Диссертация (1101976), страница 9
Текст из файла (страница 9)
89]1Термин Н. Ф. Будановой36На наш взгляд, предположение о двойничестве этих героев несколькопреувеличено. Поприщин и Парадоксалист – это образы совершенно разногомасштаба, и различий в их психологии, идеологии и поведении больше, чем сходств.НалитературныхпредшественниковПарадоксалистауказываюттакжеН.
В. Живолупова и О. Г. Дилакторская. Н. В. Живолупова в своей статье «Герой иавтор в сюжете “Записок из подполья” Ф. М. Достоевского» отмечает сходствоПарадоксалиста и героя рассказа Л. Н. Толстого «Люцерн» князя Нехлюдова[Живолупова 1989, с. 58–59].
О. Г. Дилакторская в уже упоминавшейся вышемонографии «Петербургская повесть Достоевского» отмечает литературное родствоПодпольного человека и Чулкатурина, героя «Дневника лишнего человека»И. С. Тургенева [Дилакторская 1999, с. 272]. Этому же сходству героев Тургенева иДостоевского посвящена статья И. Гольдфаина «“Записки из подполья” и “Дневниклишнего человека”. Сходства и различия» [Гольдфаин 2014].Поскольку мы в данной работе выдвигаем гипотезу о значимости типа«подпольного человека» для русской литературы в целом, нас особенно интересовалиработы, посвященные проблеме типологии русской литературы, в которых герой«Записок из подполья» рассматривался в соотнесении с различными литературнымитипами: типом «лишнего человека», типом «маленького человека», «нового человека»и др.О родстве «подпольного человека» с гоголевским «маленьким человеком» мыуже упоминали выше (этому посвящены, например, работы В.
Г. Одинокова).Про «лишних» людей 60-х гг. рассуждал сам Достоевский в объявлении обиздании «Эпохи» на 1865 г.: «Мы видим, как исчезает наше современное поколение,само собою, вяло и бесследно, заявляя себя странными и невероятными для потомствапризнаниями своих “лишних людей”. Разумеется, мы говорим только об избранных из“лишних людей” (потому что и между “лишними людьми” есть избранные);бездарность же и до сих пор в себя верит и, досадно, не замечает, как уступает онадорогу новым, неведомым здоровым русским силам, вызываемым, наконец, к жизни»[5, с.
376]. Отсюда ясно, что сам Достоевский говорил о своем герое как о «лишнемчеловеке» 60-х гг.37Эта общность была отмечена еще Н. Н. Страховым, который в 1867 г. в статье,посвященной выходу в свет Собрания сочинений Достоевского 1865—1866 гг., писал:«Отчуждение от жизни, разрыв с действительностью (...) эта язва, очевидно,существует в русском обществе. Тургенев дал нам несколько образцов людей,страдающих этой язвою; таковы его “Лишний человек” и “Гамлет Щигровского уезда”(...) Г-н Ф. Достоевский, в параллель тургеневскому Гамлету, написал с большоюяркостию своего “подпольного” героя...» [Страхов 1867, с. 555].О сходстве Подпольного с тургеневским «лишним человеком» писалВ.
Я. Кирпотин:«Нанекотороевремяможетпоказаться,чтоДостоевскийвозвращается к тургеневскому типу лишнего человека и тургеневской трактовкеразлада между словом и делом. Однако, по сравнению с Тургеневым, Достоевскийбольше подчеркивает разночинное происхождение своего мечтателя-неудачника, аглавное – видоизменяет и в величайшей степени обостряет его внутренний распад»[Кирпотин 1964, с. 28].Сходствоиразличиятиповтургеневского«лишнегочеловека»иПарадоксалиста отмечает Г. А.
Бялый в своей статье «О психологической манереТургенева (Тургенев и Достоевский)». Исследователь указывает на то, что«мучительство и самоистязание», свойственные герою «Записок из подполья», ещезадолго до выхода повести Достоевского проявляются у тургеневского ГамлетаЩигровскогоуезда(1849),«страшносамолюбивогочеловека,упоенногосамоанализом и познавшего жестокую отраду самобичевания» [Бялый 1968, с.
34].Также Г. А. Бялый отмечает целый ряд сходств Парадоксалиста с Чулкатуриным,героем «Дневника лишнего человека»: «У обоих в натуре – мнительность,подозрительность, натянутость, и это с самого детства. Оба страшно одиноки иоторваны от живой жизни и “естественного порядка вещей”, которого не понимаютименно в силу своей отвлеченности» [Бялый 1968, с. 35]. В числе сходствисследователь также называет огромное самолюбие, злость и погруженность всамонаблюдение. Различаются же эти герои между собой прежде всего силойнапряженности их психологических состояний: Чулкатурин, испытывая злобу,остается в пределах психологической нормы.
Парадоксалист же «не просто зол совсеми вытекающими отсюда последствиями, он зол до трудно представимой степени,до такой степени, что со злости готов даже оболгать самого себя» [Бялый 1968, с.37].38Достоевского, в отличие от Тургенева, интересует крайнее развитие определенныхсвойств типа, он изображает героя, доведенного до последней черты.Ю. В. Манн, который в своей статье также анализирует параллель «Чулкатурин– Парадоксалист», приходит к аналогичному выводу относительно различий этихгероев: «… рефлексия тургеневского персонажа заключена в определенное русло,ограничена берегами и не носит того бесконечно прогрессирующего, стремительноимпульсивного характера, что у героя Достоевского» [Манн 2008, с. 23].
