Диссертация (1102191), страница 15
Текст из файла (страница 15)
В восприятии Сартра она интерпретируется непросто как единичное событие, но как некая универсально-метафизическаяситуация, особое состояние мира. Уникальный военный опыт Жида писательсравнивает со своими собственными фронтовыми впечатлениями: «Начал читатьдневник Жида. С августа 1914.
Чтение в общем утешительное. <…> Явоспринимаю его военные будни заодно со своими» [70, с. 30].Дневник Жида толкает автора к размышлениям о подлинности ивозможности ее достижения в военных условиях. Г. Корманн, рассуждая о точкахСм. комментарий С. Л. Фокина [70, с. 30]572пересечения в этом вопросе между Сартром и Жидом, акцентирует, что обоихписателей характеризует непрерывная творческая работа над собой. КорманнрассматриваетраннееувлечениеСартраницшеанскимиконцепциямисверхчеловека и смерти Бога, и указывает на то, что, несмотря на последующеепреодоление ницшеанства и обращение к феноменологии, эти идеи не потерялидля него своей ценности.Работа над собой у Жида заключается в разрушении общественной моралии созидании собственной, «терпении свободы».
Эта мысль по поводу писателякосвенно высказывается Сартром и в контексте рассуждений о литературе, вчастности, он анализирует книгу «Яства земные»: в ней Жид в образе Натанаэляпоказал опасность отчуждения, возможность «стать жертвой своей среды» [79, с.64]. В «Живом Жиде» писатель акцентирует, что Жид сделал из своей жизни«суровый эксперимент, смысл которого мы сегодня можем усвоить без всякойподготовки; иными словами, он сам был своими идеями» [193, p. 88]. Втворчестве Жида сочленяются отвага и осторожность, однако под осторожностьюв данном случае следует понимать не конформизм, а некую гигиену ума,подразумевающую, что самовыражение должно совершаться в соответствии сопределенными правилами: «Он научил нас тому или еще раз показал нам, чтоговорить можно обо всем — в этом его отвага — но говорить, руководствуясьправилами красноречия, — в этом его осторожность» [193, p.
87].Главную заслугу Жида Сартр видит в том, что он «решился пережить доконца агонию смерти Бога» [193, p. 89]. В этой смелости переживания изаключается «терпение свободы» Жида, о котором Сартр размышляет вдневниках во время войны. Во многом именно благодаря чтению «Дневника»автор формирует собственный самоисследовательский подход, отказываясь отизначальной стоической позиции: «Стоицизм: разве это не отказ от тоски, нет лиздесь уловок стоика, стоического оптимизма? А подлинность, не приходит ли онасо стенаниями? Жид, который столь часто искал подлинности, не является ли онзлейшим врагом стоицизма?» [70, с.
70].73Однако в экзистенциалистском понимании подлинности Сартр не сходитсяс«терпением».Егонегативистскоепониманиесознаниякак«ничто»подразумевает, что человек всегда отрицает самого себя, через отрицаниесовершаясамопреобразование.Всартровскихпринципахдневниковогосамоизучения можно обнаружить отражение идеи экзистенциального проекта, вкоторую он вкладывает свое понимание свободы, вырабатываемое в военныегоды,обоснованноеконкретизированноевпоследствиивэссев«БытиииНичто»«Экзистенциализм—иэтопопулярногуманизм»(«L’existentialisme est un humanisme», 1946). В данной работе Сартр говорит о том,чтоотсутствиеустойчивойопределенностичеловеческогохарактерав«сущности», «человеческой природе» является отправным моментом дляпредставителейкакхристианского,такиатеистическогоответвленияэкзистенциализма: их «объединяет <…> убеждение в том, что существованиепредшествует сущности, или, если хотите, что нужно исходить из субъекта» [78,с.
321]. Ссылаясь на формулу Ф. М. Достоевского «Если Бога нет, то вседозволено», он интерпретирует ее как условие автономии существованиячеловека. В свете этой атеистической идеи человек перестает пониматься какизначальная «заданность», он вынужден проектировать самого себя, неся приэтом полную ответственность за свой проект: «Для экзистенциалиста человекпотому не поддается определению, что первоначально ничего собой непредставляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем такимчеловеком, каким делает себя сам» [78, с.
323].Важнейшее значение для дневниковой практики имеет и такая категория,как историчность, которую Сартр заимствует у М. Хайдеггера, но интерпретируетуже несколько иначе. Если для Хайдеггера историчность раскрывала себя черезвременностьсуществования,смертностьчеловека,конечностьжизни,характеризующую бытие [92], то Сартр понимает ее, как пишет М. А. Киссель, «снекоторым перевесом социологических мотивов над метафизическими» [41, с.151]. Историчность означала для автора акцент на связи человека с моментомвремени, в котором человек вынужден существовать, личный выбор в74исторической перспективе. В интерпретации Сартра человек оставался бы«конечным» даже в случае собственного бессмертия: время все равно осталось быневозвратимым, сделанный выбор исключил бы все прочие варианты поступка.
