Диссертация (1101976), страница 29
Текст из файла (страница 29)
Подсудимый (А. И. Куприн «Чужой хлеб»)А. И. КупринаЛ. Н. ТолстогоипринятосчитатьА. П. Чехова.наследникомЭтомувопросулитературныхпосвященотрадициймножестволитературоведческих работ. А вот проблема творческой связи Куприна с Достоевскимв специальной литературе ранее вообще не исследовалась. Это обстоятельство кажетсяособенно странным в связи с тем, что рассказ А. И. Куприна «Чужой хлеб» (1896)имеет настолько явные совпадения с «Записками из подполья», что можно125практически с полной уверенностью предположить, что написан этот рассказ подпрямым влиянием творчества Достоевского.
Безымянный рассказчик из произведенияКуприна – это классический представитель типа «подпольного человека», на чтоуказывают как явные «маркеры» «подполья», так и второстепенные детали и языковыесходства с Подпольным человеком Достоевского.«Чужой хлеб» – это небольшой по объему рассказ, основную часть которогозанимает монолог безымянного повествователя, произнесенный в качестве последнегослова в суде. Рассказчик обвиняется в поджоге дома своего дальнего родственника иблагодетеля, графа Венцепольского.Герой рассказа «Чужой хлеб», как и большинство «подпольных людей»,обладает невыразительной внешностью, он худ и невзрачен, выглядит робким ииспуганным.
Из данных медицинской экспертизы также следует, что подсудимыйобладает повышенной нервной возбудимостью, но серьезных умственных отклоненийза ним не замечено. Рассказчик крайне подавлен происходящим: «Ему казалось, что онпопал под зубья какой-то гигантской машины, остановить которую, хотя бы намгновение, не в силах никакая человеческая воля» [Куприн 1964, с. 468]. В этомвесьма характерном образе огромной, бездушной машины воплощается постоянный«подпольный» страх перед механизацией. Вспомним о том, как Парадоксалистотчаянно сопротивляется угрозе превращения его в «фортепианную клавишу» или«органный штифтик».
В рассказе «Чужой хлеб» этот страх, конечно, имеет несколькоиную природу – герою Куприна кажется, что он раздавлен машиной, а не становитсяее частью (как Парадоксалист), но образ окружающей действительности в обоихслучаях сходен: бездушная, механистичная реальность порабощает человека, лишаяего индивидуальности или жизни.По ходу судебного процесса подсудимый ведет себя скованно, но в конце, когдаему предоставляется последнее слово, в герое вдруг пробуждается «судорожнаяэнергия отчаяния» [Куприн 1964, с. 468], которую он направляет на публичнуюисповедь (наиболее органичную форму проявления «подпольного» типа). В своемпоследнем слове подсудимый объясняет причины, побудившие его устроить пожар вдоме человека, давшего ему кров и хлеб. Этот поступок был совершен под влияниембеспрерывного чувства унижения, которое герой испытывал в доме графа.126Обстоятельства сложились так, что герой оказался в городе без работы, жилья исредств к существованию.
Показательна характеристика, которой он наделяет себя: «Я,кажется, и родился неудачником. Мне никогда ни в чем не везло, и в сорок лет яоставался таким же беспомощным и непрактичным, как и во время моей юности»[Купринс. 468].1964,Буквальноесходствосуничижительнымисамохарактеристиками Парадоксалиста очевидно, даже временной промежутокобозначен один и тот же: «сорок лет». Герой Куприна пережил ровно те же «сорок летподполья», что безымянный автор «Записок» – долгие годы унижений, невезения,неудач и беспомощности.
Посмотрим, какими еще эпитетами награждает себя геройКуприна по ходу текста: «Я всегда был слаб, труслив и вял» [Куприн 1964, с. 469];«чувствовал себя неловким и смешным» [Куприн, там же], «я всегда оставался робкими подобострастным» [Куприн 1964, с. 470].И вот подсудимый облагодетельствован Венцепольским: граф не смогпосодействовать ему в получении места, зато великодушно предоставил кров надголовой. Первое время присутствие гостя развлекает хозяина, но очень скоро онперестает замечать героя.
«Должно быть, он так привык к моему присутствию, чтосчитал меня чем-то вроде мебели. Тогда-то для меня и началась ужасная жизньприживальщика–жизнь,полнаягорькихунижений,бессильнойзлобы,подобострастных слов и улыбок» [Куприн 1964, с. 469], – с горечью отмечает герой. Вэтой фразе можно увидеть сразу несколько характерных для «подполья» деталей.Первая – сравнение с мебелью (опять бездушный, лишенный индивидуальности,искусственныйпредмет).СовершенноаналогичныечувствапереживаетПарадоксалист, описывая сцену в трактире, когда незнакомый офицер просто«переставил» героя с одного места на другое, словно стул, мешающий проходу.Подпольный человек отмечает: «Я бы даже побои простил, но никак не мог проститьтого, что он меня переставил и так окончательно не заметил» [5, с. 128]. Ровно те жеслова мог бы сказать о себе и герой рассказа «Чужой хлеб», ведь сильнее всего егозадевает невнимание графа.
