Диссертация (1102191), страница 18
Текст из файла (страница 18)
Сартрзамечает, что в своих оценках чужих жизней он исходит скорее из эстетическихкритериев: «Если сейчас спросить себя, а каков критерий, по которому можноопределить, что жизнь прекрасна, то мне совершенно ясно, что это была такаяжизнь, которая вызывает слезы у читателя <…>.
Я был до мозга костей пропитантем, что можно назвать биографической иллюзией, заключающейся в том, что тыверишь, что прожитая жизнь похожа на жизнь рассказанную» [70, с. 311].В сартровской метафизической гордыне выражается его установка наэкзистенциальное проектирование личности путем отрицания опыта, а не егонакопления: все, что было когда-то, составляло личный опыт, отвергается, так какэто уже не есть «я», — поэтому отсутствует и стыд за свое прошлое. Это гордостьне за себя как определенную сложившуюся личность, обладающую наборомположительных качеств и достижений, а за саму способность мыслить и отрицатьсамого себя, изменяться, причем изменяться всегда к лучшему: «Мне неведомоунижение и отчаяние, поскольку я не кичусь моим я, а горжусь своим сознанием— как раз на уровне картезианского cogito <…> Моя постоянная забота о морали(согласно собственным принципам) нацелена не на то, чтобы себя возвысить,86наоборот, чтобы себя удостоиться» [70, с.
139–140]. Сартровское свободноесознание обладает бесконечным потенциалом к саморазвитию, оно нацелено набудущее. Это тот самый оптимистический гуманизм, о котором он впоследствиискажет во время публичной лекции об экзистенциализме: «Нас упрекают, посуществу, не за пессимизм, а за упрямый оптимизм» [78, с. 334].Симптоматично, что в дневниках Сартр разграничивает оптимизм игордыню: «Моя тяга к величию почти несовместима с моей метафизическойгордыней. Ведь последняя <…> есть не что иное, как покой, лишенная радости игрусти, лишенная уважения к моему человеческому уделу уверенность. Тогда каквеличиебываеттолькочеловеческим.Величие—этопреодоленнаязаброшенность» [70, с.
132]. Гордыня понимается, таким образом, как проявлениеуниверсальное, тогда как оптимизм является сугубо личным комплексом,попыткой оправдания абсурдного существования.Такое представление о величии и будет впоследствии переосмыслено в«Словах» как писательский невроз. Оно связано с воспитанием Сартра в семьеШвейцеров, о котором он скажет как о «комедии культуры». Оптимизм Сартра,какподмечаетФокин,представляетсобой«неврожденыйоптимизмблагополучного существования, а благоприобретенный культурный комплекс»[89, с.
796]. Это вера в особенную писательскую судьбу, идея личного прогресса,который предполагает прохождение через определенные необходимые ситуации(начало, период испытаний и награду), схематизацию жизни, финалом которойдолжна быть вечная слава.Отвержение «метафизического оптимизма» означало бы для писателяполный отказ от прошлого и от самообманной оборонной стратегии на войне. Этапроблема так и не находит в дневниках окончательного решения: война помогаетлишь осознать наличие комплекса, толкающего к неподлинности, но неизбавиться от него окончательно.Еще одно свойство дневниковой прозы, через которую выразилосьсвоеобразиесартровскогосамоисследовательскогоподхода,—еефрагментарность. Данный аспект также подвержен динамическому развитию.87Сартр постепенно осваивает принцип спонтанного письма, форма мини-статейсменяется все более хаотичными заметками.В «Дневниках странной войны» можно встретить весьма разнообразныеформы высказывания.
Мысли Сартра беспорядочны и не всегда последовательны,их невозможно выразить средствами какого-то одного стиля или речевого жанра.В военных дневниках автор описывает анекдотические фронтовые происшествия,часто записывает мысли по поводу прочитанных на фронте книг (Ален, Ж. Ренар,Ф. Кафка, А. Жид, Э. Даби, А. де Сент-Экзюпери, Ф. М. Достоевский и др.), чтосоставляет обширный интертекстуальный пласт дневников, наблюдает засослуживцами(капралПоль,сержантНоден,рядовойПетеридр.).Интертекстуальные отсылки могут комментироваться писателем, но могутфиксироваться лишь тезисно, без пояснений: «Жид, 1 июня 1918 г.: “Временами яс ужасом думаю, что победа, которой мы от всего сердца хотим для Франции,является победой прошлого над будущим”» [70, с.
36]. То же самое относится и кисториями из солдатской жизни. Какой-либо эпизод может быть снабженавторским о нем размышлением, но может даваться в виде краткой не требующейкомментариев заметки: «Максима Петера: “Всегда полезно встречаться с теми,кто выше тебя”» [70, с. 64].Обратим также внимание, что нестрогая форма дневника дает возможностьзафиксировать непосредственно переживаемые феномены, что являлось дляСартраважнейшимусловиемпродуктивногосамонаблюдения.Писателяинтересуют существование в повседневности, особенности реагирования надействительность, внезапные порывы, благодаря которым и достигаетсяпонимание собственных подлинных мотивов, опровергается «дурная вера».Рокантен в «Тошноте» внезапно замечает, что его восприятие мира изменилось.Желаяосмыслитьпричиныметаморфозы,ончувствуетнеобходимость«описывать, как я вижу этот стол, улицу, мой кисет, потому что это-то иизменилось» [5, с.
