Диссертация (1102103), страница 17
Текст из файла (страница 17)
Курцке, императив «рефлектирующего собственные основы критицизма» свойствененвсему творчеству Т. Манна. Корни этого критицизма ученый видит в традиции раннего немецкогоромантизма, восходящей к Канту и Фихте. (Kurzke, H. Thomas Mann: Epoche, Werk, Wirkung. S. 98).33Недоступную словесному выражению природу прозрения Томаса подчеркивает А. М. Хаас,характеризуя его как «осуществляющееся интуитивно, а не вербально-дискурсивно, извечнонеожиданное познание».
Откровение Томаса, согласно Хаасу, восходит к традиции религиозноймистики, но претворяется у Т. Манна в секуляризированном виде (Haas, A. M. «Leben selbst ist Sterbenund dennoch Wachstum» // Vom Weltäufigen Erzählen. Die Vorträge des Kongresses in Zürich 2006 / Hrsg. M.Papst, Th. Sprecher. Frankfurt a. M., 2008. S. 81 – 109).69Оба эпизода, включающие в ткань романного повествования книгу,выпадают из основного хода действия, повествование в них замедляется,сосредотачиваясь на переживаниях персонажа, вызванных в обоих случаяхчтением и размышлением о собственном месте во времени.
В случаеконсула – это ось семейной хроники, и он находится отнюдь не в концеотведенного ему пути. Кроме того, как было показано, взгляд консулаобращен назад, в прошлое, воспоминание о котором означает для него ивсей истории Будденброков возможность движения и развития. ТомасБудденброк лишен этой поддержки. Отсутствие способного продолжитьдело наследника и собственная природа, не вписывающаяся в полной мерев заложенные семейным Делом рамки, будто лишают его прошлого какисточника силы и уверенности. В структурном отношении подобнаяпотеря связи с прошлым и будущим, одиночество Томаса, одного из трехцентральных персонажей романа, означает невозможность продолжитьроман как семейную хронику.
Чтение Томасом философской книги будтосказалось не только на его отношении к жизни, но и на способеповествования; повествователь в определенной мере как бы воспринялиной способ рассказывания.Функция наследника как адресата хроники теряет свое значение спреображением повествования в художественное произведение. Местонаследника мог бы занять предполагаемый читатель, но в этом случаесвязь между автором хроники и ее читателем потеряла бы своюисключительность. С исчезновением наследника Будденброков опять жетеряет смысл актуальная в начале романа структура семейной хроники:отныне ее не для кого писать. Это отсутствие, столь болезненнопереживаемое Томасом Будденброком, позволяет ему выйти за рамкижизненной логики, руководившей размышлениями его отца, и обратитьсяк чтению Шопенгауэра.
На уровне повествования оно имеет похожиеследствия: структура семейной хроники теряет былую плодотворность.70После эпизода с Шопенгауэром в десятой главе бóльшую часть текстазанимают описания внутреннего состояния персонажей, их повседневнойжизни. Эту цепочку описаний прерывает лишь смерть Томаса и егопохороны.Еще более полный выход за рамки привычной сдержанной манерыповествования осуществлен в эпизоде, изображающем игру Ганно нафортепьяно.
Если консул читает семейную книгу, воплощающую волю кжизни, а его сын, потерявший жизненную хватку, обращается к чтениюфилософской книги, то Ганно предается свободному творческому порыву.При этом стилистически описание игры Ганно и чтения ТомасомШопенгауэра похожи друг на друга и выделяются на фоне остальногоповествования34.
Воплощая импровизацию Ганно в слове, повествовательоставляет позицию наблюдателя, проникается воображаемыми звуками иизменяет привычной манере повествования35. Вырвавшаяся на свободумузыка вмешает в себя и освобождение жизненных сил, и преследовавшуюГанно с рождения смерть. Именно поэтому смерть Ганно не изображаетсянапрямую36.Однако роман не заканчивается музыкальной импровизацией Ганно.За ней следуют еще две главы, вмещающие смерть Ганно, сообщение опоследующих событиях в жизни оставшихся Будденброков и изображениевечера прощания Герды перед отъездом к отцу в Амстердам. Т. Манн могбы прервать роман музыкальной импровизацией Ганно, но это значило бы34Оба эпизода, по замечанию М. Свейлса, объединяет «риторика неожиданного познания, прозрения,счастья, глубинного озарения» (Swales, M. Buddenbrooks.
Family Life as the Mirror of Social Change. Boston,1991. P. 85). Похожее наблюдение делает Ю. Райн (Ryan, J. Buddenbrooks: between realism andaestheticism // The Cambridge Companion to Thomas Mann / Ed. R. Robertson. P. 119 – 137. Здесь ‒ P. 129).Об истоках и природе мотива прозрения у Т. Манна см.: Haas. Op.
cit. S. 81 – 109.35По словам Х. М. Трибуса, язык романа в описании игры Ганно «с таким совершенством и полнотойадоптирует музыкальные законы и соответствия, о которых повествует, что сообщает уже не о чем-тообъективно дистанцированном, а о самом себе» (Tribus, H.
