Диссертация (1101976), страница 5
Текст из файла (страница 5)
П. «Записки из подполья» среди публицистики Достоевского // Slavia. Прага, 1929—1930. № 2.18развитой человеческой личности. Но должные и высшие проявления этой силы онусматривает и указывает не там, где подпольный человек, не в эгоистическойпритязательности, не в разрушительном неприятии мира и человека, а как раз напротивоположном полюсе: в радости любви и самоотдания» [Скафтымов 2007, с.
194.Здесь и далее курсив А. П. Скафтымова].Таким образом, Скафтымов указывает на то, что исповедь Подпольного – этововсе не апология, а напротив, критический взгляд на собственные поступки иубеждения. Вот что об этом пишет А. П. Скафтымов: «Встреча с Лизой завершаетсязнаменитой “цинической тирадой”. Некоторые слова этой злобной тирады героя(особенно слова “… свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить”) стало принятымцитировать как циническое, открытое выражение утверждающего себя полногоаморализма.
Но здесь этого нет. Все гадкое, сказанное здесь героем о себе, это есть и, сего точки зрения, нечто гадкое, унизительное, мерзкое; бросая это в лицо Лизе, он темсамым лишь злобно попирает и топчет ее мнение о себе. Внутренняя фальшивость,вымученная искаженность, самоковерканье, позерство, мечтательное самолюбование,безделье и бесполезность, безучастность к чужой жизни – вся эта непроходимая суетамелкого тщеславия, выбрасывается им, как нечто и для его собственного сознанияомерзительное и пакостное.
Пафос тирады в том, чтобы циническим пренебрежениемк мнению Лизы затоптать предполагаемое им ее “презрение” к себе и не допустить еевнутреннего перевеса над своей личностью» [Скафтымов 2007, с. 204–205].Скафтымов утверждает (и мы полностью согласны мнением исследователя), что«здесь нет “переоценки ценностей”, нет намека на какое бы то ни было их оправдание,нет морального приятия их.
Наоборот, здесь обнаруживается, что эти “гадости” вподпольном герое как-то болели, в нем что-то рыдало о том, что он не иной, несветлый, не противоположный и от этого несчастный» [Скафтымов 2007, с. 205].Также исследователь делает целый ряд важных выводов, касающихсяпсихологии подполья. А. П. Скафтымов разбирает «Записки из подполья» по главам,выделяя основные идеи («загадки») каждой главы, которые представляют собойопределенные доминанты характера Парадоксалиста: нарочитая злоба, излишексознаниякакисточникинтеллектуальнойиморальнойнеустойчивости,исключительная важность самостоятельного хотения и «право по своей глупой волепожить», наличие разрушительных инстинктов наряду с созидательными, самолюбие,19внутренняя несобранность и беспринципность, соседствующая с рассуждениями о«прекрасном и высоком».
Итак, А. П. Скафтымов дает весьма полное и глубокоетолкование «Записок из подполья», можно сказать, предлагает читателю ключ кпониманию мыслей и поступков героя.Новый взгляд на повесть в исследованиях 2-й половины ХХ в.Труды М. М. Бахтина и А. П. Скафтымова получают широкую известность в60-е гг. XX в.Вообще, этот период можно назвать переломным в восприятииПодпольного человека. Во времена «хрущевской оттепели» складываются болееблагоприятные условия для объективного изучения творчества Достоевского.Ключевыми для этого времени стали монографии и статьи В.
Я. Кирпотина,Р. Г. Назирова, Л. М. Лотман, Г. К. Щенникова, В. А. Свительского, А. П. Скафтымова.Множество научных работ было посвящено изучению поэтики Ф. М. Достоевского:исследованию образов, идей, характеров, типов в его произведениях, эволюции стиляписателя.ВэтовремявыходятработыН. Ф. Будановой,Ю. Ф. Карякина,В. А. Туниманова, Г. М.
Фридлендера.Однако, несмотря на предпринятые А. П. Скафтымовым попытки глубжепроникнуть в философию «подполья», чтобы понять мотивы поведения героя, в60–70-е гг. сохраняется традиция несколько тенденциозного оценивания личностигероя в резко отрицательном ключе. Именно так «подпольный» характер трактуетсоветскийисследовательВ. Я. Кирпотин,помнениюкоторогоПодпольныйпарадоксалист – лишь злобный, завистливый неудачник, мстящий за свое ничтожествои поставивший своей целью разрушить не только себя самого, но и окружающийпорядок вещей: «Эта мышь жаждет “деспотировать”, а деспотизм не связывает, аразрывает органические отношения между людьми; эта муха – тиран в душе и поэтомуне понимает равенства, не умеет дружить» [Кирпотин 1964, с.
37]. В. Я. Кирпотинставит знак равенства между эгоизмом Парадоксалиста и эгоизмом МарьиАлексеевны, «пошлой матери Веры Павловны» [Кирпотин 1964, с. 38] из романаЧернышевского «Что делать?». Впрочем, оценивая таким образом героя повести,исследователь далек от уравнивания Парадоксалиста и Достоевского. В. Я. Кирпотинотмечает значимость «Записок из подполья» в последующем творчестве писателя.20Интересное замечание, касающееся философской проблематики повести, делаетв своей статье другой исследователь этого периода – Р.
