Диссертация (1102191), страница 20
Текст из файла (страница 20)
Это значит, чтовещи приобретают более четкие очертания <…> здешняя жизнь обволакиваетменя, как густой туман, и не дает мне тщетно устремляться к тревожномуотсутствию кого-то и отдаленному будущему» [70, с. 559]. Что еще важнее, в ходеразговоров с товарищами выявлялись неприятные для Сартра моменты: «Вчераговорю Полю и Петеру: “Коль скоро мы на войне, следует проживать ее до самогоконца, ведь это интересно”. На что Поль мне ответил: “Если бы ты это сказал вказарме “Клебер” в Нанси, тебе бы точно набили морду. Ребята хотели прибитьрадиста Максима Дюкама за то, что он признался, что ждет от войны острыхощущений”»[70,с.108].ЭтосравнениезаставляетСартратутжеконкретизировать свою мысль по поводу войны уже непосредственно вдневниках, где она встраивается в ткань текста, являясь в сущности ответом на95реплику: «Я никогда не хотел сказать чего-нибудь такого.
Разве лишь следующее:не имеет смысла отказываться переживать войну, поскольку сегодня онаповсюду» [70, с. 108].Еще один способ, при помощи которого реализуется участие «другого» всоздании дневников, обуславливается рецептивной характеристикой жанра —возможностью введения косвенного адресата. В этой роли «другой» такжепозволяетизбежатьинтроспективногосамоанализа:«Сартр-писательпредпочитает не быть своим единственным читателем, этим разбивая зеркало, вкотором и заключается нарциссическая ловушка» [167, p. XXVII]. Вступив вдиалог, автор строит свое самопознание в режиме коммуникации.
Появление«другого» в таком качестве предполагает внешнюю оценку всего создаваемогодневниковоготекста,возможностьпроверкиисповедальногослованаспособность «выдержать чужой взгляд».Под косвенным адресатом в сартровских дневниках мы подразумеваем, вопервых, имплицитного читателя, о котором автор неоднократно размышляет настраницах тетрадей.
Под этим понимается абстрактный идеальный получательинформации, который сможет ознакомиться с текстом дневников лишь спустявремя, или, как пишет Э. Лик, «тысячи виртуальных читателей» [157, p. 973].Несмотрянато,чтоизначальнопубликоватьвоенныедневникинепредполагалось, писал их Сартр все же не для одного себя. Он постоянноразмышляет насчет горизонта адресатов и дальнейшей судьбы дневников: будутли они предназначаться только его близким или же он действительно сможет ихкогда-нибудь опубликовать, поверить широкой публике? С самого начала он неисключает вариант посмертного издания текста: «Мне вовсе не кажется, что этотдневник будут упрекать в том, что автор гоняется за двумя зайцами: интимностьюи публичностью (он говорит об интимном, самом что ни на есть интимном, но длятого, чтобы потом предать огласке)» [70, с.
77]. Это говорит о том, что Сартррассчитывал на биографическую ценность дневников, возможность трансляциичерез время информации о приватной жизни знаменитого писателя и философа.96Во-вторых, в дневниках декларируется расчет на публичность, чтопозволяет автору поместить личные записки в широкое диалоговое пространство:под «другим» применительно к дневникам может пониматься любой реципиент,высказывающий свое суждение и становящийся сотворцом создаваемого текста.Сартр сам давал читать свои дневники: сначала сослуживцам из ближайшегоокружения, затем в круг читателей попадают сестры О.
и В. Козакевич, Ж.-Л.Бост, возможно также Б. Ламблен. Публичность исповеди повлекла за собойопределенные последствия, отражаясь как на стилистике дневников, так и наотборе фактов. Например, прочтение дневника сестрами Козакевич не позволяетСартру открыто распространяться в нем о своих романтических волнениях: поройон намеренно путает факты, высказывается сдержанно. Поэтому любовнаярефлексияавторапредставленаввидескрытогопласта,подробностивычленяются из них дедуктивно путем сравнения записей с соответствующимиместами из переписки и документальными свидетельствами10.Однако главным образом «Дневники странной войны» примечательны вэтом отношении тем, что косвенный адресат в них обозначен конкретно. Первойчитательницей записок являлась С.