M. Sprache und Stil in Thomas MannsBuddenbrooks .The Ohio State University, Ph.D., 1966. S. 404).36Тот же прием использован в рассказе «Тристан» (1902): при описании игры героини дистанция междуперсонажами и повествователем сокращается, они теряют свои имена, повествователь называетперсонажей «он» и «она», а затем довольно неожиданно и в сжатой форме сообщает о смерти «супругигосподина Клетериана» (VII, 154).71разрушить целостность романа. Кроме того, игра Ганно на фортепьяноявляется лишь окончанием описания одного дня из жизни юногоБудденброка, которому посвящена вся одиннадцатая глава романа.Окончание самого музыкального фрагмента по сравнению с предыдущимипассажами об игре Ганно оформлено крайне сдержанно, демонстративнонейтрально: «так прошел день в жизни маленького Иоганна» (I, 785).Заключительная фраза возвращает к началу главы, к ужасающему звонубудильника, придавая повествованию тем самым законченность и в то жевремя смещая акцент с переживаний Ганно на само повествование.Романное повествование возвращается на круги своя, и, повинуясьтребованию законченности и целостности литературного произведения,доводит историю Будденброков до логического конца.
Таким образом,семейная хроника, несмотря на потерю значимости в структуре романа,также доводится до конца. Роман заканчивается сообщением обо всехзначимых событиях семейной истории, как то: смерть Ганно, отъездГерды, дальнейшая судьба женщин Будденброк и даже судьба семейнойкниги.Подобное окончание романа свидетельствует, с одной стороны, оверности изначальному импульсу, отправной точке романа, но с другойстороны, об осознании исчерпанности положенного в основу романнойструктуры образца. При этом семейная книга не ограничивает и неподавляет собственно авторское произведение, которое оказываетсясамостоятельнее и сильнее первоначального источника.Если отвлечься от истории семьи Будденброк и обратиться к историидома на Метцгерштрассе, то и в романе Т. Манна также можно увидетьцикличное движение времени.
Расцвет и упадок семьи Ротеркамп72сменяется взлетом и падением Будденброков, которым наследуетсемейство Хагенштремов37.Цикличность «Будденброков» рассмотренная как таковая, вне еесвязи со структурой романа, действительно свидетельствует скорее обэпическом представлении о цикличности времени или натуралистическойидее подвластности социального законам органической жизни, чем осмертельном диагнозе бюргерству, интерпретации, предложенной самимписателемв«Размышленияхаполитичного».Истокиподобногопредставления о вечном возвращении следует искать в философииШопенгауэраиНицше.
Кроме того,Г. Коопманнподчеркиваетсоприродность структуры «Будденброков» «представлению о цикличностиистории»38, неизбежности упадка, господствовавшему в историографииXIX в.Тем не менее, данная особенность временной структуры романапарадоксальным образом не противоречит продолжающей традициюсемейныххрониклинейнойвременнойструктуре,свойственной«Будденброкам». С одной стороны, изображенная в романе история можетпониматься как одна из тех повторяющихся фаз, которые исчисляются негодами, но столетиями. С другой стороны, мысль о неизбежном конце,ожидающем всякое начинание, принадлежит персонажам романа, ИоганнумладшемуиТомасуБудденброкам.Этаинтерпретацияможетсосуществовать с иным пониманием судьбы и времени.
В отношенииспособа освоения и передачи истории роман Т. Манна продолжаеттрадицию городской и семейной хроники с ее линейным течениемвремени.37В этой таинственной связи между домом и его жильцами Г. Детеринг по праву видит элементыфантастического повествования в духе Э. А. По (Detering, H. The Fall of House of Buddenbrook // ThomasMann-Jahrbuch. Band 24 / Hrsg. Th. Sprecher, R. Wimmer.
Frankfurt a. M., 2001. S. 25 – 41).38Koopmann, H. Der Zauberberg und die Kulturphilosophie der Zeit // Auf dem Weg zum „Zauberberg“. DieDavoser Literaturtage 1996 / Hrsg. Th. Sprecher. Frankfurt a. M., 1997. S. 273 – 297. Hier – S. 276).73При рассмотрении структурных влияний семейных книг следуеттакже учитывать, что семейные документы не единственный литературныйстимул, идущий из бюргерского мира Любека. Так, Г. Висскирхенподчеркивает роль фигуры Эмануэля Гейбеля (Emanuel Geibel, 1815 –1884), любекского городского поэта, прототипа Хофштеде39.Кроме того, история родного города Т. Манна и собственного рода всевероевропейском ареале неизбежно возникает на фоне средневековойисландской саги, в особенности семейной саги (œttarsaga), как древнегоповествования об истории мира через понятие о роде40.
Характеристика«Будденброков» как эпического романа опирается в том числе и насозвучие с жанром саги41. В этом отношении «Будденброков» можно былобы даже причислить к скандинавским романам. Т. Манн сам отмечалважность для «Будденброков» «скандинавских семейных романов» (IX,73). По его признанию, он задумывал семейную хронику, близкую книгамКилланда и Юнаса Ли (Там же).Кроме того, роман Т. Манна часто ставится в один ряд с «РенеМопрен» (1864) братьев Гонкур42, «Ругон-Маккарами» (1871 – 1893) Э.39Ср. «На его [Эмануэля Гейбеля – Ю. Л.] требование и предостережение, что любекцы должнысохранить собственное своеобразие и индивидуальность, он [Т. Манн ‒ Ю. Л.] ответил романнымтекстом, который можно прочесть как некую опись того, чем в действительности были любекцы 19 в.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