Кроме того,исследователь отмечает, что Чулкатурин в отличие от Парадоксалиста не идет противзаконов природы, он «не “против” формулы “дважды два четыре”, но против того, чтоему при таком расчете не находится места» [Манн, там же].Исследованию «родословной» «подпольного человека», его типологическихсвязей с героями русской классической литературы, и в первую очередь с “лишнимилюдьми”, посвящена статья Н. Ф. Будановой «“Подпольный человек” в ряду “лишнихлюдей”».Н. Ф.
Буданова, вслед за самим Достоевским, отмечает, что предтечами«подпольного человека» являются такие герои, как Сильвио Пушкина и ПечоринЛермонтова:«Этосвоеобразныелитературныепредтечиподпольноготипа,психологически наиболее ему родственные (много “злобы”, гордости и самолюбия)»[Буданова 1976, с. 114].Из публицистики Достоевского можно сделать вывод об общих чертахПечорина и «подпольных людей», которые отмечал писатель:1. Эгоизм, «безмерная гордость и безмерное самопрезрение».2. Жажда истины и идеала при невозможности верить хоть во что-нибудь.3. Ничтожность и смехотворность попыток действовать, несостоятельность встолкновении с действительностью.Н.
Ф. Буданова отмечает значимое сходство тургеневского Гамлета с типом«подпольного человека», которое заключается в следующем: «крайний эгоизм иэгоцентризм безверия, скептицизм, гордость, неспособность к делу, отсутствиеидеалов и цели в жизни (полная невозможность “прилепиться душою” к чему-нибудьпомимо собственного “я”) и в то же время – в силу строгого самоанализа – презрение ксебе (ср. у Достоевского “безмерная гордость” и “безмерное самопрезирание”),способность испытывать своеобразное наслаждение от собственной недостаточности39(Тургенев называет эту черту “язвительной потехой самобичевания”)» [Буданова1976, с.
120].О связи типов «подпольного человека», «лишнего человека» и «новогочеловека»пишетитальянскийисследовательФ. Бельтрамевстатье«Опарадоксальном мышлении “подпольного человека”». Исследователь отмечает, что«лишние люди» происходят преимущественно из дворянских семей, «подпольные» же– это, как правило, разночинцы. Кроме того, Ф. Бельтраме видит различие в «степеняхсилы и интенсивности» рефлексии «подпольного» по сравнению с «лишнимчеловеком» [Бельтраме 2007, с. 138]. «Усиленное сознание» приводит «подпольногогероя» к тому, что понятия добра и зла в любых их проявлениях становятсяотносительными, «отчего “подпольный человек” и теряет постепенно способность“исправляться” и надежду на спасение и уже не видит в этом никакого смысла илинеобходимости» [Бельтраме 2007, с. 139].Что же касается типов «подпольного человека» и «нового человека», ониразличаются отношением к рационализму: «подпольный человек» «разрушаетрационализм изнутри, доводя его логические предпосылки и возможности допоследовательного конца и приходя к уничтожающему беспомощному тупику»[Бельтраме 2007, с.
136].Перед тем как завершить наш историографический обзор, мы хотели быобратить внимание на то, что в данную главу не включены исследования по темписателям, творчество которых будет рассмотрено в третьей главе нашегоисследования. Для удобства чтения небольшой (в рамках темы) историографическийобзор литературы – там, где она существует – по каждому из интересующих насавторов представлен в начале каждого параграфа, посвященного соответствующемуписателю.40Глава 1. Психология «подполья»§1.
Генезис типа «подпольного человека»Прежде чем приступить к описанию примет и признаков «подполья»,необходимо ответить на вопрос, как вообще данный тип возник в литературе.На наш взгляд, «подпольный человек» – это своеобразный результат синтезадвух более ранних литературных типов «лишнего» и «маленького» человека. Отпервого «подпольный» наследует тонкую душевную организацию, склонность ксамоанализу и рефлексии, неспособность к реальной деятельности, отчуждение отобщества,ощущениебессмысленностисобственнойжизнииэгоистическоесамолюбие; от второго – чувство острой социальной несправедливости и униженности,глубокий комплекс неполноценности, беспомощность и ущемленное достоинство, атакже невозможность полноценной самореализации в жизни.Ко всем «подпольным людям» в полной мере применима точная формула, спомощью которой герой М.
Н. Альбова охарактеризовал самого себя: «несоединимоесочетание стремлений орла с суммою сил божьей коровки» [Альбов 1888, с. 106].Другими словами, трагедия «подпольного» героя – в минимуме возможностей примаксимуме амбиций. Амбиции у него – от «лишнего человека», а возможности – от«маленького». «Подпольный человек» – это Печорин в шинели Акакия Акакиевича.Именноэтотрагическоенесоответствиевнешнейдействительностивнутреннему запросу героя и порождает в его душе социально-психологическийкомплекс «подполья», описанию которого будет посвящена настоящая глава нашегоисследования.Особые отношения связывают «подпольных» героев с так называемыми«новымилюдьми»–Рахметовым,Кирсановым,ЛопуховымизроманаН.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