3–4]. В военных дневниках Сартр также акцентирует данныйпринцип: «Через то, что я воспринимаю — этот стол или эту трубку — я мыслювойну; способ, при помощи которого я мыслю и воспринимаю этот стол и эту88трубку, является “военным” — в конечном итоге способ, которым этот стол иэта трубка даны мне, является военным» [70, с. 60]. Таким образом, важен самобъект, на который направляется взгляд.При этом заметим, что фундаментом многих дневниковых произведенийСартра так же, как и в случае с военными тетрадями, является внешняя ситуация.«Дневник Матье» — это наблюдения солдата, находящегося, как и Сартр, нафронтевовремяВтороймировой:этоисследованиеодновременноиндивидуальное и коллективное, политический и идеологический анализситуации войны.
Дневник Рокантена в «Тошноте» начинается тогда, когда геройобнаруживает изменения во внешней реальности, вначале даже не осознавая, чтопричина этих изменений кроется в нем самом и в сломе его мировосприятия,открытой им абсурдности мира. «Королева Альбемарль, или Последний турист»пишется в период посещения автором Италии, это произведение одновременно обувиденном мире культуры и о самом Сартре.С возникновением самопознавательных задач дневника аналитическиенаблюдения за происходящим начинают выполнять в тексте конструктивнуюфункцию:событияифактытакилииначеспособствуютвыявлениюиндивидуального, ведут к самому себе. Авторская индивидуальность помещаетсяв своеобразный кокон из наблюдений и заметок.
Ж.-Ф. Луэтт считает этуособенность одним из ключевых принципов сартровского подхода: «Писать осебе, но косвенно» [167, p. XXIII]. Поэтому, как представляется, фрагментарныенаброски в военных тетрадях экстравертируют самоанализ, позволяя авторуосмыслять собственную личность сквозь призму историчности и социальности.Заметки писателя калейдоскопичны: самоанализ чередуется с разнообразнымиописаниями и зарисовками, связываясь с ними посредством ассоциаций,сравнений и противопоставлений, что и позволяет увидеть единую картинупроцесса осмысления самого себя в ситуации, а также технологию самоизучения.Эта особенность прослеживается в том, как используются в текстедневников интертекстуальные образы: разнообразные отсылки и цитатыпомогают писателю лучше понять происходящее и самого себя — через89особенности своего реагирования, обнаружение схожести или несхожестипозиций и убеждений.
К примеру, для характеристики странной войны авториспользует сравнение с художественным миром произведений Ф. Кафки: «Войнав духе Кафки. Мне никак не удается ее почувствовать, она от меня ускользает»[70, с. 31]. «В духе Кафки» Сартр описывает и особенность функционированиявоеннойиерархии:«Забавныйвоенныйбеспорядок,которыйявляетсяпротивоположностью анархии и происходит из-за того, что приказы передаютсясо всей строгостью, переходя через все уровни иерархии, от высшегокомандования до капралов.
Различные приказы никогда не складываются в нечтоцелое: они накладываются друг на друга» [70, с. 36].Выписки из литературы могут выступать и как прямое средствосамохарактеристики. Сартр считал, что наилучшим образом его собственныйхарактер описывает эпиграф из «Евгения Онегина», который он вычитывает впредисловии А. Муссе к роману Ф. М. Достоевского «Идиот»: «“Он обладал тойгордыней, в силу которой с равным безразличием признаются как в хорошем, таки в плохом, что проистекает из чувства превосходства, возможно, мнимого”.
Ещени один эпиграф так не подходил мне» [70, с. 131]7. Отталкиваясь от даннойцитаты, писатель начинает рассуждать о самом себе: «Решил через этот эпиграфиз Пушкина посмотреть повнимательнее на то, что думаю о собственнойгордыне» [70, с. 132].Документируя «ночное приключение» во время сильной грозы, когда ударыгрома и свечение молнии были приняты поначалу самим автором и появившимсяследом полковником за бомбардировку, Сартр следом анализирует свою реакцию:«В общем, он принял гром за обстрел.
Что касается меня, то это небольшоепроисшествие весьма ценно, так как, кажется, несет мне ожидание мужества. Вэтом моя забота: достанет ли мне его, когда потребуется?» [70, с. 153]. Чутьдальше Сартр действительно становится свидетелем стрельбы, уже реальной, а немнимой, и делает в дневнике краткую реферативную запись: «Все утро сильнаяОригинальный эпиграф в «Евгении Онегине» написан у А.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