де Бовуар: изначально тетради назывались«военным дневником» и были снабжены посвящением «моему очаровательномуБобру». В первой тетради имеется и указание на то значение, которое имелданный адресат: «Эти заметки, в которых говорится только обо мне, не содержат,однако, ничего интимного, я и не считаю их таковыми. Все, что со мнойпроисходит, все, о чем я размышляю, — всем этим я собираюсь поделиться сБобром; едва событие происходит, как я его уже рассказываю» [70, с. 76].«Публичность» дневников влияет и на авторский стиль, выбор способаподачи фактов.
Как пишет Луэтт, де Бовуар является не только «первымпривилегированным читателем», она также участвует в конструировании условийнаписания дневников [167, p. XXVIII]. Сама предполагающаяся возможностьобсуждения идей и наблюдений, зафиксированных в дневнике, навязывает иопределенную манеру изложения: «Я не знаю более публичного человека, чем я.См. комментарии С. Л. Фокина к «Дневникам странной войны» [70, с. 246, 286, 307, 395]1097Когда я думаю, то по большей части с мыслью убедить того или иногоопределенного человека, когда рассуждаю, то следую духу риторики, чтобыубеждать или разубеждать» [70, с. 76].Таким образом, с одной стороны, интерсубъективность дневника позволяетСартру полностью отстраниться от интимного психологического самоописания:«Все, что я чувствую, я анализирую для другого в тот момент, когда я эточувствую» [70, с.
76]. С другой стороны, благодаря ориентации на косвенногоадресата автор пишет о себе как аналитик: все, что написано в дневнике, должнобыть понятно «другому», должно быть выражено при помощи ясного ипрозрачного языка.Нанашвзгляд,здесьдополнительносказываетсямоментсориентированностью на коммуникативность самих языковых средств.
В статье«Писатель и его язык» [194], посвященной работе со словом, Сартр указывал нафункциональное различие художественного символического языка и языкааналитического,предполагающегорассмотрениереальностиприпомощилогических категорий. Первый, так называемый «язык ребенка», являетсясредством овладения вещами, и потому более емок, так как с его помощью можноохватить большую часть действительности, прибегая к относительно маломуколичествуязыковыхсредств.Аналитическийжеязыкпредполагаетпоследовательное уточнение понятий и терминов, универсален и понятен всем.То, что художественно выражается несколькими емкими фразами для того, чтобыохватить словом как можно большую часть реальности, аналитик-философдолжен расчленить на составляющие элементы, дабы представить на суд«другого».С «Бобром» Сартр обменивался дневниковыми тетрадями, обсуждал идеи,проекты романов, читал и корректировал статьи.
Работа над собой, котораяразворачивается в сартровских дневниках, сопровождается соответствующимиместами из переписки с де Бовуар, где автор сетует на себя за свои убеждения,неподлинность своего существования. Поэтому данный текст примыкает кпереписке того времени: многое из того, о чем Сартр пишет в дневниках,98упоминается, пересказывается или уточняетсяв письмах и наоборот. Инымисловами, письма, как указывает Фокин, «представляют собой своего рода“паратекст” дневников» [89, с. 791].При этом первая читательница часто противоречит Сартру, указывая нанедостатки его философских зарисовок, описанных в военных тетрадях, илипросто на неправоту.
