Диссертация (1102180), страница 23
Текст из файла (страница 23)
Крайчовича). Мысль окультурном среднесловацком языке принимает даже Л. Новак, в 30-е гг.придерживавшийся совсем иного мнения о словацкой языковой истории. Так, впоздней работе он пишет: «я имею в виду ту формулировку культурногоцентрально-словацкого языка, проблематику которого у нас, вероятно, спривлечением польской теории культурного языка, убедительно обозначилК. Горалек, и которую успешно развивают Э. Паулини, Э.
Йона, Ш. Тобик идр.» [Novák 1962: 128]. Согласно наиболее авторитетному определениюкультурного языка в словацкой лингвистике, под культурными языкамипонимаются «культивированные, наддиалектные, в достаточной степенистилистическидифференцированные,однаконекодифицированные,120общественно необлигаторные формы словацкого языка в долитературныйпериод его развития» [Krajčovič, Ņigo 1998: 87; Ņigo 2000: 118].Несмотря на немалое количество работ, посвященным как теоретической,так и практической разработке модели культурных языков [Kotulič 1968, 19711972, 1988; Krajčovič 1962, 1964; Pauliny 1956, 1961; среди новых работ Ņigo2000], словацким лингвистам так и не удалось прийти к компромиссу ни повопросуоколичестве«культурныхязыков»,функционировавшихнатерритории Словакии (культурный словацкий язык с тремя региональнымиразновидностями vs.
три культурных языка – западно-словацкий, центральнословацкий, восточно-словацкий), ни о сферах их (его?) функционирования(устная/письменная), ни об эпохе формирования этих идиомов (ср. обзормнений по указанным вопросам в [Лифанов 2001: 9-11]). Как отмечаетК. В. Лифанов, появление и разработка теории о культурном языке словацкогоэтноса, с одной стороны, усилили интерес лингвистов к исследованиюконкретныхпамятниковпрепятствиемдлясловацкойвсестороннегописьменности,иобъективногосдругой–освещениясталиданнойпроблематики [Лифанов 2001: 10].Очевидно, что сам костяк теории «культурных языков» словацкого этносас 60-х гг. XX в. практически не изменился, разве что центр тяжести былокончательно перенесен с попыток исследования результатов взаимодействиячешской языковой основы со словацкими диалектами (ср.
формулировкуПаулини и осуществлявшиеся в рамках подобного подхода исследованияК. Габовштьяковой, В. Бланара и др.) на исследование «культурного словацкогоязыка» in sui generis. С одной стороны, это предполагало поиск все новых иновых словакизмов в памятниках письменности различных жанров иразличного территориального происхождения во 2 пол. XV – XVIII вв. (работыЯ. Складаной, Р. Кухара и др.), с другой – подробное описание лексикисловацкихпамятников(атакжечешскихпамятниковсловацкого121происхождения),осуществлявшеесяврамкахпроектасоставленияИсторического словаря словацкого языка, который реализовывался в Институтеязыкознания им.
Л. Штура (Братислава) более 40 лет и успешно завершился в2008 г. Отдельной областью исследования в этом контексте стало исследованиезаимствований (как правило лексических – германизмов, мадьяризмов,богемизмов, латинизмов) в «культурном словацком языке» (ср. сб. «Старшаясловацкаялексикависторииязыковыхотношений»,[Starńia2011]),продолжающее линию разработок Я. Дорули [Doruľa 1977; см. рецензию наданную работу Kotulič 1979, 1981]. К этому можно добавить, что―неоспоримость‖ и общепризнанность данной теории в рамках словацкойлингвистики спровоцировала ряд исследователей, не придерживавшихся ее,вообщеотказатьсяотпопытокописаниямеханизмовформированиялитературного языка донациональной эпохи как ―смешанного‖ кода.
В качествепримера здесь возможно привести мнение Я. Дорули о принципиальнойневозможности сосуществования генетически чешских и словацких элементовв составе одного памятника [Doruľa 1969: 219-220]. Также примечателенполный отказ Л. Дюровича от исследования памятников, созданных допоявления первых грамматик – свидетелей языковой рефлексии, без которых,по его мнению, невозможнаэтническая квалификация памятника – отказ,мотивируемый опасностью появления в лингвистике «―патриотическоймифологии‖, а точнее сказать бессмыслицы» [Ďurovič 2004a: 251].В работах словацких ученых последнего времени наблюдается сужениеконтекста употребления чешского литературного языка в Словакии до пределовбогослужебной сферы словацких евангеликов, все же остальные области егофункционирования оттесняются на периферию культурно-языковой ситуациифактом признания исходно чешских текстов с тем или иным количествомсловакизмов памятниками «культурного словацкого языка».122В связи с этим представляется очевидным, что сознательный (или скорееподсознательный) отказ большинства современных словацких лингвистов отисследования чешского языка, употреблявшегося на территории Словакии вXIV-XVIII в., не только закрывает возможность разработки идеи о «словацкойлинии развития литературного чешского языка» (ср.