Г. Назиров. В работеР. Г. Назирова поднимается вопрос о соотношении этического и эстетического вмировоззрении Подпольного: «Эстетическое и этическое находятся в остромпротиворечии у подпольного человека. Его моральный эстетизм сродни моральномуэстетизму Бодлера. Подпольный человек, как впоследствии Ставрогин, рассматриваетподлость как эстетически выразительное явление» [Назиров 1971, с. 148. Курсив наш– К. К.].Кроме того, Р. Г.
Назиров особо подчеркивает значение «Записок из подполья»для последующего творчества Достоевского: «В больших романах Достоевскиймысленно опирался на “Записки из подполья”, считая подобную мотивацию бунта“пройденным этапом” и отдельными намеками и ассоциациями как бы отсылаячитателя к 1864 г.: “смотри: Подполье”» [Назиров 1971, с. 145].В конце 70-х гг. выходит первое издание книги Ю.
Г. Кудрявцева «Три кругаДостоевского». По признанию автора, в 1979 г. она вышла с существеннымисокращениямииправками,поскольку«несоответствовалаидеологическимустановкам времени» [Кудрявцев 1979, с. 5], а в своем настоящем виде увидела светтолько спустя 14 лет после ее написания. Не удивительно, ведь в этой книгепредставлен совершенно особый, оригинальный даже на сегодняшний день, взгляд натворчество Достоевского и в частности на «Записки из подполья». Этот взгляд прямопротивоположен сложившемуся в советском литературоведении критическомуотношению к герою повести и его убеждениям. Хотя мы и далеко не во всем согласныс Ю. Г. Кудревцевым, все же в данном исследовании мы не можем не остановиться наэтой книге.По мнению Ю. Г. Кудрявцева, Достоевский иронически охарактеризовалПарадоксалиста как антигероя, но читатели и критики этой иронии не поняли.
«Насамом деле герой весьма привлекателен. Прежде всего тем, что не боится сказать осебе плохо. Такое — редкость. Парадоксалист — это личность (…) Герой нененавистник. Фактически он остро ненавидит в жизни лишь то, чего не может принятьлюбой нормальный человек, обладающий личностью: теорию и практику ущемления21личности. Герой непоследователен и противоречив. Но противоречивость егосужденийнеестьпутаница,аестьпроявлениеспособностиразмышлять,анализировать. Парадоксалист говорит о своей развратности и низости. Но“грязнейшими, смешнейшими, ужаснейшими” минутами своей жизни он считаетвремя обеда с “товарищами”.
Минуты эти не из возвышенных, но если они, с его точкизрения, грязнейшие, то такой человек не так уж плох» [Кудрявцев 1979, с. 271], –пишет Кудрявцев, и в данном случае мы готовы с ним согласиться. По мнениюисследователя, теория Подпольного человека гуманистична по своей сути инаправлена против унижения личности (которую нельзя сводить к одной лишь логике),против того, чтобы «быть» приносилось в жертву «иметь».НодалееКудрявцев,несколькоувлекшисьзащитойПарадоксалиста,утверждает: «Все это показывает, что герой совсем и не парадоксалист. Что не ушел онни в какое подполье. Он лишь ушел от неразумной деятельности по укреплениюстены. Но он деятелен в укреплении личности.
Факт создания теории говорит об этом.Бездеятельные теорий не создают. Нет в этом герое никакой абсурдности. Это простонормальный человек, знающий цену человеческой личности. И только с точки зрениялюдей, утерявших свою нормальность, он выглядит абсурдным, парадоксалистом»[Кудрявцев 1979, с. 280].Ниже исследовательдаже вновьвозвращаетсякотождествлению автора и героя, отмечая при этом, что такое отождествлениенисколько не унижает, а даже наоборот, возвеличивает самого Достоевского:«Сегодня, после внимательного чтения повести, я могу на девяносто девять процентовотождествить героя с автором.
Отождествляю не я первый. И до меня отождествляли,причем на все сто. Но этим казалось, что они отождествлением просто раздавилиДостоевского. Я вижу в этом отождествлении беспредельное возвышение писателя.Отождествленный, он занимает то место, которое вполне заслуживает. Место оченьвысокое» [Кудрявцев 1979, с. 282].Здесь следует отметить, что существует множество доказательств тому, что самДостоевский, хоть и досадовал на то, что повесть не была верно понята и оцененасовременниками, все же не считал своего героя «нормальным» и не возвышал его наддругими. Сам Достоевский писал о трагизме подполья: «Я горжусь, что впервыевывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил егоуродливую и трагическую сторону.
Трагизм состоит в сознании уродливости (…)22Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, всознании лучшего и в невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этихнесчастных, что и все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться!» [16, с. 329]Думается, что в этих словах сложно заподозрить иронию или мистификацию: авторглубоко сочувствует «подпольному человеку», но в то же время сознает егоуродливость и выступает против упорного нежелания таких людей «исправляться». Ктому же, если следовать логике Ю.
Г. Кудрявцева, то чем тогда объяснить терзаниясамого Подпольного? Если герой внутренне уверен в своей правоте и своемпревосходстве над окружающими обывателями, то почему он тогда так страдает имучается? В нашем исследовании мы попытаемся дать ответы на эти вопросы.Сложная психология и диалектическая философия «подпольного человека» требуетболее пристального внимания; «подполье» нельзя однозначно определить в терминах«правоты» или «неправоты», «благородства» или «подлости».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
