Диссертация (1101976), страница 11
Текст из файла (страница 11)
Потомучто о пункте чести, то есть не о чести, а о пункте чести (point d'honneur), у нас до сихпор иначе ведь и разговаривать нельзя, как языком литературным. На обыкновенномязыке о “пункте чести” не упоминается» [5, с. 128–129].Однако даже с учетом того, что офицер совсем не был похож на литературногогероя, а ситуация вовсе не располагала к благородному вызову, Парадоксалист все46равно сочинил «прекрасное, привлекательное письмо» к офицеру «умоляя» его передним извиниться, «в случае же отказа довольно твердо намекал на дуэль» [5, с.
129].Чем обусловлено такое стремление Подпольного человека действовать политературным канонам? Как ни странно, этот желчный человек в душе своейнастоящий романтик, истинный литературный герой: тут и пресловутое романтическоедвоемирие, и бушующие страсти, и нечеловеческие страдания, доводящие нашегогероя до истерических припадков и лихорадок, и щемящее одиночество, и вселенскаятоска.
Только выглядят со стороны эти страсти в таком человеке, как Парадоксалист,как-то нелепо и неказисто. Представим себе комическое положение байроновскогоЧайльд Гарольд, Манфреда, Каина или шиллеровского Карла Моора, оказавшихся вгрошовой комнатушке, служащих мелкими чиновниками в одной из петербургскихканцелярий, да еще в придачу тощих, низкорослых, дурно сложенных, с землистымцветом лица и невыразительным взглядом, принужденных носить шинелишку наенотовом воротнике (потому что на «бобрика» канцелярского жалованья не хватает),но при этом внутренне жаждущих бунта, величия, великой любви. Вряд ли в подобныхобстоятельствахэтимгероямудалосьбысохранитьприсущийимореолромантической таинственности.В образе Парадоксалиста перед нами предстает «маленький человек» снаполеоновскими амбициями и байроническим самомнением.
Однако герой «Записокиз подполья» достаточно умен, чтобы осознавать всю нелепость притязаний надемонизм. Он не может позволить своей гордости принимать «здоровые», присущиеограниченному (или, как говорит Парадоксалист, «порядочному») человеку формы,такие как самодовольство, самолюбование, удовлетворение от своей никчемной,никому не нужной службы в канцелярии, возможность смотреть на других свысока,выставляя напоказ свою ханжескую порядочность и пряча в темном углу мелкий«развратик». Он настолько привык к унижениям, что даже в своем личном дневникепостоянно доказывает право на собственное мнение, право чувствовать себяличностью – «антигероем», но все же личностью, а не «мухой».Постоянное сопоставление с литературными персонажами, а также болезненное,«усиленноесознание»,неудовлетворенностьюкаксобойназываетиэтокачестводействительностьюсамгерой,составляютвкупесважнейшиеособенности характера Подпольного парадоксалиста.
Его исповедь напоминает47бесконечную серию отражений зеркал друг в друге: он начинает размышлять о какомто событии, затем отстраняется, смотрит на себя со стороны, анализируя, почему ондумает именно так; затем происходит еще одно отстранение, и он уже наблюдает засобой, думающим о собственном размышлении об этом событии и так далее. И надвсем этим стоит еще одна личность Подпольного, которая «ставит ему диагноз»:«болезненное сознание».Но здесь герой все-таки лукавит. Да, он действительно может считать, что болен«усиленным сознанием», однако ни за что не променяет его на простое обывательскоеблагополучие, в чем позже и признается: «А между тем я уверен, что человек отнастоящего страдания, то есть от разрушения и хаоса, никогда не откажется.Страдание – да ведь это единственная причина сознания.
Я хоть и доложил вначале,что сознание, по-моему, есть величайшее для человека несчастие, но я знаю, чточеловек его любит и не променяет ни на какие удовлетворения» [5, с. 119].О взаимосвязи страдания и гордости в характере Подпольного человека оченьточно писал А. П. Скафтымов: «Страдающий герой находит в страдании повод ккакой-то особой выделенности, как бы внутреннее право на особое внимание ипризнание, и в этом смысле любит боль. Все это в совокупности называется“наслаждением обидой”. Для нас здесь важно указать, что “наслаждение обидой” в“Записках” ясно объяснено как проявление бунтующей гордости» [Скафтымов 2007,с.
197–198].Парадоксалист необычайно горд, заносчив и самолюбив, его не устраиваетположение «быть как все» – он хочет большего: стоять над людьми, повелевать ими –а тут недалеко до Раскольникова, с его идеей богоизбранности и вседозволенности. НоПодпольный человек все же несколько отличается от героя романа «Преступление инаказание»: Парадоксалист не хочет силой захватывать первенство, он жаждет, чтобылюди сами признали его превосходство.Желание властвовать со всей полнотой проявляется в эпизоде с проституткойЛизой.
