Диссертация (1101976), страница 14
Текст из файла (страница 14)
140]). Зверков и компанияведут себя несколько насмешливо, а мнительность и обидчивость Парадоксалистазаставляют его воспринимать все особенно болезненно. Он начинает с того, чтопринимается передразнивать манеру Зверкова растягивать слоги при разговоре. «Сгоря» Подпольный пьет «лафит и херес стаканами»; алкоголь еще больше распаляетего злость. «Мне вдруг захотелось оскорбить их всех самым дерзким образом и потомуж уйти.
Улучить минуту и показать себя...» [5, с. 145], – что он и делает.Проявления стыда у Подпольного человека чрезвычайно многообразны. Впервую очередь, это может быть стыд за уже совершенный поступок, за малодушие,глупость, нелепость своего поведения или своих мыслей. Так сказать, стыдпостфактум. Так, например, герой стыдится перед самим собой и другими за свой«развратишко»: «Развратничал я уединенно, по ночам, потаенно, боязливо, грязно, состыдом, не оставлявшим меня в самые омерзительные минуты и даже доходившим втакие минуты до проклятия.
Я уж и тогда носил в душе моей подполье. Боялся яужасно, чтоб меня как-нибудь не увидали, не встретили, не узнали» [5, с. 128].Другой случай – это стыд, предшествующий каким-либо событиям (назовем его«предвосхищающий стыд»), когда герой предчувствует свое поражение и заранееначинает стыдиться самого себя. Вот один из примеров такого «предвосхищающегостыда»: «На панталонах, на самой коленке было огромное желтое пятно. Япредчувствовал, что одно уже это пятно отнимет у меня девять десятых собственногодостоинства.
Знал тоже я, что очень низко так думать…» [5, с. 140-141. Курсив наш –К. К.].Об этом психологическом явлении пишет М. Якоби: «Тревога играет большуюроль в связи с чувством стыда, когда речь идет о страхе совершить глупость илипопасть в неловкое положение. Главенствующим является чувство тревоги, а чувствавины и стыда – его производными. Аристотель определил тревогу как “недовольство59или беспокойство, которое возникает от мысли о предстоящей, всеразрушающейнеудаче, или о болезни, причиняющей дискомфорт”» [Якоби 2001, с. 14].Оба варианта стыда (предвосхищающий стыд и стыд постфактум) вполнепонятны и объяснимы, подобное чувство испытывал хотя бы раз в жизни каждыйчеловек, оно, как правило, не является признаком внутренней дисгармонии, хотя и вэтом случае не все однозначно. Ведь можно стыдиться действительно дурногопоступка, а можно стыдиться того, что окружающие сочтут тебя смешным.
В этомслучае необходимо разграничивать такие понятия, как «стыд» и «чувство вины».М. Якоби пишет, что чувство вины возникает тогда, когда человек считает, чтоон сделал что-то, чего нельзя было делать (или бездействовал, когда обязан былдействовать). Чувство вины происходит от этических или моральных норм,называемых в философской этике «непреложными законами». Стыд же можетвозникать и в ситуациях, когда мы вроде бы ничего плохого не сделали.
Например,человеку может быть стыдно за чересчур высокий или низкий рост, за чрезмернуютучность или худобу, хотя это не является нарушением общепринятых норм морали иэтики. «Таким образом, чувство стыда возникает в зависимости от моего оцениваниявсей своей жизни или самого себя, или, что более точно, насколько ониобесцениваются в моих глазах, причем не столько от мнения других, сколько от моегособственного» [Якоби 2001, с. 9. Курсив наш – К. К.].Интересно, что Парадоксалист испытывает именно стыд за самого себя ипочти никогда не ощущает своей вины.
Например, мы не найдем у него искреннегораскаяния за действительно дурной и малодушный поступок с Лизой: он сожалеет не отом, что издевался над девушкой, а лишь о том, что выглядел во время этого глупо исмешно. Это важный факт характеристики героя. Можно ошибочно принять зараскаяние то, что он ругает себя последними словами (Парадоксалист – Лизе: «Ну, а явот знаю, что я мерзавец, подлец, себялюбец, лентяй» [5, с. 174], но это как раз нераскаяние, а скорее своеобразное оправдание своего поведения («я так поступил изпринципа, потому что я подлец»). Ведь, следуя «подпольной» логике, «настоящий»,«принципиальный» подлец не должен чувствовать вины за свой подлый поступок,иначе он превратится в ординарного неудачника и глупца, не сумевшего справиться ссобственными переживаниями.
«Вина – это реакция на силу и мощь, стыд – наслабость и бессилие» [Якоби 2001, с. 13].60Герой испытывает чувство стыда не за то, что он сделал, а за то, как он выгляделв этот момент: «… вот я тогда героем таким перед тобой представился, а тут вот тывдруг увидишь меня в этом рваном халатишке, нищего, гадкого. Я тебе сказал давеча,что я не стыжусь своей бедности; так знай же, что стыжусь, больше всего стыжусь,пуще всего боюсь, пуще того, если б я воровал, потому что я тщеславен так, как будтос меня кожу содрали, и мне уж от одного воздуха больно. Да неужели ж ты даже итеперь еще не догадалась, что я тебе никогда не прощу того, что ты застала меня вэтом халатишке, когда я бросался, как злая собачонка, на Аполлона. Воскреситель-то,бывший-то герой, бросается, как паршивая, лохматая шавка, на своего лакея, а тотсмеется над ним!» [5, с.
