Диссертация (1101976), страница 35
Текст из файла (страница 35)
Харитонова 1 .Исследовательница анализирует восприятие Достоевского Свенцицким на разныхуровнях: сюжетном, образном, идейном. Как отмечает А. В. Харитонова, влияниеДостоевского прослеживается в рассказах «Старый чорт» (здесь мечта о земном раедля всего человечества претерпевает новые неожиданные изменения), «Из дневника“странного1человека”»(представленгеройсфилософиейподпольногоХаритонова А. В. Достоевский Серебряного века. Отражение художественного метода Ф.
М. Достоевского впроизведениях В. П. Свенцицкого [Харитонова 2015].150Парадоксалиста). «Голодная “елка”» и «Христос в детской» отсылают нас к рассказуДостоевского «Мальчик у Христа на елке». «Разговор с “чортом”» обращает читателяк главе «Черт. Кошмар Ивана Федоровича» в романе «Братья Карамазовы».А. В.
Харитонова отмечает: «Роман “Антихрист” продолжает тему раздвоенногосознания, встречающуюся в произведениях Достоевского. Борьба дьявола и Бога,правды и лжи, смирения и гордости в сердце человека не прекращается, чтоподтверждает образ героя Свенцицкого. Двойничество становится настолькоестественно для “странного человека”, что ему трудно уловить свое истинное лицо,настоящую душу. А ведь двойственность человеческой природы — принципиальноеположение всей философии Достоевского» [Харитонова 2015, с. 161].На наш взгляд, герой романа «Антихрист» (1908 г.) является яркимпредставителем типа «подпольного человека», в нем воплощается целый рядтипологических особенностей «подполья».Главный герой и рассказчик романа, «странный человек», как он сам себяназывает, безымянный 25-летний мужчина, выпускник университета, которыйработает на кафедре истории философии и известен своим праведным и аскетичнымобразом жизни.
Однако, по признанию самого героя, образ верующего христианина –лишь маска, прикрывающая неверие, маниакальую развращенность и страх смерти.Так, герой признается в том, что на людях он тщательно соблюдает посты, но водиночестве способен безо всяких угрызений совести съесть скоромный обед. В его«Записках» мы можем встретить и более шокирующие признания: «… проповедьцеломудрия, обличение сладострастия – мой конёк. Здесь я превосхожу самого себя.Никогда моё красноречие не производит такого потрясающего впечатления, как в этиминуты. С каким восторгом и благоговением смотрят тогда на меня женщины.
Но еслибы они знали, что делает с ними этот аскет, какой неистовой оргии предаётся он всвоём воображении, придя домой и сидя за своим письменным столом!» [Свенцицкий2008, с. 73]. Странный человек неоднократно признается в своих «Записках» вживотной, маниакальной похоти, которую он испытывает при виде любойпривлекательной женщины и которую тщательно скрывает от окружающих подмаской скромности и целомудрия. Подобная двойственность, как мы неоднократноотмечали выше, свойственна «подпольному» типу.151Для Странного человека, как и для героев Достоевского, «казаться» не менееважно, чем «быть».
«Подпольные» люди очень самолюбивы, и мнение обществаиграет определяющую роль в их поступках. Начало ужасного раздвоения Странногочеловека связано с эпизодом из детства, когда, находясь под впечатлением от похоронбабушки, мальчик стал рассуждать за общим столом о бессмертии. Рассказчик хорошопомнит, что произвел сильное впечатление на своих близких: «Впечатление, видимо,было огромное. Когда я кончил и осмотрелся, все сидели серьёзные и бледные. Никтоне шевелился, только мать моя быстро сказала:– Счастлив, кто может верить, как ты, но не всем это дано. – И совсемшёпотом прибавила: – Я не знала, что ты такой» [Свенцицкий 2008, с.
65].Первым движением души ребенка было признаться, что на самом деле онобманул всех и вовсе не верит в вечную жизнь, а всего лишь пытается избавиться отсильнейшего страха смерти. Но произведенный эффект оказался настолько силен, чтомальчик предпочел скрыть от окружающих свои истинные чувства: «На один миг,правда, только на один миг, но всё-таки это было... А затем, сейчас же, я увидал, чтобратья и знакомые смотрят на меня по-новому.
