Диссертация (1101976), страница 12
Текст из файла (страница 12)
Он понимает, что именно это болезненное, чрезмерноесознание, которое делает его несчастным, но которое он ни на какие блага на свете непроменяет, и есть то единственное, что отличает его от всей остальной массы,единственное, чем он может доказать всем и прежде всего самому себе, что онличность, а не «муха».Далее он развивает эту тему: «…право, бывали со мною такие минуты, что еслиб случилось, что мне бы дали пощечину, то, может быть, я был бы даже и этому рад.Говорю серьезно: наверно, я бы сумел отыскать и тут своего рода наслаждение,разумеется, наслаждение отчаяния, но в отчаянии-то и бывают самые жгучиенаслаждения, особенно когда уж очень сильно сознаешь безвыходность своегоположения <…> Сорок лет сряду будет припоминать до последних, самых постыдныхподробностей свою обиду и при этом каждый раз прибавлять от себя подробности ещепостыднейшие, злобно поддразнивая и раздражая себя собственной фантазией» [5,с.
103-104].50Чтобы постоянно наслаждаться своим отчаяньем, иметь возможность супоением «грызть» самого себя, герой специально создает себе условия жизни попринципу «чем хуже – тем лучше»: живет в скверной комнате на краю города, держитглупую и злую служанку, терпит губительный для его здоровья петербургский климати т. д.Все это дает болезненной рефлексии «подпольного человека» дополнительнуюпищу для развития. Ставя «усиленное сознание» себе в заслугу, Парадоксалист снаслаждением «нравственно заголяется» перед читателем, черпая упоение вбесконечном самоуничижении – отсюда и тяга выудить из своей биографии чтонибудь наиболее гадкое или подлое и во всех красках гордо расписать это читателю.Кажется, герою нравится вспоминать мельчайшие детали своего дурногоповедения, более того, Парадоксалист стремится разными средствами преувеличитьсвою подлость, представить ее в самом черном свете.
Возможно, в каких-то местах онспециально для того, чтобы казаться еще хуже, искажает отдельные факты,приписывает себе поступки, мысли и чувства, которых у него никогда не было. Ноболее всего об этом желании говорит сам тон и стиль его речи, обороты, которыеиспользует герой, словно намеренно пытаясь оскорбить вкус читателя. Герой затеваетигру на разных уровнях.Первый уровень – фактический. Парадоксалист вспоминает все самые гадкие,самые порочащие его случаи, начиная с мелочей, которые он упоминает просто длясравнения, и заканчивая центральным эпизодом с Лизой. Приведем несколькопримеров: «Когда к столу, у которого я сидел, подходили, бывало, просители засправками, – я зубами на них скрежетал и чувствовал неумолимое наслаждение, когдаудавалось кого-нибудь огорчить» [5, с. 100].
«Был у меня раз как-то и друг. Но я ужебыл деспот в душе; я хотел неограниченно властвовать над его душой; я хотел вселитьв него презрение к окружавшей его среде; я потребовал от него высокомерного иокончательного разрыва с этой средой. Я испугал его моей страстной дружбой; ядоводил его до слез, до судорог; он был наивная и отдающаяся душа; но когда онотдался мне весь, я тотчас же возненавидел его и оттолкнул от себя, – точно он инужен был мне только для одержания над ним победы, для одного его подчинения» [5,с. 140]. «Развратничал я уединенно, по ночам, потаенно, боязливо, грязно, со стыдом,51не оставлявшим меня в самые омерзительные минуты и даже доходившим в такиеминуты до проклятия» [5, с.
128].При этом создается впечатление, будто герою не хватает материала, чтобыубедить читателя в собственной подлости и никчемности – он словно боится, чточитатель недооценит степень его непривлекательности – и поэтому творит факты походу своего рассказа: «Плохая острота; но я ее не вычеркну. Я ее написал, думая, чтовыйдет очень остро; а теперь, как увидел сам, что хотел только гнусно пофорсить, –нарочно не вычеркну!» [5, с.
100]Второй уровень актерства Подпольного – это провокация читателя. Герой какбудто специально подталкивает собеседника к непониманию, отторжению его слов.Происходит интересная с точки зрения психологии ситуация: иногда автор записокпозволяет этому недоброжелательно настроенному собеседнику, сидящему внутринего, вторгаться в ткань повествования, перебивать и даже оскорблять его самого. Тоесть своими «провокациями» Парадоксалист как бы подначивает самого себя,разжигает в себе необходимый для спора пыл.
Посмотрим на примеры таких«провокаций»: «Да-с, умный человек девятнадцатого столетия должен и нравственнообязан быть существом по преимуществу бесхарактерным; человек же с характером,деятель, – существом по преимуществу ограниченным» [5, с. 100] (здесь провокациязаключается в том, что Парадоксалист, предполагая, что читатель, без всякогосомнения, считает себя человеком «нормальным» и «умным», заведомо не согласитсяс теми обобщениями, которые позволяет себе Подпольный).«Дальше сорока лет жить неприлично, пошло, безнравственно! Кто живетдольше сорока лет, – отвечайте искренно, честно? Я вам скажу, кто живет: дураки инегодяи живут» [5, с.
100. Здесь и далее в примерах курсив наш – К. К.] (вывод, явносделанный для того, чтобы вызвать в читателе, «нормальном человеке», возмущение инесогласие).«Мне теперь хочется рассказать вам, господа, желается иль не желается вамэто слышать, почему я даже и насекомым не сумел сделаться» [5, с. 101].«…для нас, людей думающих, а следственно, ничего не делающих…» [5, с. 103]«Он глуп, я в этом с вами не спорю, но, может быть, нормальный человек идолжен быть глуп, почему вы знаете? Может быть, это даже очень красиво» [5,с.