[Ďurovič 2004b]), но иобедняет наши представления о языковой ситуации в Словакии в указанныйпериод.Вместе с тем, в трудах ―отцов‖ теории словацких культурных языковЭ. Паулини и Р. Крайчовича, по нашему мнению, намечена возможностьисследованияисториичешскогоязыкавСловакиивконтекстесосуществования чешского и культурного словацкого языков как в «старшую»(XIV – XVI вв.), так и в «младшую» (XVIII – XVIII вв.) долитературные эпохи.В работах данных исследователей языковая ситуация в Словакии вдокодификационный период описывается как сосуществование словацкихкультурныхязыков,атакжеопределенныхразновидностейчешскоголитературного языка.
Среди них выделяются «древний несловакизированыйчешский язык», «древний словакизированный чешский язык в XV в.», «древнийнесловакизированный чешский язык в XVI в.», «древний словакизированныйчешский язык в XVI в.», «официальный – церковный, библейский – чешскийязык», «словакизованный нормированный чешский язык», «словакизованныйненормированный чешский язык» [Pauliny 1983: 76-100, 104-117, Krajčovič1991: 5-12]. Разобраться в подобном разнообразии языковых манифестацийвозможно лишь на основании новых и обширных эмпирических исследований,на необходимость которых указывают современные исследователи, зачастуюкритически оценивающие сложившуюся в современной словакистике ситуацию[Лифанов 2001: 220; Lauersdorf 1998: 176-177, Giger 2006: 107].Как уже отмечалось нами ранее, выделение критерия, который позволилбы отделить «культурный западнословацкий язык» от «словакизированного123древнечешского», представляет значительную трудность.
Здесь мы встречаемсяструдноразрешимойопределенноепроблемойколичествоквалификации«инородных»текста,элементов,всодержащегонашемслучаесловакизмов. Подобная проблема вставала перед составителями Историческогословаря словацкого языка при выборе источников для эксцерпции, в связи счем ими было предложено определение «памятника словацкого языка» «такого рукописного либо печатного текста, который можно считать словацкимне только в соответствии с происхождением автора, местом возникновения,характеристикой памятника и др., но и в соответствии с языком памятника».Однако кроме памятников, в которых словацкие языковые элементыобнаруживаются систематически и на всех языковых уровнях, в картотекусловаря были включены и данные текстов, в которых словакизмы встречаютсяспорадически, правда, из подобных памятников черпались лишь отдельныесловакизмы, а методика сплошной выборки не применялась.
Получается, чтопамятники, послужившие базой для составления словаря, являются в различнойстепени «словацкими» (характеризуются разной степенью так называемой«slovacity», ‗словацкости‘) [HSSJ-1: 17]. Ранее все тот же Э. Паулини,характеризуя особенности изучения памятников словацкой письменности,указывал на то, что «в наибольшей опасности находятся акты, авторами либописцами которых были не чехи. […] Во всех подобных случаях, если речь идетлишь об отдельных отклонениях, более приемлемым представляется исходитьиз предположения, что речь идет о чешском тексте.
Словацкие особенностинеобходимо выделить. С другой стороны, существуют тексты, которыеочевидно показывают, что писец не владеет чешской нормой, исходит изсловацкого черновика, только ―переписывая‖ его в литературной формеизложения. При этом он вносит в текст гиперкорректные богемизмы […] и в тоже время невольные словакизмы […] В каждом случае, однако, возможноиспользоватьиверноинтерпретироватьвкачествелингвистических124аргументов отдельные слова, формы и сочетания из отдельных памятников»[Pauliny 1983: 98-99].Споследнимтезисомневозможнонесогласиться.«Степеньсловакизации» на данном этапе развития словакистики возможно определитьлишь для отдельного текста либо группы текстов, однако «степеньсловакизации» всей словацкой письменности старшего долитературногопериода пока что остается неясной – тем более что сравнительный анализпамятников письменности из различных регионов Словакии вплоть до работК.
В. Лифанова не проводился.Подобный анализ позволил К. В. Лифанову предложить новуюконцепциюисторииисследователя,словацкоголитературногоязыка.Помнениюкодификация А. Бернолака опиралась на так называемый«словацкий литературный язык старого типа», источником которого была«словацкая редакция чешского литературного языка, сложившаяся в ходе―гибридизации‖ древнечешского литературного языка и систем словацкихдиалектов. Появление словацкой редакции чешского литературного языка вработах К. В. Лифанова объясняется действием механизма пересчета (так, какпонимал его В. М. Живов), т.е.
наложения системы литературного языка наречевые навыки говорящих на близкородственном языке. На основании анализаязыкового материала, почерпнутого из различных памятников словацкойписьменности XIV-XVII вв., К. В. Лифанов доказывает тезис о том, что истокиобщесловацкой письменной традиции следует искать в древнечешскомлитературном языке.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
