Диссертация (1101976), страница 30
Текст из файла (страница 30)
472], всостоянии аффекта поджигает дом своего благодетеля.Таким образом, герой Куприна из рассказа «Чужой хлеб» воплощает в себеследующие «подпольные» черты: постоянный стыд и мучительное переживание своегоунижения,болезненнаячувствительностьивпечатлительность;конфликтные,двойственные отношения с окружающим миром; восприятие собственной жизни какчереды мучений и унижений; неприятие самого себя; импульсивность и порывистость,доводящие героя до преступления. На основании этих типологических сходств можносделать вывод о принадлежности героя Куприна к ряду представителей типа«подпольного человека» в русской литературе.§4.
«Подпольные люди» Леонида АндрееваВопрос о влиянии Ф. М. Достоевского на творчество Л. Н. Андреева волновалмногих литературных критиков и исследователей – от современников Андреева до129ученых нашего времени. Причины неугасающего интереса к этой теме понятны: содной стороны, очевидно сходство писателей в тематике и проблематике ихпроизведений, озабоченность проблемами религии и морали, пристальное внимание кпсихологии человека, к природе иррационального и бессознательного в его поступках.С другой стороны, при всей очевидности подобного сходства, сквозь кажущеесялитературное родство проступают не менее очевидные различия этих писателей врешении экзистенциальных вопросов, во взгляде на человека, религию, мораль, неговоря уже о творческом методе. Все эти проблемы сходства и различия подробноисследовались в работах М.
Я. Ермаковой, Л. А. Иезуитовой, Г. Б. Курляндской,В. И. Беззубова, С. Ю. Ясенского, О. Н. Осмоловского и других ученых.Отношение Л. Н. Андреева к Ф. М. Достоевскому, как известно, было весьмапротиворечиво. Так, в 1908 г. Андреев, отвечая на вопрос «кто из художников болеедругих влиял на него», писал: «Как на художника оказали и оказывают влияния:Библия, Гаршин, Чехов, Толстой и очень мало Достоевский» [Львов-Рогачевский 1923,с. 51–52]. В том же году в письме М. Горькому Андреев отмечал: «Кстати, дошел доменя слух, что ты опасаешься или допускаешь возможность, что я влезу по уши вмистицизм и пойду по стопам Достоевского.
Это неверно. Достоевского я люблю, ноне всегда понимаю, и он мне чужой» [Литературное наследство 1965, с. 179–180.Курсив наш – К. К.]. А через 8 лет, в 1916 г. Андреев пишет прямо противоположное:«Из ушедших писателей мне ближе всех Достоевский. Я считаю себя его прямымучеником и последователем. В душе его много темного, до сих пор неразгаданного, –но тем сильнее он влечет меня к себе» [Гроссман 1927, с. 279].О причинах этого переворота в отношении к Достоевскому рассуждаетВ.
И. Беззубов в своей книге «Леонид Андреев и традиции русского реализма».Исследователь отмечает, что в тот период, когда было написано процитированноевыше письмо Горькому, в котором Достоевский назван «чужим», Андреев«совершенно искренно считал себя соратником Горького в литературной борьбе. Длянего, как для бойца наиболее радикальной – горьковской – группы демократическихписателей начала ХХ века Достоевский, проповедующий религиозные идеи иотвергающийреволюцию,Достоевский,связанныйсцарскимдворомиПобедоносцевым, был представителем враждебного лагеря» [Беззубов 1984, с. 82].В. И.
Беззубов называет еще одну причину того, что Андреев стремится подчеркнуть130дистанцию между собой и Достоевским: «Примерно до 1907 года Андреев был далекот Достоевского еще и потому, что он был, если можно так сказать, мало национален.Он хотел писать о “вневременном” и “внепространственном” и стремился представить“человека вообще” (…) Достоевский же, как мы знаем, отстаивал “русскую идею”,пророчествовал о мессианском назначении России и русского духа.
Ему нужна иважна была “почва” и поэтому он резко выступал против “общечеловека”» [Беззубов1984, с. 87].Сближение же с Достоевским, как отмечает исследователь, связано собостренным переживанием Андреева по поводу национальной идеи, к чему привелираздумья о причинах поражения в первой русской революции и неприязнь к западнойжизни.Но как бы ни относился Л. Н.
Андреев к творчеству и самой личностиДостоевского, влияние последнего на тексты Андреева несомненно и многократнодоказаноучеными.СопоставлениеандреевскихтекстовспроизведениямиДостоевского имеет давнюю исследовательскую традицию. Многие критики,современники Андреева, отмечали сходство сюжетов, тем, идейной проблематикидвух писателей. Часто это сходство оценивалось критиками как простое ибессмысленное подражание молодого писателя великому таланту Достоевского. Вот,например, как оценил пьесу «Мысль» 1 критик «Московских ведомостей» Бэн(Б. В. Назаревский): «Это сокращенное, упрощенное издание романа Достоевского“Преступление и наказание” для детей самого младшего возраста» [Беззубов 1984,с.
85]. Нередко отмечавшееся критиками сходство сводилось к пристрастию обоихписателей к изображению различного рода психопатологий.Многие современные исследователи 2 сходятся в том, что Достоевского иАндреева роднит взгляд на человека как существо бунтующее, иррациональное, несводимое к конечной формуле, не поддающееся окончательной разгадке. Андреев,вслед за Достоевским, открывает, что помимо рационального мышления, в человекебушуютстихийныеподсознательныесилы,страстькразрушениюисамоуничтожению.1У Л. Н. Андреева имеется два произведения с одним и тем же сюжетом и заглавным героем: пьеса и рассказ содноименным названием «Мысль».