104].52«“Может, еще и те не поймут, – прибавите вы от себя, осклабляясь, – которыеникогда не получали пощечин”, – и таким образом вежливо намекнете мне, что я вмою жизнь, может быть, тоже испытал пощечину, а потому и говорю как знаток.Бьюсь об заклад, что вы это думаете.
Но успокойтесь, господа, я не получалпощечин, хотя мне совершенно все равно, как бы вы об этом ни думали. Я, можетбыть, еще сам-то жалею, что в мою жизнь мало роздал пощечин. Но довольно, нислова больше об этой чрезвычайно для вас интересной теме» [5, с. 105].«Не понимаете и теперь, господа? Нет, видно, надо глубоко доразвиться идосознаться, чтоб понять все изгибы этого сладострастия! Вы смеетесь? Очень радс.Моишутки,господа,конечно,дурноготона,неровны,сбивчивы,ссамонедоверчивостью. Но ведь это оттого, что я сам себя не уважаю. Разве сознающийчеловек может сколько-нибудь себя уважать?» [5, с.
107]«Повторяю, усиленно повторяю: все непосредственные люди и деятели потомуи деятельны, что они тупы и ограничены» [5, с. 108].«Вспомните: давеча вот я говорил о мщении. (Вы, верно, не вникли)» [5, с. 108].«Пусть, пусть я болтун, безвредный, досадный болтун, как и все мы. Но что жеделать, если прямое и единственное назначение всякого умного человека естьболтовня, то есть умышленное пересыпанье из пустого в порожнее» [5, с. 109].«Уничтожьте мои желания, сотрите мои идеалы, покажите мне что-нибудьлучше, и я за вами пойду. Вы, пожалуй, скажете, что не стоит и связываться; но втаком случае ведь и я вам могу тем же ответить.
Мы рассуждаем серьезно; а нехотите меня удостоить вашим вниманием, так ведь кланяться не буду» [5, с. 120].Здесь в герое на первый план выступает любовь к парадоксам, недаром же егозаписки названы «исповедью подпольного парадоксалиста».Провокации героя воплощаются также и на языковом уровне. О языкеподпольного человека мы скажем отдельно ниже. Здесь лишь несколько примеров дляиллюстрации. Тон его выражений призван оскорбить вкус читателя, его определения исравнения чересчур экспрессивно окрашены и стилистически снижены. Например:«жизнь наша выходит дрянцо»; «а натура человеческая и хоть врет, да живет», «инойгосподин прет как взбесившийся бык», «сердце уж тут как-то гадило», «роковаябурда»,«мерзкое,вонючееподполье»,«пакостно-злыестоны»,«часишки»,53«развратик», «развратишко», «наслажденьице», «желаньице», «страстишки», «кукиш»,«ублюдок», «дрянной», «наврать», «надуть», «наплевать», «влопаться» и т.
д.В связи с этим возникает главный вопрос: зачем Подпольный парадоксалистстремится выглядеть таким гадким? С какой целью надевает на себя эту маску?Одно из объяснений подобного провокационного поведения «подпольногочеловека»даетА. П. Скафтымов:«Психологическаясущность“злобы”<…>раскрывается как внутренний протест внешне побежденного “я” против неодолимостии неизбежности обиды (унижения).
Нарушенный в своих желаниях и в своемсамогосподстве, на которое он претендует и которого ищет, герой уже нарочито (“созлости”) заявляет свое злобное пренебрежение как раз к тому, что его влечет и отлишения чего он страдает. Оскорбленный, он сейчас же вслед за сознанием своего“падения”и“униженности”засвидетельствовалибыегоназлосовершаетнеподчиненность,такиепоступки,внутреннююкоторыенезависимость,самогосподство перед тем, что его давит и возносится над ним. Он уже своей волейусугубляет лишение, чтобы этим обозначить пренебрежение к нему и заявитьвнутреннюю несломимость перед неведомым нарушителем его волевого “я”»[Скафтымов 2007, с.
197].Однако нельзя не заметить, что Парадоксалист не только испытываетсвоеобразное чувство гордости за свои «гаденькие» поступки, но и как будто пытаетсяоправдаться в них. Логично было бы предположить, что если чувствуешь стыд – толучше наоборот постараться скрыть от других постыдные моменты и не вспоминать оних. Зачем же герой постоянно оправдывается?В этом скрыта одна из загадок человеческой психики, возможно, связанная схристианскими представлениями о покаянии и признании своей ничтожности 1 .Особенность эта состоит в том, что если человек находит в себе силы признаться вгрехе «перед всем честным народом», публично покаяться, то бремя проступка как быснимается с кающегося за то, что он признал свою вину.
А если «избавиться» от грехатак просто – нужно всего лишь признать в себе врожденную подлость – то возникаетсоблазн позволить себе грешить опять. Грешить, а потом каяться, грешить снова иснова каяться. Признаваясь окружающим – или самому себе – в своем дурном1Исаак Сирин пишет: «Блажен человек, который познает немощь свою <…>. Когда уразумеет сие такимобразом, тогда приобретет в душе молитву, подобную сокровищу <…>. Все сии блага рождаются в человеке отпознания собственной немощи» [Сирин Исаак, Слово 61. Цит. по Сальвестрони 2001, с.