Подпольный человек из любопытства и из злости мучает девушку, описывая ейее положение, цепляя образ за образом, один другого ужасней («перейдешь ты вдругое место, потом в третье, потом еще куда-нибудь и доберешься наконец доСенной. А там уж походя бить начнут…» [5, с. 160], «сунут тебя, издыхающую, всамый смрадный угол в подвале…» [5, с. 161], «в могиле слякоть, мразь, снег48мокрый…» [5, там же]), или рисуя картины счастливого прошлого, нежных родителейили того, что никогда уже ей не суждено испытать: любовь честного мужа, семейныйочаг, «ребеночек розовенький, пухленький <…> ручки-ножки наливные, ноготочкичистенькие, маленькие» [5, с.
158]. Героя все больше увлекает эта игра: «Давно ужепредчувствовал я, что перевернул всю ее душу и разбил ее сердце, и, чем больше яудостоверялся в том, тем больше желал поскорее и как можно сильнее достигнутьцели» [5, с. 162]. Парадоксалист вымещает на беззащитной девушке обиду за все теунижения, которые ему пришлось вынести от приятелей за всю прошедшую ночь,испытывая при этом острое наслаждение власти, ощущение того, что он держит всвоих руках чью-то жизнь.
И он достигает цели, доведя Лизу до крайней степениотчаянья.Таким образом, сознательно герой стремится доказать свое право бытьличностью, хочет обратить на себя внимание, а в глубине души желает властвоватьнад людьми, но и для первого, и уж тем более для второго нужно чем-то выделяться,отличаться от людей. Он так болезненно не желает быть посредственностью (и этороднит его с Ганей Иволгиным и Ипполитом Терентьевым, героями романа «Идиот»),что готов идти на любые жертвы, доказывая свою неординарность.
Таким образом,внутри сознания героя сталкиваются два противоположных чувства: с одной стороны,желание любыми средствами удовлетворить свое болезненное самолюбие в сочетаниис тягой к эпатажу, а с другой, – крайне критический взгляд на собственную личность,порой доходящий до презрения и даже ненависти к самому себе. Так как жесовместитьводномобразедвапротивоположнонаправленныхвектора?Парадоксалист сам описывает неудачные попытки предстать в образе литературногогероя или благородного рыцаря: «Особенно ободрялся и разгуливался я после девятичасов, даже начинал иногда мечтать и довольно сладко: “Я, например, спасаю Лизу,именно тем, что она ко мне ходит, а я ей говорю...
Я ее развиваю, образовываю. Я,наконец, замечаю, что она меня любит, страстно любит (…)” Затем мы начинаем житьпоживать, едем за границу и т. д., и т. д» [5, с. 166–167].На банкете, посвященном проводам Зверкова, Подпольный человек пытаетсяуничтожить своих врагов едкой, насмешливой критикой, чем вызывает только ихнедоумение и смех. Отсюда можно сделать вывод, что амплуа презрительного и49высокомерного резонера тоже не удается ему, как не получается до конца выдержатьроль циничного злодея в жестоком поступке с Лизой. И тогда Подпольный человекрешает превзойти всех своим цинизмом и парадоксальностью: не ставши ни ангелом,ни демоном, он избирает для себя роль желчного, злобного и болтливого шута. Шута,которому, по законам жанра, дозволено говорить правду.
Он стремится поразитьчитателя тем, что не обошел в своей исповеди таких моментов своей жизни, о которыхдругие предпочли бы вовсе не вспоминать: «Я стыдился (даже, может быть, и теперьстыжусь); до того доходил, что ощущал какое-то тайное, ненормальное, подленькоенаслажденьице возвращаться, бывало, в иную гадчайшую петербургскую ночь ксебе в угол и усиленно сознавать, что вот и сегодня сделал опять гадость, чтосделанного опять-таки никак не воротишь, и внутренно, тайно, грызть, грызть себя заэто зубами, пилить и сосать себя до того, что горечь обращалась наконец в какую-топозорную, проклятую сладость и наконец – в решительное, серьезное наслаждение!Да, в наслаждение, в наслаждение! Я стою на том <…> Я вам объясню: наслаждениебыло тут именно от слишком яркого сознания своего унижения; оттого, что уж самчувствуешь, что до последней стены дошел…» [5, с. 102].И наслаждение это герой испытывает именно потому, что до конца осознаетстепень своего падения.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
