Диссертация (1101808), страница 17
Текст из файла (страница 17)
Характер мятежника-протестанта был убедительно описанавтором: его истолкование и особенно мотивировка поступков Кавалье –одна из наиболее исторически достоверных частей романа. Используятермин, введенный Б. Г. Реизовым190, И. И. Шутова замечает, что «ЖанКавалье» можно отнести к «роману честолюбия», поскольку именно этапагубнаястрасть–честолюбие–приводитвождякамизаровкотступничеству191. В своем романе Э. Сю анализирует ту страсть, котораяснедала поколение «наполеоновской легенды» первой половины XIX века(ср., напр.: честолюбивые стремления Жюльена Сореля в романе «Красное иЧерное» Стендаля, светское честолюбие Растиньяка и др.).При введении в повествование других исторических персонажей,Э.
Сю также дает подробные описание внешности героя, его биографии (см.,напр. Бавиль, Вилляр, микелет Пуль). В некоторых случаях встречаетсяавторская оценка героя, например, в случае аббата Франсуа де Ланглад дюШайла: «Au point de vue de l’abbée, profondément convaincu que la religionréformée était, si cela se peut dire, un poison immortel, en cela que les protestantsperdaient leur âme et celle de leurs prosélytes pour l’éternité, on comprend, sansles excuser, les moyens violents qu’il employa toujours, afin de déracinerl’hérésie»192 (Vol.I: 209).
При создании образа маршала Вилляра романиствводит исторические анекдоты, воспроизводя реплику маршала по поводусвоего участия в подавлении Севеннского восстания: «Quant à son orgeuil, il190См. Реизов Б. Г. Французский исторический роман в эпоху романтизма. Л . : Худож. лит., 1958. С.
187.См. Шутова И. И. Исторические романы Эжена Сю : дисс. ... кандидата филологических наук : 10.01.05Пермь, 1985. С.75.192Принимая во внимание точку зрения аббата, глубоко убежденного, что реформаторская религия есть,если можно так выразиться, смертельный яд и что протестанты губят свою душу и души новообращенныхнавсегда, можно понять, однако, нельзя извинить, те жестокие меры, которыми пользовался архипресвитер,чтобы искоренить ересь.19178était extrême; il avait dit plaisammant qu’on s’adressait à lui pour pacifier lesCevennes comme on s’adresse à un fameux empirique pour guérir un maladeabandonné par les médecins. – “Je ne puis pas être partout” 193»194 (Vol.II: 278).Есть в «Жане Кавалье» и полувышленные персонажи, то есть герои,имеющие прототипов в истории.
Среди них севенка Изабо, лесничий Ефраими протестантский дворянин, стекольный мастер Дю Серр. В образе Изабороманист сблизил достаточно далекие эпохи. В 1688-1689 году в Дофинеимела место первая вспышка фанатизма и пророчеств, одной из пророчицбыла Изабо. Она, видимо, и послужила прототипом для героини Э. Сю.Именно к 1688 году относится и история стекольного мастера Дю Серра,создавшего школу маленьких пророков. Образ стекольщика окутан мистикойи таинственностью, которую Э.
Сю разоблачает, объясняя появлениепророков в Севеннах. При создании этого персонажа Э. Сю опирается,главным образом, на книгу Брюейса «История фанатизма нашего времени»195(Histoire du fanatisme de notre temps, 1737), отрывки из которой, посвященныемаленьким пророкам, приводит в примечаниях к первому тому романа. Чтокасается лесничего Ефраима, то образ этого персонажа весьма схож с такимисторическим лицом как Абраам Мазель, одним из предводителейкамизаров. Именно он участвовал в убийстве севеннского архипресвитера196.В романе это делает Ефраим.
Э. Сю удалось создать очень яркий иколоритный образ. Ефраим, Изабелла, Дю Серр, не являясь в полной мереисторическимиперсонажами,способствуют воссозданиюиграютважнуюрольвромане:ониместного колорита, передаче атмосферы,царившей в то время, духа эпохи.193См. Mémoires du duc de Villars, paire de France, maréchal général des armées de Sa Majesté.
Tome second.Londres: Nourse, 1739. P. 203.194Гордость его была безгранична; он с удовлльствием говорил, что к нему обратились с просьбой вернутьмир в Севенны, как обращаются к знаменитому знахарю, чтобы вылечить больного, от которого отказалисьвсе врачи. – «Я не могу быть всюду».195Brueys. Histoire du Fanatisme de notre temps.
Vol.I, liv. 1, Utrecht, 1737.196См. Mouysset, Henry. Les premiers Camisards: juillet 1702. Sète: Nouvelles Presses du Languedoc, 2010.79Важны и полностью вымышленные герои произведения. Каждый изних играет свою роль. Образ придворной актрисы Туанон связывает в романеисторию с вымыслом. Именно она по поручению Вилляра очаровываетКавалье, и чувство камизара к ней становится одной из главных причин, покоторой он решает заключить перемирие, подписав договор с маршалом.Здесь вымышленный эпизод выводится как причина исторического события.Безумно и слепо влюбленная в маркиза де Флорака, ради спасения которогоона и решается соблазнить Кавалье, Туанон в чем-то схожа с влюбленной вФэба Эсмеральдой В. Гюго. Образ шпионки, очаровывающей главного героя,уже встречался ранее в историческом романе «Шуаны» О.