Рассказ написан в 1902 г., пьеса – в 1914 г.2Например, Ясенский С. Ю. Искусство психологического анализа в творчестве Ф. М. Достоевского иЛ. Н. Андреева [Ясенский 1994].131Интересно, что то же самое основание служит и для противопоставленияписателей: «Ядром личности Достоевский считал так называемое “интеллигибельное”я, то есть свободную духовную сущность. Для Андреева глубинная основачеловеческойличностиинстинктивных–темныхэтотостихийныхбессознательное,котороевыражаетсяввлечениях, в безрассудном своеволииисаморазрушении, хотя, разумеется, писателю было свойственно изображениекричащих противоречий противоборства добра и зла, света и тьмы.
Поэтому трудносогласиться с распространенным мнением, что в понимании натуры человека Андреевблизок к Достоевскому. Он близок лишь к одной стороне концепции личностипредшественника и совершенно чужд другой» [Курляндская 1983, с. 28]. Инымисловами,Достоевскийвидитвозможностьчеловекаборотьсястемным,иррациональным началом в себе, а Андреев не указывает никакого спасительногопути. На это различие указывали еще критики-современники Андреева. Так, посвидетельствуВ. И. Беззубова,общественномвестнике»нектоотмечалуUnicusвАндреева«Нижегородскомпреобладаниецерковно-«бесовского»,«дьявольского» начала, противопоставляя ему Достоевского как христианина игуманиста [Беззубов 1984, с. 85].Так или иначе, наиболее разительное отличие художественных мировДостоевскогоиАндреева,какнамкажется,заключеновдиаметральнопротивоположном понимании этими писателями роли Бога и религии в жизничеловека.
Как пишет В. И. Беззубов, «из Достоевского Андреев в идейном плане какбудто принял и развивал лишь тему его бунтарей, тему Ивана Карамазова. В. ЛьвовРогачесвский так и называл Андреева “Иван Карамазов русской литературы“»[Беззубов 1984, с. 87], именно поэтому идеал Христа, воплощенный в произведенияхДостоевского, так далек от андреевских бунтарей-богоборцев. То есть в данном случаеможноговоритьосовпадениихудожественныхсредствприкардинальноразличающихся творческих сверхзадачах.О художественной связи произведений Андреева с «Записками из подполья»тоже несколько раз упоминалось исследователями.
Так, Г. Б. Курляндская исследуетсвязь андреевской «Тьмы» с «Записками их подполья», той же самой взаимосвязипосвященастатьсяН. Богатыревой«ОбэкзистенциальныхперекличкахФ. М. Достоевского и Л. Н. Андреева». На некоторые сходства Керженцева с132Подпольным человеком указывает В. И. Беззубов в книге «Леонид Андреев итрадиции русского реализма».На наш взгляд, тип «подпольного человека» Достоевского был воспринят итворчески переосмыслен Л. Андреевым в образе таких героев, как Иуда Искариот (изодноименной повести 1907 г.), доктор Керженцев (рассказ «Мысль» 1902 г.) и СергейПетрович («Рассказ о Сергее Петровиче» 1898 г.) На первый взгляд, эти андреевскиеперсонажи сильно различаются между собой. Однако при сопоставлении их с«подпольными» людьми Достоевского становится возможным выявить их глубинноеродство.Рассмотрим более детально проявление типологических черт «подпольногочеловека» в каждом из этих случаев.§4.1.
Иуда Искариот«Иуда Искариот» – это притча, наполненная иносказаниями и символическимсмыслом. В образе Искариота воплощается не литературный тип «подпольного» герояв прямом смысле слова с его хронологическими и социальными рамками, а скореепсихотип «подпольного человека».На явное сходство андреевского Иуды Искариота с героями ДостоевскогоуказывалещеИ.
Ф. Анненскийв«Книгахотражений»:«Возьмитетолькоизвивающуюся лживость Иуды и его ненасытную жажду дурачить людей. Разве некажется вам, когда их то пропускают сквозь себя прозрачные глаза Фомы, то вбирает всебя этот однозвучно-громкий и одноцветно-яркий Петр, что вы не раз уже виделиИуду и у Достоевского, хотя в более скромном и бытовом обличье. Не так ли дурачилМышкина припадавший к нему Лебедев, или Димитрия и монахов старый Карамазов,или, наконец, Павел Павлович Трусоцкий великолепного Вельчанинова?А когда Иуда мечтает о дружбе с лучшими и высшими и под покровом ночинадрывается над своей отвергнутой любовью, не вспоминаются ли вам, и с особойназойливостью даже, опять-таки выстраданные Достоевским идиллические ивсхлипывающие мечтаньица его замухрышки, размякшего бессонной ночью в жаркомодиночестве своего подполья?» [Анненский 1979, с.
149. Курсив наш – К. К.].И у Парадоксалиста, и у Иуды с самого начала повествования не складываютсяотношения с окружающими людьми, их обоих отличает противоречивое стремление, с133одной стороны, продемонстрировать окружающим свою исключительность инепохожесть, а с другой, – мучительное желание преодолеть свою разъединенность смиром, оба в глубине души жаждут любви и признания людей.
Герой Достоевского,испытывая ненависть и презрение к приятелям, в то же время навязчиво требует ихвнимания, ведет себя эксцентрично и провокационно, в тайне лелея надеждупонравиться и заслужить их уважение: «… в самом сильнейшем пароксизме трусливойлихорадки мне мечталось одержать верх, победить, увлечь, заставить их полюбитьсебя — ну хоть “за возвышенность мыслей и несомненное остроумие”» [5, с. 141].Иуда Искариот еще более маргинален по отношению к окружающим. Повсюдуего сопровождает дурная слава – этому он во многом обязан своей необычайнойуродливости.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