Вэтой оптике историчность неотделима от ответственности субъекта передвременем и экзистенциальной психологии выбора. Именно на войне даннаякатегория приобретает для Сартра этот особый смысл: мир войны делает егочастью свершающихся событий, толкает к тому, чтобы мыслить самого себя какучастника исторически значимого действия.В силу этих причин дневник Жида послужил для Сартра, как отмечаетСимон, одновременно в качестве «образца для подражания и негативного примеражанра» («tout à la fois de modèle et de repoussoir») [204, p. 1368]. С одной стороны,текст Жида важен уже потому, что в нем также осмысляется война исуществование человека в условиях войны: необходимость пережить войнупредставляет собой условие самопознания в данном опыте.
С другой стороны,Сартр отвергает интроспективный самоанализ Жида, близкий амьелевскомуварианту исповеди, сводящемуся к концентрации на своих внутреннихсостояниях.Начав читать «Дневник», Сартр вскоре замечает радикальную разницумежду задачами, которые он ставит перед собой, и тем, что делает Жид:«Постоянные усилия Жида, направленные на то, чтобы перенести на себявоенные страдания, сконцентрировать на них свои мысли.
Пустые, впрочем,медитации, нацеленные не на что иное, как на эту пустоту <…> Для него долг —чтобы его мысль терзалась наваждением войны. Мой долг в другом, прощепростого: держать мысль в бдении» [70, с. 31]. На этом фундаментальномразличии с Жидом и зиждется ориентация Сартра на историчность: личностьобнаруживается в том, как именно она проявляет себя по отношению к истории, вееотношениях с историей. Интроспективныйсамоанализ Жида, какпредставлялось Сартру, был позицией нарциссической. Кроме того, такое видение«Дневника»связаносраннимиположениями,высказаннымив«Трансцендентности эго»: интроспекция бесполезна в целях самоисследования,75она не дает ничего, кроме бесконечного увеличения количества «репрезентаций»самого себя, она удаляет от подлинного существования, а не приближает к нему.По мере чтения Сартру открывается и другой аспект дневников Жида.
Егосамоописательная практика близка религиозному самоотчету, целью которогоявляется борьба с грехом: «Вчера поразился, снова листая дневник Жида, егорелигиозному аспекту. Прежде всего, речь идет о самоанализе протестантскогосознания, а уж затем это книга размышлений и молений» [70, с. 291]. ДневникЖида — это суровое предприятие правдивой саморегистрации, в которомжизненность находится в тисках христианской морали, что и делает такойдневник «классическим»: «Не может быть и речи, чтобы дневник был отражениемжизни. Это своего рода религиозное и классическое дароприношение <…> Ипочти каждая заметка является не столько верным описанием какого-нибудьпоступка, сколько собственно поступком. Деянием молитвы, деянием исповеди,деянием размышления» [70, с. 291]. Деятельность пишущего при таком подходепревращаетсявсамоуничижение,принуждениесебякмаксимальнойоткровенности в письме, «смиренный труд».Именно такой сакрализованной интроспекции Сартр стремится избежать всвоих военных тетрадях.
Симон настаивает на том, что дневник Сартра является«дневником без интимностей» («un journal sans intimité») [204, p. 1368].Собственный дневник писатель мыслит как «дневник свидетеля», дневник овойне и самом себе на войне: «Чем дальше я продвигаюсь, тем вернее смотрю нанего как на свидетельство: свидетельство буржуа 1939 года, призванного вармию, свидетельство о войне, в которой его заставляют принимать участие» [70,с.
293]. Благодаря этому дневник Сартра имеет не только личную, но иколлективную значимость: «Мой дневник является свидетельством, котороепредставляет ценность для миллионов людей» [70, с. 293]. «Историчность»дневника позволяет одновременно избежать интроспективных «стенаний», атакже уводит от «униженной исповеди»: «Этот дневник лишен всякойуниженности, кроме того, <…> лишен всякой интимности. Это языческий игорделивый дневник» [70, с. 294]. Данное обстоятельство влияет на отбор фактов,76попадающих в тетради, дающих повод к размышлениям о себе.
Примечательно,что мобилизация позволила писателю в географическом смысле «приблизиться ккорням», так как его предки со стороны Швейцеров были эльзасцами. Во времявойны ему пришлось посетить Пфаффенхофен, где он часто бывал еще ребенком,однако никаких прустианских мотивов «обретенного времени» в дневниках непрослеживается.Таким образом, военные тетради не вполне соответствуют понятию«интимный дневник», традиционно требующему эскапистского отгораживанияавтора от внешнего пространства. Однако их нельзя причислить и кдокументальной прозе по причине того, что военные наблюдения Сартраотвечают интенции самоисследовательской.
На наш взгляд, этот текст ближевсего к понятию экстимного дневника, предполагающего сочетание наблюдения исамопостижения — самопостижение благодаря наблюдению и посредством него.Именно такая позиция Сартра как оригинального диариста определяетспецифическуюстилистическуюорганизациюдневниковоготекста,гдеиндивидуальность автора помещается на пересечение между разнообразнымизаметками-отчетами о военных буднях, что и определяет, по нашему мнению,«экстимность» сартровского самонаблюдения.Однако заметим, что такая позиция возникает не сразу: связь между войнойи самим собой обнаруживается постепенно, на протяжении дневников Сартрдвижется к осознанию индивидуальной ценности своих военных свидетельств.Опыт Сартра можно описать как динамическое самоисследование на фоне войны,траекториякоторогодемонстрируетпоследовательноесамораскрытиепоотношению к миру.С этим связаны и изменение философских позиций на страницах тетрадей и,как следствие, смена авторской точки зрения на самого себя и на описываемуюситуацию.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
