать себя от всего сердца, если мы отдадимсебя в ад для Бога и его справедливости, то мы поистине далиудовлетворение его правосудию и он освободит нас"12.Реформатор хотел бы, чтобы вся еще присутствующая в человеке энергия ненависти ко злу была изъята из мира и обращена вовнутрь — против того нравственного убожества, которое каждыйнаходит в себе самом. Выдавить из себя подлеца, выдавить прежде,чем задашься целью деятельной любви, исправления и спасениямира, — такова, говоря коротко, предлагаемая Лютером исходнаянравственная "программа".Нужно было безоговорочно верить в человека, в его собственноесудящее Я, чтобы предъявлять ему столь беспощадные вердикты.Эта вера образует основной смысл всей лютеровской апелляции кмирянину.
Текст гласит, что человек природно ничтожен, и утверждает это категорически, без гуманных казуистических оговорок,на которые так щедр был поздний католицизм. Но одновременно втом же грешном человеке, поскольку текст адресуется именно ему,предположены такая решимость, стойкость и воля, что в их светемеркнут герои католического календаря. Последние проявили, конечно, немало мужества, сражаясь за обещанную небесную награду; но кто из них отважился бы дать зарок: если останусь грешным, пусть буду проклят без снисхождения.Лишь принимая во внимание это парадоксальное смысловое строение Лютеровой проповеди (пафос провоцирующего пессимизма),58можно понять, почему она не только не сделала лютеран мизантропами, но и воздействовала на них как религиозный манифест человеческого достоинства.3.
МИРСКАЯ АСКЕЗА И ФОРМИРОВАНИЕ НОВОГОЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВАВся многоплановая духовная работа, которую Реформацияпроделает в течение полутора веков, стоит под знаком первого излютеровских Тезисов, направленных против торговли индульгенциями. Тезис этот гласит: "Когда наш Господь и Учитель ИисусХристос говорит: покайся (Мф. IV, 17), он хочет, чтобы вся жизньверующего была покаянием"".Надо внимательно вдуматься в эпоху Лютера, чтобы понять поразительный смысл этого утверждения.Позднесредневековый католицизм видел в прегрешении досадный промах, нарушающий течение благочестивой жизни.
Для возвращения в ее упорядоченный поток верующему достаточно былосовершить какое-либо из предусмотренных церковью покаянныхактов, или "добрых дел" (строгий пост, паломничество, подаяние,оказание помощи нуждающимся, пожертвование в пользу церкви ит. д.). После этого прегрешение считалось искупленным, а прихожанин — пребывающим в мире с собой... до следующего проступка. Все в соответствии с горько иронической поговоркой: "Греши икайся, кайся и греши".Этому послабительному пониманию покаянной практики реформация противопоставляет свое — взыскательное и беспощадное,близкое духу первоначального христианства.
Еще до того, как человек совершил проступок (или просто всерьез задумался надсмыслом своего существования), он живет неподлинной, рутинной,полусонной жизнью. Он не ведает силы греха, повредившего егоуже с колыбели. Лишь прегрешение пробуждает от спячки, заставляет всерьез задуматься о сознательном выборе между добром излом и ощутить, сколь труден путь к совершенству. Раскаяние какосознание тяжести греха есть мучительное "второе рождение", "новое рождение" (метафора, которая фигурирует во всех раннепротестантских вероисповеданиях, а затем перейдет в философию Декарта, Локка, Лейбница и Канта14).Никакое предписанное церковью "доброе дело" не может погасить презрения человека к себе самому как носителю и орудиюгреха.
Для его одоления требуется, во-первых, полная "мыслеперемена" (таков точный смысл греческого metanoia — "раскаяние"),и, во-вторых, соответствующая перестройка практического поведения, продолжающаяся порой до самой смерти15. Вся вторая, сознательная и бодрственная жизнь христианина протекает в напряженномпокаянно-искупительном режиме. Вся она неинструктивна, страдательно суверенна; вся вырастает и развертывается из переживания"mea culpa". Это значит, что человек уже не может удовлетвориться исполнением рецептированных "добрых дел" (хотя, возможно, ине отказывается от них;, а чувствует себя обязанным по-добромуделать всякое дело: если говорит, то не лгать и не пустословить;если мыслит, — быть последовательным; если исполняет работу, — работать добросовестно; если начальствует, — думать обуправляемых; если наживает, — заботиться об общественно полезном помещении нажитого, и т.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