174]Следовательно, по Якоби, Подпольный человек испытывает именно стыд, а нечувство вины за свой малодушный поступок. Ведь мерзавцем и червяком он себяназывает не только и не столько за то, что позволил себе «сорвать злобу» на ни в чемне повинной перед ним девушке, а скорее за то, что не смог до конца соответствоватьсвоему «героическому» (или все же «демоническому»?) образу.Помимо двух указанных разновидностей стыда, можно выделить еще и третью.Назовем ее «стыд за стыд».
Это более сложное чувство, чем «простой» стыд,возникающий до, в момент или после совершения постыдного деяния: Парадоксалистстыдится перед самим собой еще и за свой собственный стыд. Например, геройпризнается Лизе: «И слез давешних, которых перед тобой я, как пристыженная баба,не мог удержать, никогда тебе не прощу! И того, в чем теперь тебе признаюсь, тоженикогда тебе не прощу! Да, – ты, одна ты за все это ответить должна, потому что тытак подвернулась, потому что я мерзавец, потому что я самый гадкий, самый смешной,самый мелочной, самый глупый, самый завистливый из всех на земле червяков,которые вовсе не лучше меня, но которые, черт знает отчего, никогда неконфузятся…» [5, с. 174.
Курсив наш – К. К.].Можно представить, что творится в душе героя, когда все три чувства стыдасоединяются вместе. Он, во-первых, стыдится за то, что уже свершилось («стыдпостфактум»), во-вторых, за то, чему еще предстоит свершиться («предвосхищающийстыд»), и, в-третьих, стыдится за весь этот свой стыд целиком («стыд за стыд»).61Интересно, что от всего этого герой получает сладострастное удовольствие, вчем он сам неоднократно и опять же с удовольствием сознается читателю: «Вот отэтих-то кровавых обид, вот от этих-то насмешек, неизвестно чьих, и начинаетсянаконец наслаждение, доходящее иногда до высшего сладострастия» [5, с. 106].Отдельно стоит отметить, что Парадоксалист стыдится перед читателем за своюисповедь, хотя еще в самом начале своих записок герой оговаривает, что вряд ликогда-нибудь кто-либо, кроме него самого, будет читать их.Якоби пишет о возможности «спекуляции» своим чувством неполноценности,когда человек рассказывает всем и каждому о своих недостатках независимо от того,хотят ли его слушать: «Это еще одна форма защиты от внутренних страданий.
Онанесет с собой надежду, что человек заслужит уважение именно благодаря такойсамокритике. За таким поведением обычно лежит бессознательное стремление самомураскрыть свои больные места, чтобы не позволить это сделать другим. Здесь цельюявляется сохранение контроля. Показывая осведомленность о своих собственныхслабых сторонах, человек лишает других возможности нападать на него» [Якоби 2001,с. 124].Действительно, Подпольный человек словно пытается опередить читателя восуждении самого себя, он заранее согласен с самыми суровыми обвинениями в свойадрес и даже как будто подливает масло в огонь: «Бьюсь об заклад, вы думаете, что япишу все это из форсу, чтоб поострить насчет деятелей, да еще из форсу дурного тонагремлю саблей, как мой офицер» [5, с.
101]; «Мои шутки, господа, конечно, дурноготона, неровны, сбивчивы, с самонедоверчивостью. Но ведь это оттого, что я сам себяне уважаю» [5, с. 107]; «Я подозреваю, господа, что вы смотрите на меня ссожалением» [5, с. 115]; «Вы, может быть, думаете, господа, что я сумасшедший?» [5,с. 118]. И наконец исчерпывающая характеристика, которую дает Подпольный самсебе как бы от лица читателя: «И как назойливы, как дерзки ваши выходки, и в то жевремя как вы боитесь! Вы говорите вздор и довольны им; вы говорите дерзости, а самибеспрерывно боитесь за них и просите извинения.
Вы уверяете, что ничего не боитесь,и в то же время в нашем мнении заискиваете. Вы уверяете, что скрежещете зубами, и вто же время острите, чтоб нас рассмешить. Вы знаете, что остроты ваши неостроумны,но вы, очевидно, очень довольны их литературным достоинством. Вам, может быть,действительно случалось страдать, но вы нисколько не уважаете своего страдания. В62вас есть и правда, но в вас нет целомудрия; вы из самого мелкого тщеславия несетеправду на показ, на позор, на рынок... Вы действительно хотите что-то сказать, но избоязни прячете ваше последнее слово, потому что у вас нет решимости его высказать,а только трусливое нахальство.
Вы хвалитесь сознанием, но вы только колеблетесь,потому что хоть ум у вас и работает, но сердце ваше развратом помрачено, а безчистого сердца – полного, правильного сознания не будет. И сколько в васназойливости, как вы напрашиваетесь, как вы кривляетесь! Ложь, ложь и ложь!» [5,с.