Также обратим внимание на особую гамму переживанийрассказчика: он испытывает «горечь унижения» и «бессильную злобу» – классические«подпольные» эмоции. Герою свойственна болезненная чувствительность, котораязаставляет его мучительно переживать унизительное положение приживальщика:«Чтобы понять всю мучительность этой жизни, надо испытать ее.
Напрасно127независимые и гордые люди думают, что привычка к прихлебательству вконецпритупляет у человека способность дрожать от обиды, плакать от оскорбления.Никогда, никогда не был я так болезненно чувствителен к каждому слову,казавшемуся мне намеком на мое паразитство. Душа моя в это время была сплошнойвоспаленной раною – другого сравнения я не могу найти, – и каждое прикосновение кней терзало ее, как обжог раскаленным железом» [Куприн 1964, с. 469]. И вновьобращает на себя внимание буквальное сходство последнего предложения в цитате сословами Парадоксалиста: «…я тщеславен так, как будто с меня кожу содрали, и мнеуж от одного воздуха больно» [5, с.
174].Герой Куприна перечислят целый ряд унижений, которым он подвергался вдоме графа: колкости по поводу костюма с чужого плеча, высокомерная наглостьприслуги, насмешки над ветхой кушеткой героя. Все это явно перекликается сэпизодами «Записок из подполья».Например, очень похоже, практически в одних и тех же выражениях описанысцены ужина в ресторане с приятелями в обоих произведениях. Героя Купринаприглашают на ужин мимоходом, вскользь, в надежде на отказ, но он, сам не знаяпочему, соглашается, хотя прекрасно понимает, что ничего, кроме разочарований иунижения его там не ждет. Точно так же ведет себя Парадоксалист, напрашиваясь наужин к Зверкову, навязчиво набиваясь в компанию к людям, которых презирает иненавидит еще со школьной скамьи.
Оба героя сочетают в себе двойственноеотношение к окружающим людям: они, с одной стороны, считают присутствующихглупцами и подлецами, а с другой, – пытаются заслужить их уважение и признание.Оба вынуждены просить у приятелей деньги взаймы, оба мучаются от унизительностиэтих просьб и стыдятся своей нищеты.Особое место в произведениях Достоевского и Куприна занимают отношения сприслугой. Вот как описывает их герой «Чужого хлеба»: «Прислуга графа относиласько мне со всей высокомерной, хамской наглостью, составляющей особенность людейэтой профессии. За столом меня обносили кушаньем и винами.
В их лакейскихвзглядах и словах я чувствовал презрение, которое они ко мне чувствовали, –презрение работника к трутню. Я сам убирал свою постель и чистил свое платье»[Куприн 1964, с. 470]. Сравним с откровениями Парадоксалиста: «Я собственноручноеще раз вычистил мои сапоги; Аполлон ни за что на свете не стал бы чистить их два128раза в день, находя, что это не порядок. Чистил же я, украв щетки из передней, чтоб онкак-нибудь не заметил и не стал потом презирать меня» [5, с. 140].Ненависть к миру, которую испытывают Парадоксалист и герой Куприна,переносится даже на вещи. Рассказчик из «Чужого хлеба» до дрожи ненавидит своюстарую кушетку с вылезшей наружу мочалой, с горбом посредине и с продавленнымипружинами; герой Достоевского испытывает те же сильные чувства по отношению ксвоему ветхому халатишке или к панталонам с пятном на коленке.
Ненависть к этимвещам обусловлена не столько их свойствами, сколько тем фактом, что эти предметыслужат объектом насмешки окружающих, многократно умножая унижение своиххозяев.Обида, сочетающаяся с мучительным, невыносимым стыдом доводит обоихгероев до состояния умопомрачения.
Парадоксалист бросается вслед за приятелями наизвозчике, по дороге составляя безумный план мести: дать Зверкову пощечину,оттаскать его за уши, устроить драку в публичном доме, вызвать обидчика на дуэль, аесли подлец откажется стреляться – броситься на него, сорвать шинель, укусить его заруку, отсидеть за эту выходку в остроге, быть сосланным в Сибирь и т.д. и т.п. – целыйкалейдоскопневероятныхприключений,которыемогутродитьсятольковвоспаленном мозгу «подпольного человека». Оскорбленный герой Куприна, два илитри часа проплакав «едкими слезами бессильного бешенства» [Куприн 1964, с.