де Бальзака.Однако, если в «Шуанах» Мари де Верней в итоге сама влюбляется в своюжертву, маркиза де Монторана, то в «Жане Кавалье» Туанон испытываетотвращение и ненависть к юному шефу камизаров, заставляя вспомнитьмифологическую аллюзию на Юдифь и Олоферна.Табуро, преданный спутник актрисы, весьма забавен и выступаетподчас в роли комического персонажа, вызывая улыбку у читателя. ОбразыТуанон и Табуро вводят приключенческий элемент в повествование, ихпутешествия и злоключения призваны развлечь читателя, создать интригу.Интересен образ и маркиза де Флорака.
Как такового в романе мы егопрактически не видим, однако в тексте постоянно встречаются упоминания онем благодаря другим персонажам. Этот герой объединяет любовную линиювсего романа, соединяя в любовный треугольник Туанон, Кавалье и Изабо.Контрастные друг другу, оба женских образа оказываются связаны с фигуроймаркиза.
Кроме того, чувство мести, внушенное Флораком Кавалье,становится еще одним мотивом для камизара, побуждающим его кактивному участию в восстании. Стоит отметить также и образы маленькихпророков, в частности мальчика Ишабода, повсюду сопровождающегоЕфраима, и брата и сестру Жана Кавалье – Габриэля и Селесту. При каждомвожде-камизаре действительно был свой маленький пророк, которыхкатолики называли миньонами.
В романе Ишабод и Габриэль и Селеста80противопоставлены друг другу. Зловещий и выкрикивающий в исступлениимрачныепророчестваспутникЕфраимаявляетсобойполнуюпротивоположность похожих на ангелочков брата и сестры: «Parmi toutes lesvictimes des funestes expériences du verrier, aucune peut-être n'avait été pluscomplètement exaltée.
Dans un état d'hallucination presque continuel, hagard,presque frénétique, Ichabod, déjà sans doute d'un méchant naturel, éclatait enprophéties de massacres, en inspirations impitoyables»197 (Vol.II: 63); «Célesteavait la tête appuyée sur le sein de Gabriel, qui semblait l'entourer de son bras pourla protéger encore. Toujours beaux, toujours calmes malgré la mort, les traits deces enfants rayonnaient de sérénité»198 (Vol.III: 251-252). Эти точно выписанныеперсонажи также способствуют передаче колорита эпохи.При создании своих персонажей Э.
Сю уделяет особое вниманиепсихологической составляющей образа героя. Автор подробно передаетдушевные метания Кавалье между долгом перед братьями по вере исобственной гордыней: «Seul responsable de la résolution qu'il avait prise, il sesentait isolé de la cause commune.
Ce sentiment était amer et triste. <...> Dansd'autres moments il songeait à la glorieuse perspective que lui avait laisséentrevoir la Psyché. Sous ce nouveau jour, sa conduite s’eсlairait autrement. Ilmettait fin à une guerre épouvantable, il combattait dans les armées du roi au liende combattre contre elles»199 (Vol. IV: 28, 27). Показаны и терзания камизара,связанные с любовной линией и образами Изабо и Туанон: «Avec horreur ilsongea qu’ Isabeau n’était plus pour lui, Cavalier, qu’un objet de pitié douleureuse,elle autrefois si saintement aimée! Avec horreur il songea que cet avenir d’amour,si plein de confiance, de calme et de sérénité, qu’il avait si souvent rêvé, était à197Среди всех жертв страшных экспериментов стекольщика никто не был доведен до большегоисступления, чем Ишабод. Постоянно преследуемый галлюцинациями, угрюмый, почти безумный Ишабод,без сомнения недобрый уже от природы, разражался мрачными пророчествами, требовавшими казней.198Селеста положила голову на грудь Габриэля, который, казалось, обнимал ее своей ручкой, чтобызащитить.
Прекрасные, спокойные и после смерти, лица детей светились душевной чистотой.199Ответственный в одиночку за принятое решение, он чувствовал себя отрезанным от общего дела. Этобыло горькое и печальное чувство <…> В другие моменты он думал о славной перспективе, которуюнарисовала ему Психея. В этом новом свете его поведение выглядело иначе: он положил конец ужаснойвойне, он сражался в королевской армии вместо того, чтобы воевать против нее.81jamais perdu»200 (Vol.II: 94).
Помимо авторской речи для передачи душевногосостояния персонажей используется внутренний монолог: «Oh! – se disait-ilavec une rage concentrée, ce n'était pas la rougeur de la honte qui me montait aufront, lorsqu’à Treviès je culbutais les soldats de ce maréchal de France, qu'à cetteheure je suis, les yeux baissés comme un criminel! Ces hommes insolents, cesfemmes méprisantes, ne penseraient guère à railler ma figure et ma contenance, sij'étais entré ici l'épée d'une main et une torche de l'autre, à la tête de mescamisards! Malédiction sur moi! que puis-je maintenant?»201 (Vol.IV: 166-167).Здесь Э. Сю следует за А. де Виньи, который широко применяет этот прием вромане «Сен-Мар»: «Да, тебе ведомо, что только безграничная власть делаетодно существо виновным перед другим; не Арман де Ришелье губит людей, апервый министр.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