На просьбу высказать свое мнение по поводу дневников, онполучает в ответ: «Я закончила читать ваши дневники. Я хотела написать вамдлинное письмо о тех идеях, о которых вы просите меня высказаться, но онидействуют на меня (уж извините), как сочинения Бергсона, когда я была молодой:столь определенно и правдиво, что сказать мне нечего» [105, p. 350].Но, кроме того, «Бобер» становится значимой фигурой в военных записках,активной и действующей инстанцией, вмешивающейся в ход авторской мысли и,как следствие, линию дневников. Многие записи конструируются как ответ назаданный де Бовуар вопрос или сделанное ей замечание: «В ответ на вопросБобра: она удивляется, что мир человеческой-реальности имеет такие громадныеизмерения.
Не может ли она быть в мире с человеческими пропорциями? Ответ:человеческие пропорции — это пропорции человеческой деятельности, а несознания»[70,с.121].Далееавторобосновываетсвоюидеюотрансцендентальном сознании, которое обезоруживается там, где заканчиваетсяпредел орудийности, посредством этого противоречия между конечным ибесконечным реализуется заброшенность человека в мир: «Отсюда удивлениеБобра на мысе Дю-Раз: именно из-за того, что воспринимать какую-то гору —значит ею пользоваться <…> даль звезд и вызывает оцепенение — близкое кужасу Паскаля» [70, с.
123].Многие размышления, описываемые в дневниках, имеют ссылку наимевший место разговор, что также можно посчитать примером имплицитногодиалога, принимая во внимание предполагаемое прочтение соответствующихзаписей. Выражая сомнение в своем этическом решении «принять войну», Сартрприводит свой диалог со спутницей: «Я объяснил, например, Бобру, что <…> наэтот раз у меня действительно есть то, что нужно защищать, а именно защищать99мою свободу писателя от нацистской идеологии. На что Бобер отвечала: “У васвозможно и есть. Но что защищать севеннскому пастуху? И можете ли выпринять эту войну для него?” С чем нельзя было поспорить» [70, с.
94].Отказываясь от стоической позиции, которую он занимал в начале войны, Сартрпишет: «В сентябре 1939 г. я сказал: “Я переживаю войну, как холеру”. Но этобыла ложная точка зрения, на что указала мне Бобр. Война — это не холера» [70,с. 18]. Добавим к этому, что сама категория метафизического оптимизмавозникает во многом благодаря выражению, использованному де Бовуар: «Ведьидея прогресса, дополняющая идею судьбы, тоже сидит во мне.
Что Бобер иназывает моим оптимизмом» [70, с. 22]. В тексте можно увидеть множествопримеров этой имплицитной диалогичности, благодаря которой автор уточняетсвои мысли, или, более того, выстраивает свои убеждения, споря или, наоборот,соглашаясь с де Бовуар, ссылаясь на высказанное ей мнение.Еще одним следствием появления косвенного адресата стала сартровскаярефлексиянадписьмом.Интерсубъективностьактуализируетпроблемуобусловленности читателем, толкает писателя к тому, чтобы производитьпсихолингвистический анализ дневникового слова.
Например, сравнение войны инищеты чуть далее снабжается комментарием: «Написав свои замечания о нищетеи войне, я потер от удовольствия руки (само собой разумеется, в уме) <…> Сразупосле этого у меня возникла идея (непредвзятая) занести эту реакцию в дневник.<…> Не то, чтобы мне было стыдно перед самим собой — или перед Бобром.Дело в том, что этот дневник публичен.
Затем решение сделать это. Но чембольше я анализирую это решение, тем больше мне кажется, что ему не чуждаидея некоего романического, приятного и лестного для читателя поворота» [70, с.133–134].Это обнажает главную проблему, связанную с ведением дневника, —литературность самоанализа. В тексте военных дневников писатель неоднократнообращается к тому, что само их ведение влечет за собой неподлинность:«Предыдущий абзац написан не совсем откровенно. В нем нет никакой лжи, новсе приукрашено. Я чувствую, что пишу» [70, с. 162]. Дневник делает100переживаемый опыт значимым через его обработку литературным языком, вместес тем придавая значимость и самому его автору.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