Я почувствовал себя выше их,особенным... я потянулся за хлебом, и мне казалось, что теперь все обращаютвнимание на каждое моё движение, и сам я обратил необычное внимание на то, как яэто делаю...» [Свенцицкий 2008, с. 65].Для «подпольного человека» очень важно, каким он выглядит в глазах другихлюдей. Даже в критические моменты он никогда не забывает о производимомвпечатлении. Вспомним Ипполита из романа «Идиот»: даже свой уход их жизни онобставляет особыми декорациями и превращает в своего рода последний спектакль,призванный возвысить его над другими. Странный человек Свенцицкого, еще будучиребенком,чуткоуловивнастроениевзрослых,сначаларазыгрываетрольнеобыкновенного мальчика на похоронах бабушки (которую он, к слову, искренне игорячо любил), а, повзрослев, подобно Ипполиту, устраивает спектакль уже изсобственной смерти.После размолвки с возлюбленной, не в силах вынести обиды, Странный человекдумает о самоубийстве: «Одно чувство покрывало во мне все остальные: чувствомучительного, жгучего, самолюбивого стыда» [Свенцицкий 2008, с.
125. Курсив наш– К. К.]. В главе о психологических особенностях «подпольного человека» мы уже152говорили о том, какую роль в «Записках из подполья» играет мотив стыда.Мучительное переживание неловких ситуаций не раз заставляет «подпольных» людейзадумываться о самоубийстве. Суицид для «подпольного человека», как ужеговорилось выше, связан прежде всего с идеей глобального прощения: уход из жизнипризван перечеркнуть все ошибки персонажа, устыдить обидчиков, заставить ихраскаяться в собственной черствости и таким образом как бы примирить с героем, ведьпосле смерти о человеке принято вспоминать только хорошее.Многих «подпольных» людей удерживает от суицида только одно: убив себя, неполучится понаблюдать за реакцией окружающих.
И какой тогда толк в их запоздаломраскаянии, если мертвец уже не способен испытывать сладостное удовлетворениеущемленной гордости, не может наблюдать сконфуженных и поверженных врагов,убитую горем возлюбленную, огорченных приятелей? Вот если бы можно былоумереть так, чтобы потом воскреснуть! Ведь тогда и прощение будет получено, исамолюбие удовлетворено, и жизнь сохранена, и в конечном счете все будут радытакому неожиданному и благополучному исходу. И Странный человек находитрешение: он от имени общего знакомого отправит телеграмму о своей смерти,понаблюдает за реакцией друзей и возлюбленной, Верочки, а через некоторое времяявится целым и невредимым ко всеобщей радости, объяснив случившееся чьей-тоглупой и жестокой шуткой. Герой в свое оправдание даже подводит под этот планцелую парадоксальную философию о том, что на самом-то деле солгал не он, адействительность: «Видите ли, психологически, для самого себя, по всем чувствамсвоим, я как бы действительно умер.
Если бы я умер и в то же время я же мог остатьсяжить (чувствую, что нелепость выходит, и очень хорошо знаю, что в одно и то жевремя не может человек и умереть, и жить, а так это говорю, для пояснения), так вот,если бы другой-то я остался бы жив, то он, оставшийся, именно то же самое испыталбы, что и я в эту ночь.Теперь я не умер, но разве от этого факта мои внутренние переживанияменяются? Фальшь в том, что эти чувства не соответствуют действительности. Так чтодействительность лгала, не смейтесь, пожалуйста, именно действительность. В душемоей всё до каждой точки так, как будто бы я умер, а я всё-таки фактически жив.
Вотгде ложь. И я, заявив, что я скоропостижно скончался, если уж на то пошло, правду153восстанавливал, внутреннюю правду между душой моей и действительностью»[Свенцицкий 2008, с. 129. Курсив В. П. Свенцицкого – К. К.].Фокус удается как нельзя лучше: приятели, Николай Эдуардович и Верочкасначала потрясены и убиты горем, но, узнав, что произошедшее – всего лишьнедоразумение или чья-то злобная шутка, с восторгом и ликованием встречаютСтранного человека: «За несколько минут полной уверенности в моей смерти она<Верочка – К. К.> действительно пережила сознание своей вины, действительнопоставила в связь вчерашнее объяснение с моей скоропостижной смертью.
Я оказалсяжив, но впечатления были так сильны, что она продолжала относиться ко мне так, какбудто бы я действительно умер от нравственного потрясения. Я это видел по тойзастенчивой нежности, с которой она ко мне относилась, по тому, как вспыхивалолицо её, когда глаза наши встречались, и, наконец, по тому виноватому выражению, скоторым она смотрела на меня. Всё возбуждённо-нервно радовалось вокруг меня. Ябыл мёртв, несомненно мёртв – и вдруг стал жив. Я буквально задыхался от приливатакой ликующей животной радости, в которой, казалось, слилась вся привязанностьмоя к жизни и весь ужас потерять её» [Свенцицкий 2008, с.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
